Выступая во Дворце культуры в городе Коломне в 1976 году, Владимир Семенович Высоцкий, предваряя эту песню, сказал такие проникновенные слова:
«Посвящается дважды Герою Советского Союза Н.М. Скоморохову и его погибшему другу». В 43-м году, во время великой воздушной битвы над Кубанью, был такой человек, летал в небе, — Скоморохов, Николай Скоморохов. Он сейчас жив, генерал-полковник, дважды Герой Советского Союза. Был эпизод, когда он сбил “бриллиантовую двойку”: это была знаменитая немецкая дивизия “Удэт”, они все были кавалеры Бриллиантовых Крестов, лично награжденные Гитлером, настоящие асы. И вот двое — двойка из этой эскадрильи — сбили друга Николая Скоморохова, его близкого друга. И тогда Скоморохов стал вылетать на индивидуальную охоту — поспит несколько минут и снова вылетает — искать именно тех двоих: он запомнил, что у них были за номера на фюзеляжах. Он их нашел, достал и сбил обоих — в одном бою двух уничтожил. И один даже спрыгнул с парашютом, попал на нашу территорию, взяли его в плен. И он стал спрашивать: кто меня сбил? Ну а ему говорят: Скоморохов. Он говорит — это неправда, нас предупреждают: “Осторожно! Скоморохов в воздухе!” Но это было так на самом деле. И вот в память о погибшем друге Николая Михайловича Скоморохова я написал эту песню».
Н.М. Скоморохов
А в октябре 1977 года Алексея Владимировича Высоцкого не стало… Его дочь очень хорошо помнит, как «Володя собирался ставить по его повести “Горный цветок” фильм, в котором намеревался сыграть главную роль, постоянно просил дядю Лешу что-то дописать, вспомнить делали, привозил блокноты, ручки».
Похороны ветерана войны и полковника-артиллериста организовал его друг Николай Михайлович Скоморохов, поэтому подушечки со всеми наградами А.В. Высоцкого несли офицеры ВВС. Один фронтовик хоронил другого, и не столь важно, что один был летчиком, а другой артиллеристом. Важно другое — они понимали и уважали друг друга… Как-то в одну из семейных встреч Скоморохов назвал А. Высоцкого «аристократом духа». И это прозвучало не просто красиво, это прозвучало очень емко и по-честному, из глубины души.
Сообщение о смерти любимого дяди застало Владимира Высоцкого в Париже. Марина Влади потом напишет, как он, сказав, что хочет побыть один, ушел из дома. Только через несколько часов она обнаружила своего мужа пьяным в баре аэропорта. Владимир Высоцкий действительно очень тяжело пережил эту смерть.
ПРИМЕЧАНИЯ
Автором использованы отдельные факты и эпизоды из следующих источников:
1. Википедия: Высоцкий Алексей Владимирович. Интернет.
2. Высоцкая И. О Владимире Высоцком. Беседу вел М. Цыбульский. Живой журнал. Интернет. 18.10.2003 г., 21.05. и 5.06.2005.
3. Высоцкая И. Мой знаменитый брат // Караван историй № 4(46), апрель 2012.
4. ДАМО. Ф. 33. Оп. 682524. Д. 16. Л. 221.
5. ДАМО. Ф. 33. Оп. 686044. Д. 1132. Л. 128.
6. ДАМО. Ф. 33. Оп. 686044. Д. 591. Л. 117.
7. ДАМО. Ф. 33. Оп. 686196. Д. 6078. Л. 178.
8. ДАМО. Ф. 33. Оп. 690155. Д. 2303. Л. 54.
9. ДАМО. Ф. 33. Оп. 687572. Д. 1247. Л. 11.
ВОЙНА ЛЕЙТЕНАНТА ТОДОРОВСКОГО
«НОСИТЕ НА ЗДОРОВЬЕ!»
Знаменитый режиссер Петр Ефимович Тодоровский, прежде чем попасть на фронт, стал курсантом Саратовского пехотного училища. Было это летом 1943 года. Ему 18 лет. Училище не достроено: стены в казарме не отштукатурены, и оголенный кирпич неровными рядами прижимался друг к другу. Зимой на этих кирпичах с легкостью нарастал густой слой инея, который превращался в снег толщиной в два пальца.
Несмотря на это, чтобы выработать закалку, курсантов по 8 часов гоняли на морозе. «Допустим, бросок на лыжах, — вспоминает П.Е. Тодоровский. — Не спрашивали: “Ты когда-нибудь стоял на лыжах?”, а сразу приказывали: “Марш-бросок — 18 километров, до стрельбища” Хотя там многие ребята были с юга и снега почти не видели. Однако они тоже вставали на лыжи и шли. И стирали пятки до крови, до костей, и падали без сил… А в казарме нас жило более двухсот человек, и на всех одна металлическая печка, которая еле-еле теплилась. Ложась спать на нарах, мы прижимались друг к другу и накрывались шинелями. Но как только чуточку согревались, появлялся командир роты и кричал: “Тревога!” И надо было вскакивать и бежать к оврагу, где снегу по пояс, так как на противоположной стороне — условный противник и его приказано разбить. По нескольку часов мы брали этот овраг, к пяти утра возвращались к своей негреющей печке в надежде просушить портянки, а через час объявлялся подъем… Конечно, все эти условия учили солдатской жизни, но и ожесточали… У меня эту жестокость за пол года воспитали еще в Саратовском военно-пехотном училище».
