Ли, наблюдавший шоу из своего кабинета, сказал:
— Мы не пытаемся определить место звонка. Процесс этот сложен и при кратковременных звонках неэффективен.
Когда «Сэм» в двадцать пять минут девятого снова вышел на связь, Белли спросил, в чем его проблемы.
— Я не хочу в газовую камеру. У меня головные боли. Когда я убиваю, они проходят.
— В газовую камеру в США никого не отправляли вот уж сколько лет, — успокоил его адвокат. — Вы ведь хотите жить, так? Вот и отлично! Как давно у вас болит голова?
— С тех пор, как я убил ребенка.
— Вы помните свое детство?
— Да.
— У вас случаются провалы сознания?
— Да.
— Припадки?
— Нет. Только головные боли.
— Аспирин принимаете?
— Да.
— И помогает?
— Нет.
— Вы пытались дозвониться до нас, когда здесь присутствовал мистер Бэйли? — спросил Данбар. — Две-три недели назад.
— Да.
— Почему вы хотели говорить с Бэйли?
— Когда вы приняли решение поговорить со мной? — вмешался адвокат.
— Я боюсь боли, — сказал «Сэм».
— Никто не сделает вам больно, если вы доверитесь мне, — заверил Белли.
— И газовая камера вам не угрожает, — добавил Данбар.
— Я не думаю, что присяжные будут требовать вышей меры. Мы можем спросить у окружного прокурора. Хотите, я сделаю это, «Сэм»? Хотите, я переговорю с окружным прокурором? — напирал Белли.
В ответ раздался слабый стон.
— Что случилось?
— Я ничего не говорил. Просто у меня опять голова заболела, — слабым голосом сказал «Сэм».
— Судя по голосу, у вас мучительные боли, — участливо заметил Белли. — Голос совсем глухой.
— Голова… Голова раскалывается. Я болен. — Слабый вскрик, пауза. — Я убью их. Я убью всю эту мелкоту!
И на этом связь прервалась.
Когда «Сэм» позвонил снова, Белли беседовал с ним уже по другой линии, вне телеэкрана.
— Хотите, я буду вашим адвокатом? Я чувствую в вас доброе начало. Вы хотите мне что-нибудь сказать?
— Ничего.
— У вас нет ощущения, что вы сейчас потеряете сознание? Чего бы вы от нас хотели?
— Я так одинок!
— Мы можем обеспечить вас лекарствами. Вы же хотите избавиться от этих проклятых болей?
Белли пообещал, что попытается добиться от окружного прокурора Джона Дж. Фердона заверений, что Зодиак в случае осуждения не будет направлен в газовую камеру. Вместо «Фермонта» он предложил в качестве места встречи лестницу перед входом в старую церковь Святой Марии в Чайнатауне. Но «Сэм» назначил адвокату свидание около магазина перед лавкой дешевых товаров на Мишн-стрит, 6726. Они договорились встретиться в то же утро, в половине одиннадцатого.
— Будьте осторожны, — напутствовал преступника Белли.
— Хорошо, — пообещал «Сэм».
Это, наверное, была наименее тайная из всех тайных встреч. За Белли следила полиция, за полицией увязались сотрудники радио и телевидения, всевозможные репортеры и фотографы. Данбар скептически отнесся к этому цирку и на встречу не поехал. Как и затеявший все это Зодиак — или тот, кто им представился.
Напрасно прождав сорок пять минут, Белли отправился домой — досыпать.
«Сэм» не сказал ничего, что вывело бы полицию на его след. Ничто из сказанного им не подтверждало также, что он и есть подлинный Зодиак. Голос его, записанный на пленку, во всяком случае, остался в архивах Седьмого канала.
Оклендский полицейский, принявший звонок в два часа ночи, склонялся к мнению, что говорил с подлинным Зодиаком. Он заявил, что голос человека, звонившего на телевидение, отличался от услышанного им по телефону. Тем временем в крохотной студии Седьмого канала собрали троих из четверых свидетелей, слышавших Зодиака. Полицейский из Напы Дэвил Слэйт, телефонист-оператор из Вальехо Нэнси Словер и Брайан Хартнелл почти час вслушивались в снова и снова прокручиваемую пленку. Наконец наступило молчание.
Первым заговорил Брайан:
— Голос этот, по моему мнению, выше и моложе, чем у Зодиака.
Остальные с ним согласились.
— Уж больно молодой, — высказался Слэйт. — И не слишком в себе уверен.
— Какой-то у этого парня голос жалкий и патетический. У Зодиака не было подобных интонаций, — добавила Нэнси Словер.
Очевидно, кто-то воспользовался возможностью позвонить по выделенной «линии Зодиака». Как саркастически заметил один из копов, передачу Данбара можно было окрестить «Сын Зодиака».
— Мы не имеем представления о личности преступника, так что вполне могли сегодня беседовать с кем угодно, в том числе и с каким-нибудь дурачком, — подытожил другой детектив.
Как вскоре выяснилось, так оно и было. Полиция установила, что звонки были сделаны из психиатрической лечебницы в Напе. Звонивший оказался одним из ее пациентов.
Представители телекомпании «Крон-TV» ближе к вечеру позвонили в пресс-центр Холла Юстиции, чтобы уточнить, правда ли, что Зодиак уже захвачен полицией, но пока эта информация содержится в тайне, до окончательного установления личности преступника. Разумеется, все это оказалось лишь слухами, вызвавшими, однако, значительный резонанс.
Примерно в то же время в редакции «Кроникл» раздались звонки от читателей, заметивших развитие темы Зодиака в колонке комиксов «Дик Трэйси». 17 августа, вскоре после того, как убийца взял себе псевдоним Зодиак, персонажами газетных комиксов стала одноименная банда «астрологических убийц». Ее возглавлял хрестоматийный мерзавец по имени Скорпион. Жертвой банды пал журналист-астролог (его утопили). На запонках жертвы Трэйси обнаружил астрологический символ скорпиона, а на рубахе — гороскоп. Напрашивалась интересная параллель между этими выдуманными «зодиакальными убийцами» и реальным Зодиаком. Старший аналитик бюро криминальной экспертизы Эрл Бауэр заметил: «Мы этим еще не занимались. Но можно проверить. Вреда не будет, это одна из так называемых сопутствующих тем, неизбежно встречаемых при любом расследовании».
Как выяснилось, «Дик Трэйси» возник за несколько недель до публикации и прошел обычные процедуры редактуры, корректуры, согласования, технологической подготовки… Он появился в печати уже после того, как убийца выбрал себе имя, и никак не мог оказать на него влияния — если, конечно, Зодиак не был связан с газетой.
Понедельник, 10 ноября 1969 года
Армстронгу и Тоски сообщили о том, что в «Кроникл» получены еще два почтовых отправления Зодиака. Оба пришли из Сан-Франциско. Чтобы не выдать свой почерк, убийца продолжал писать мелкими печатными буковками. В подлинности посланий сомневаться не приходилось: к письму прилагался еще один лоскуток бело-серой рубашки Стайна.
