Он спустился чуть ниже по склону, отыскал подходящее дерево рядом с невысоким утесом, который, как рассудил Фейлег, защитит его от ветра. Он копал примерно с полчаса, как вдруг услышал вой. «Одинокий волк, где-то за деревьями, в той стороне, где садится солнце», — решил мальчик, однако в горах трудно утверждать наверняка. Он убедился, что копье под рукой, и продолжил копать. Ответный вой донесся из долины. Он продолжал копать. Вой раздался в третий раз, теперь уже ближе. Мальчик поднял голову и увидел большого седого волка гораздо крупнее себя, тот сидел на скале над ним. Животное трудно было заметить на фоне заснеженной горы. В следующее мгновение волк шагнул, растворяясь в снегах. Фейлег копал дальше. Жизнь среди берсеркеров научила его не задумываться о возможных последствиях. Ему необходимо укрытие, уже поздно, значит, нужно копать. Если волки придут, он погибнет. Если останется на ночь без укрытия — погибнет. Залезет на дерево — погибнет. Значит, копай и надейся, что волки не придут.
Но они, конечно же, пришли, беззвучно собрались на краю утеса. Выли они, стараясь понять, где кто. А теперь не было нужды шуметь, чтобы не привлекать сюда чужие стаи. Когда бледное солнце скрылось за утесом и небо в сумерках приобрело оттенок раскаленного металла, уже восемь волков наблюдали за копавшим яму мальчиком. Как только первый тронулся с места, Фейлег схватил копье и закричал.
Самый крупный волк был темнее того, которого он увидел первым. У него была грязная шкура с рыжеватым отливом, в холке он был ростом с Фейлега и гораздо тяжелее его. Когда Фейлег закричал, волк замер, остановившись на середине спуска. Берсеркер был прав. Волки — прежде всего падальщики и уж потом охотники, а дерутся они только тогда, когда нет другого выхода. Получить рану среди заснеженных лесов — значит лишиться подвижности, что, в свою очередь, означает голод и смерть. Как и все животные, включая человека, волки любят жертву слабую, лучше всего беззащитную.
Фейлег сверлил противника взглядом, занеся копье. Свет догорал, отчего все вокруг казалось плоским. Предметы искажались, и мальчику пришлось сосредоточиться на том, что находится прямо перед ним. Но краем глаза он видел, как второй волк пытается зайти справа. Он скосил глаза влево — точно, третий тоже берет его в тиски. Фейлег не испугался.
— Я тут один и готов умереть! — прокричал он. — Кто из вас, хозяева лесов, готов умереть рядом со мной? Когда мы с ним окажемся в чертогах Одина, вот тогда я его оттаскаю!
Он чувствовал, что один из волков уже стоит у него за спиной, а справа и слева их становится все больше. Но он все равно не сводил глаз с грязного серо-рыжего волка, нацеливая на него копье. Он самый крупный из них, когда Фейлег его убьет, ему будет о чем порассказать за пиршественным столом у отца всех людей.
Большой волк двинулся к нему сквозь сумерки. Первый раз Фейлег по-настоящему испугался. В движениях зверя было что-то странное, что-то неправильное. Другие волки как будто скользили по снегу. А этот, очень сильный зверь, перемещался как-то неуклюже. Может, он ранен? Сумерки сгущались, и было трудно рассмотреть детали. Что же с ним не так? Он громадный. Если сначала волк показался ему просто крупным, то теперь мальчик явственно видел, что это чудовищно огромный зверь. Он размером с человека, даже больше человека. Его отец был самым высоким мужчиной, какого доводилось видеть Фейлегу, однако этот зверь был выше отца на голову.
На расстоянии десяти шагов волк остановился и поглядел на мальчика сквозь серый сумрак. Фейлег, которого учили относиться к собственной жизни как к безделице, который верил, что самая завидная судьба — умереть в бою, и мечтал о такой судьбе, как другие мечтают о золоте или богатом доме, задрожал. Он понял, что перед ним не просто волк, а мифический зверь.
Волк понюхал снег.
— Родич, — произнес волк.
Слово как будто прозвучало прямо в голове у Фейлега. Он заглянул волку в глаза.
И тут же понял — это человек смотрит на него из-под волчьей шкуры. Он огромный и сильный, и ужасно замерзший, судя по сосулькам на светлой бороде. Руки и ноги у него голые, а сам он прикрыт длинным плащом из оленьей шкуры, какой часто надевают, отправляясь на охоту зимой, только у этого человека не было ни лука, ни копья, ни снегоступов, ни лыж.
Внезапно все страхи, которые Фейлег отгонял от себя, нахлынули на него, и он понял, что ужасно замерз. На него всей тяжестью обрушилась ночь, и звезды блестели так, словно на него уставились глаза миллионов волков, жаждущих его крови.
— Помоги, — проговорил Фейлег, не в силах сдержать слезы.
Человек ничего не сказал — и не говорил уже больше, — а просто развернулся и двинулся вверх по склону. Мальчик пошел за ним, а стая затрусила следом. Берсеркер сделал так, как велели ведьмы: он отдал ребенка Квельду Ульфу, Вечернему Волку, горному волкодлаку. Он был не оборотень, как понял спустя некоторое время Фейлег, а человек, который, следуя своим мыслям и инстинктам, стал наполовину зверем.
Мальчик рос и на свету, и в темноте. То была не глухая, могильная тьма, в которой живут ведьмы, а тьма северной ночи, которую пронизывает свет звезд и всполохи северного сияния, в которой на рассвете чудятся образы далеких городов, а по вечерам спускается тишина. В этой ночи не было костров, только логово в пещере и тепло волков, спящих вокруг. Мальчик грел руки, погружая их в тело убитого стаей оленя, учился видеть при свете луны и любить вкус сырого мяса.
В короткие зимние дни, когда животные слабы и их легко поймать, он прекрасно питался. Лето было временем жизни духовной — дни стояли долгие и светлые, добычи почти не найти. Фейлег скитался по лесам в тщетных поисках еды, почти не спал, вовсе не разговаривал; за годы молчания его мысли освободились от оболочек слов, его разум напоминал разум зверя, а тело становилось все сильнее. В призрачном сумраке белой ночи Квельд Ульф обычно бил в барабан и пел пронзительные песни.
Они вырывали мочевые пузыри оленей, наевшихся диковинных грибов, и пили мочу, после чего мальчик переносился в вотчину духов, где бегал по темным коридорам и сочившимся влагой пещерам, пил из подземных источников и чувствовал, как тьма в недрах земли расширяет сознание. Он понимал так же отчетливо, как чувствуешь запах оленьего мускуса, что в этих коридорах есть что-то живое. Пещеры, казалось мальчику, терзает голод.
Когда он возвращался в себя, оказывалось, что его тело как будто насытилось во сне, стало невероятно сильным и быстрым. В двенадцать он убивал оленя голыми руками, к тому же копье все равно давно сломалось, а Квельд Ульф запретил ему делать новое. В четырнадцать он начал совершать набеги, но не такие, как Вали. Его добычей становились путники, торговцы, направлявшиеся со своими товарами на север, к китовому народу, или же люди конунга, двигавшиеся на санях и лыжах на юг с данью. Вместе с Квельдом Ульфом они обворовывали путников, пока те спали, нападали на них, если те просыпались, разрывали их плоть зубами и ногтями, ломали руки-ноги, сворачивали шеи, отшвыривая их мечи и отнимая копья. Мальчик до сих пор понимал крики людей на стоянках, однако истинный смысл слов — страх, грусть, тоска или любовь — до него не доходил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