В училище курсанту Тодоровскому выдали обувь на размер меньше: место 43-го — 42-й размер. В такой обуви потом целый день занятия на морозе. Как итог обморожение пальцев.
Первые недели учебы были самыми тяжелыми. У многих то ли от слабости, то ли от недоедания, постоянного недосыпания случалось недержание мочи. П.Е. Тодоровский вспоминает: «Стоило нам чуть согреться, как кому-то из нашей тройки приспичило бежать до ветру. Туалет стоял метрах в двухстах от казармы, донести мочу на такое расстояние никто не мог — в лучшем случае успевали добежать до первого этажа, распахнуть входную дверь, высунуть свой брандспойт и… К утру вокруг парадного входа в корпус образовывалось многослойное, желтовато-бурое с прожилками светлого льда поле. Каток!.. Так что пробиться к печке, чтобы хоть как-то просушиться — неосуществимая мечта».
Там же, в училище, в той жестокости, случилась и первая любовь… Он собирался найти почтовое отделение, чтобы получить перевод от сестры, и только перемахнул через забор, как увидел ее. Даже успел рассмотреть: «глаза, волосы — копна соломенных волос, — аккуратный носик и пушистый воротничок вокруг шеи. Но спросить ее имя и всякое другое не решился…» Потом они встретятся, случайно конечно же. Ее звали Яна…
В 1944 году состоялся выпуск и совсем юного младшего лейтенанта назначили командиром взвода 93-го стрелкового полка 76-й стрелковой дивизии 47-й армии 1-го Белорусского фронта. На дорогу новоиспеченным командирам на несколько недель выдали сухой паек, который был съеден гораздо быстрее. Поэтому на станциях недавние курсанты продавали запасное белье и даже шинели. На «передок» Петр Ефимович прибыл в одной гимнастерке…
Первое задание было получено сразу после прибытия: вместе со связистом найти штаб, восстановить связь, собрать всех, кто остался в живых, и начать рыть линию обороны. Потом сильнейший артобстрел: «Это просто жуть: все взрывалось… А я лежал, прижавшись зубами к земле — от страха меня просто колотило… Потом, когда все немного утихло, один сержант посмотрел на меня: “Пойдемте, я вам шинель найду. Я тут мимо пробегал, видел”. Я сразу не понял, что он имел в виду».
«В окопе стоял усатый мужчина, — не однажды рассказывал Петр Ефимович, — его голова склонилась на сложенные кулаки. Он был мертв… Так я впервые оказался рядом с убитым. Мы его с трудом вытащили — оказался двухметрового роста мужик. Еле-еле стянули с него шинель — она была совсем новая, английская. Сержант встряхнул ее, ножом соскоблил запекшуюся на спине кровь и, протянув мне, сказал: “Носите на здоровье!” Я надел шинель. Полы — почти до земли, длиннющие рукава. Но и это неудобство было убрано с помощью ножа сержанта. В этой шинели я дошел до Вислы, пока однажды меня не увидел командир полка: “Это что за чучело?!” И мне выдали русскую шинель».
Одиннадцать месяцев плюс один месяц в госпитале после ранения в голову плюс неделя в санитарной землянке после контузии — это та самая война лейтенанта Тодоровского.
Когда люди отказывались идти в атаку, ему приходилось и прикладом автомата по спинам бить. «Иначе нельзя было. Я был младшим лейтенантом, командиром самого низшего ранга, но отвечал за свой взвод. И если видел, что какие-то бойцы оставались на месте, в то время как все вставали в атаку, я возвращался и прикладом по спинам поднимал их. Война вынуждает быть жестоким. Помню, случай был в Германии. Мы никак не могли взять одну немецкую деревеньку, расположенную на абсолютно ровном поле. И я видел, как командир корпуса — генерал-лейтенант — бил палкой командира полка. Под финал сказал: “Если утром не возьмешь эту деревню — расстреляю!” На войне разговор очень короткий и жестокий…» — свидетельствует Тодоровский.
П.Е. Тодоровский в годы войны
На вопрос «Что самое тяжелое на войне?» он лишь добавляет: «Встать и побежать в атаку. А я же офицером был. То есть должен подавать пример для рядовых бойцов. Вот и бодрился, делал вид, что совсем не страшно.
Конечно, перед боем ходили и раздавали бойцам водочки. Для храбрости, как полагается. На передовой появлялся бак со спиртным и — кому сто граммов, кому сто пятьдесят. Те бойцы, кто постарше, не пили. А молодые… им помогало».
