Когда Депардьё сообщили приятную новость, он уже несколько месяцев играл в театре. Возвращение на сцену состоялось в новой пьесе Петера Хандке «Неразумные люди на грани исчезновения», поставленной его другом и учителем Клодом Режи. Для Депардьё это был вызов, поскольку несколькими месяцами ранее первый полнометражный фильм того же Хандке, «Женщина-левша», в котором ему отвели небольшую роль, был принят весьма неоднозначно. Впрочем, Депардьё роль удалась, он даже снискал несколько положительных отзывов. Например, журнал «Кинематограф» писал: «Пылкость, тело, энергия Депардьё, возможно, нигде еще не находили себе лучшего применения. Отказ от мертвых формул, потребность ввести самые обычные чувства в повествование о повседневной жизни, выходящее из-под пера Хандке, нашли в этом одновременно мощном, беспокойном и непокорном актере высшую форму выражения». Несмотря на столь высокую оценку, Депардьё не скрывал своей досады: «Мы снимаем интересные фильмы, а зрители на них не ходят. Им подавай взрывающиеся вертолеты!»
Зато в театр «Амандье» в Нантере, где шла пьеса «Неразумные люди…» — о бизнесмене, испытывающем жгучее желание вернуться в детство, — каждый вечер приходили многочисленные зрители. Это не могло не доставить радости и всем остальным актерам, занятым в спектакле.
Один из них (кто именно — наш герой уже не помнит) позвал Жерара на политический вечер, который устраивал государственный секретарь по делам культуры Жак Ланг. Вряд ли у заядлого бонвивана не было никаких задних мыслей, когда он говорил вслух: «Вот это мысль: пойти и спокойно накатить стакан!» Он тогда и вообразить не мог, какая история с ним произойдет. Предоставим слово ему самому: «Я явился в роскошную квартиру с великосветской, но раскрепощенной атмосферой, никаких сплетен. Тихонечко просочился на кухню, чтобы налить себе стаканчик. Вдруг слышу голоса: “Лифт застрял… Лифт застрял…” Выхожу, говорю совершенно спокойно: “Подумаешь… Ничего страшного. Сейчас я вызволю этот ваш лифт”. Беру швабру. Это был лифт с металлической сеткой. Там такая собачка есть, я нажал на нее и — оп! — лифт стал подниматься». Депардьё распахнул его дверь и увидел трех сердитых пассажиров: Франсуа Миттерана, его супругу Даниель и ее сестру Кристин Гуз-Реналь, первую во Франции женщину-продюсера.
Знакомство актера и будущего президента Франции состоялось некоторое время спустя, когда лидер Социалистической партии разговаривал с Жилем Сандье, театральным критиком из газеты «Матен». Жерар решительно подсел к ним за столик и сказал Миттерану совершенно искренним тоном: «Вы мне очень нравитесь». Ждал ли он ответа на это признание? Он последовал быстро: «И вы мне тоже!»
Депардьё был польщен этим комплиментом. Надо признать, его разговоры с поклонниками не всегда отличались подобной учтивостью. Например, встреча в пригороде Лиона даже окончилась серьезной травмой…
Глава пятая
Фильм-избавление
Несчастье случилось, когда Депардьё был на гастролях в окрестностях Лиона с пьесой Хандке. В тот вечер, когда актер выходил из Народного государственного театра Виллербанна, к нему подошел одинокий прохожий бандитского вида, завязал самый обычный разговор, но потом стал настойчиво зазывать Жерара пропустить стаканчик, дав понять, что после они смогут навестить приятных в общении молодых женщин. Актер вежливо отказался, к великой досаде своего собеседника, который, озлившись, натравил на него свою собаку-овчарку. Собака набросилась на Депардьё; тот испугался, настолько яростно она себя вела. Клыки вонзались по всему телу — в руки, ноги, туловище. Всего Жерар получил двадцать восемь укусов и царапин от когтей. Поняв, наконец, что совершает преступление, неизвестный сбежал. Жерар остался лежать на тротуаре без чувств. Его доставили в ближайшую больницу и обрабатывали там раны несколько часов.
По возвращении в Париж дела у актера, еще носившего на себе следы нападения, пошли из рук вон плохо. И если бы он испытывал только физическую боль! Он надолго впадал в депрессию, не выходя из нее по нескольку недель. Ничто ему было не мило, он боялся выходить на улицу. Чтобы утишить безотчетный страх, он теперь везде ходил в сопровождении телохранителя. «Я уже ничего не понимал. Боялся даже крохотного щенка. <…> Мне надо было лечиться, постичь природу своего страха, который я уже не мог обуздать. Страх — это как выпивка: в определенный момент надо завязать, или будет поздно…» Один из его друзей, серьезно встревожившись, посоветовал поговорить с психоаналитиком. Депардьё согласился, хотя и не скрывал своего скептицизма: «Я пошел туда, но так, будто мне собирались вырвать зуб. <…> Я знаю, что психоаналитики — наполовину кюре, наполовину бередилыцики души, но меня это успокоило, пошло на пользу. Я разговорился».
И говорил с добрый десяток лет! Поначалу — о своих фильмах, где он погибал искромсанным, изуродованным, повешенным или гильотинированным… Свои тревожные воспоминания он поверял Жаку Лакану, известному психоаналитику, слава которого уже вышла за пределы его родины, так что его даже прозвали «французским Фрейдом». Но Депардьё, по его словам, руководствовался в своем выборе не столько известностью специалиста, сколько интересом Лакана к одному из фильмов, в котором он снимался, — «Последней женщине» Феррери. Лакан вместе с писателем и специалистом по семиотике Роланом Бартом написал, основываясь на этом фильме, большую статью, посвященную самокалечению.
Несмотря на признательность, еженедельные визиты с возлежанием на диване у знаменитого психолога вскоре прекратились. Одному из своих близких Жерар сказал, что не видит смысла в том, чтобы рассказывать о самых интимных вещах постороннему человеку, который забирает у него по 300 франков за сеанс, а сам даже не отвечает…
Прошло несколько месяцев, а Депардьё так и не вышел из своего угнетенного состояния. Теперь уже последователю Лакана Клоду Конте пришлось столкнуться с сопротивлением, хорошо известным психоаналитикам: даже если пациент говорит, что хочет измениться, он по-прежнему цепляется за свое невротическое поведение, которое помогало ему выжить до сих пор. Депардьё нашел изящный предлог для разрыва: «Он тоже действовал мне на нервы».
Желание разобраться в себе вызревало еще некоторое время, до того самого дня в 1985 году, когда Депардьё познакомился с третьим специалистом — Франсисом Пашем. Они нашли общий язык, поскольку Паш тоже причислял себя к школе Фрейда. «Это было невероятно. Благодаря ему я понял всё — если только можно всё понять. Во всяком случае, он дал мне возможность примириться с самим собой. Примириться с тем, что я есть, с тем, что есть во мне… А еще примириться с тем, что он называл нашей генеалогической памятью. Например, с тем фактом, что отец моей матери и мать моего отца спали вместе…» Отныне пациент учился трезво, не лукавя, вычленять свои неврозы, начиная с тех, которые, по его мнению, были связаны с его отношением к выпивке: «Психоанализ не делает тебя более стойким в невзгодах или более умным. Он просто помогает принимать тебя таким, каков ты есть».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
