я ревновать ее, зная, что я для нее всего лишь пустое место? Непонятно. Я по привычке открыл «VK».
«Ты как?» – сообщение от нее. Я не открыл диалог. Просто закрыл вкладку и включил музыку через колонки. Я ненавидел тех, кто игнорирует или очень долго отвечает на сообщения, но сейчас мне было настолько плевать на это, что я сам стал таким же.
Ви́ски обожгло горло, отчего в уголках глаз даже проступили слезы, но спустя всего пару секунд по телу пошло легкое приятное тепло. Казалось, что в голове пусто. Мне было тяжело думать, о чем бы то ни было. Просто хотелось забыться, потом проснуться и начать все, абсолютно все, с чистого листа.
Я открыл ту же вкладку через два часа.
«Игнор – это не очень круто», – виднелось в строке диалога.
– Да иди ты знаешь куда?! – выкрикнул я на всю квартиру. Но написал холодно-равнодушное:
«Так получилось».
«[Ответ на сообщение] Я прекрасно».
«А вот я так не думаю», – ответила она через минуту.
«А я думаю».
Мне почему-то безумно хотелось задеть ее или обидеть. Хотелось, чтобы она катилась ко всем чертям.
Меня бесило ее сочувствие и желание узнать о моих проблемах. И в то же время я стал ненавистен самому себе, потому что мечтал, чтобы со мной кто-то поговорил. Мне тяжело измениться, ведь так было всю мою жизнь. Я хочу рассказать людям о проблемах, но в то же время, когда мне плохо, я ужасно ненавижу всех людей, хочу остаться в совершенном одиночестве, лишь бы меня никто не тревожил. Да и разве могу я рассказать ей о том, что меня тревожит именно сейчас?
Ответа от нее не последовало. И лишь спустя десять минут:
«Я же видела, какой ты уходил. Нет, даже не уходил, а убегал. Что тебя разозлило?»
Я психанул и шарахнул кулаком по столу.
Я снова был меж двух огней: с одной стороны, мне было глубоко плевать на нее и хотелось, чтобы она отстала, в то время как с другой стороны я мучительно хотел, чтобы она меня пожалела.
«Меня ничего не злило. Мне просто стало немного грустно. Не бери в голову и иди спать, уже поздно».
«Почему тебе стало грустно?»
«Не знаю. Беда с головой».
Первая сторона победила. Я закрыл вкладку. Затем снова ее открыл.
«Знаешь, я правда хочу тебе помочь. Я всегда помогаю тем, кому плохо, поэтому скажи, что у тебя случилось. Я всем стараюсь помочь, пусть это и странно».
Всего одно предложение, но насколько же сильно оно меня вынесло. Я закрыл лицо руками, уперся локтями в стол и опустил голову, прислушиваясь к жужжанию кулера в ноутбуке. Все прояснилось спустя всего лишь три недели общения. В ее глазах полно симпатии и участия не потому что я – это я, а потому что я – часть окружающего ее мира. Просто у нее синдром спасателя, вот и все. Теперь фраза о том, что в ее вкусе парни с легкой щетиной и черными волосами, воспринятая когда-то очень легко, начала давить на голову тяжелым булыжником. Я не попадал ни под один из пунктов.
Я уставился в молчаливый экран: «Я всем стараюсь помочь, пусть это и странно». И что мне ей ответить на это? Что мне импонирует одна девушка? Что меня разрывает изнутри, когда я вижу, как она смеется и весело общается с другими парнями? Что я чувствую от этого опустошение? Что я понимаю, что чувствовать такое тогда, когда вы даже не встречаетесь – не совсем нормально? Что мне ей отвечать?!
Я молчал больше десяти минут.
«Даш, все хорошо. Не беспокойся. Просто я немного устал, вот и все», – написал я и захлопнул крышку ноутбука.
Следующие полчаса я сидел и безжалостно жег свое горло и желудок алкоголем, практически не закусывая. Думаю, таблетки нельзя считать закуской… Потом покурил на балконе и рухнул на диван, даже не став его разбирать. Да, я устал. Устал от жизни.
Глава вторая
Я совсем не привык к толпе и старался по возможности большого количества людей, особенно незнакомых, избегать, из-за чего и пришлось так долго обдумывать приглашение Щеголева. Но даже несмотря на мою нелюдимость, граничащую порой с антропофобией, я все-таки согласился прийти на фестиваль молодых авторов, который по чистой случайности решили провести в нашем городе.
Перед этим я, множество раз все передумав, все-таки выложил свой рассказ в сеть. И даже отправил его в несколько журналов.
В кой веки раз я относительно неплохо себя чувствовал, отчего настроение само собой улучшилось. А когда хорошее настроение – и умирать не хочется. Сегодня я даже понравился самому себе в зеркале (явление крайне-крайне редкое) – это знак безусловно хороший. Я ходил по комнате из стороны в сторону, чуть ли не каждую минуту доставая телефон и смотря на время. Руки уже заметно похолодели, а подмышки вспотели. Ненавижу ждать. Ненавижу опаздывать. Более того я даже вовремя приходить не очень-то люблю, отчего всегда стремлюсь прибыть к месту назначения минут на пять-десять пораньше. Вот наконец короткий звонок уведомления. «Я выхожу», – писал Щеголев. Наконец-то. Он всегда придерживался одного правила: зачем выходить раньше и соответственно так же приходить, если можно выйти чуть ли не впритык и опоздать всего на минутку?
Приехали мы ровно к назначенному времени. Руки вспотели; ступи покрылись льдом. Я, кажется, понял почему не люблю приходить ровно к назначенному времени – все уже собрались, и, когда открываешь двери, взгляды десятков человек приковываются к тебе. В такие моменты мне кажется, что с моим лицом явно что-то не так, отчего я еще больше начинаю нервничать и автоматически поправлять какой-то элемент одежды на себе, например, перчатки, натягивая их по очереди то на одну, то на другую руку. Впрочем, такое со мной происходит не только в местах большого скопления людей, но и на любой улице, когда какой-либо человек смотрит на меня больше двух секунд. В этот раз моя странность, кажется, зашла дальше обычного, отчего я так сильно натягивал перчатку, что, казалось, она вот-вот прорвется в районе кончиков пальцев. И было из-за чего! Практически все люди, собравшиеся вокруг небольшой сцены в парке, периодически косились на меня, рассматривая. На ногах невероятно тяжелыми гирями повисло чужое внимание, а во всех мышцах появилось ощущение одеревенелости, из-за чего двигать ими было очень неловко. «Успокойся, успокойся. Я спокоен. Я спо-ко-ен», – мысленно пытался я себе внушить, но все было тщетно. Тогда
