Гордеев таскался за ним несколько часов. Парень вначале поел в дешевом китайском ресторанчике, пока ел — читал, выбрал несколько объявлений, из ресторанной телефонной будки обзвонил выбранные номера, но, похоже, не договорился. Потом снова пешком дошел до метро, доехал до Бэйсуотера — дешевого квартала в нескольких минутах ходьбы от Гайд-парка, зашел в бар и заказал себе темного пива. Бармен с ним по-приятельски поздоровался, то есть жил актер, очевидно, где-то неподалеку — в этом районе полно дешевых гостиниц. Впрочем, и сам Гордеев поселился в соседнем Паддингтоне, где тоже было относительно дешевое жилье и вместо ресторанов — кебаб-шопы.
Гордеев уселся рядом с актером у барной стойки, взял виски и некоторое время просто разглядывал «Финкельштейна». Денежные затруднения читались и по стоптанным кроссовкам, и по потертой джинсовой куртке, и по тому, как актер отсчитывал вслепую в кармане мелочь, чтобы не слишком много оставить чаевых.
Впрочем, а что, если это в самом деле адвокат?! Может быть, Альбина познакомилась с ним на кастинге, где он решил попробовать себя в другой профессии. Мысль, конечно, параноидальная, но для начала надо избавиться от всех неожиданностей такого рода.
— Как карьера? — спросил его Гордеев по-русски. Это был момент истины. Если он англичанин и не поймет, не ответит, тогда Гордееву, адвокату десятой юрконсультации (сорри, первому заму шефа по филиалу в Химках!), пора к психиатру, лечиться от слуховых галлюцинаций.
Но он ответил! На чистейшем русском:
— Пропади все пропадом.
— Крокодил не ловится, не растет кокос? — уточнил Гордеев.
— Точно, — засмеялся «Финкельштейн».
— Простите, конечно, мою нескромность, но мне вас рекомендовали как хорошего адвоката.
— А… гм… конечно, — сказал парень.
— Финкельштейн, если не ошибаюсь?
— К вашим услугам, — осторожно сказал парень.
— Позвольте узнать, как вы подходите к вопросу реконструкции событий, который, несомненно, часто возникает в вашей практике?
— Хм… Прежде всего стоит сказать, что гипотеза, признаваемая м-мм… приемлемой, должна включать в себя все имеющиеся факты. Ни одно самое мелкое обстоятельство не должно ей противоречить. Дальше все эти факты должны найти свое место в едином и связном ходе событий… Чем она проще, компактнее и закономернее, тем больше вероятность того, что дело было именно так, а не иначе!
— Блестяще, — сказал Гордеев. — Где вы этому научились?
— Ну… Это я называю реконструкцией обстановки.
— Вы не ответили. Где вас обучали?
— А гипотезу, которая согласует все установленные факты в наиболее связном и правдоподобном ходе событий, мы принимаем как несомненную. Вам понятно?
— Черт возьми, — сказал Гордеев. — Вы просто потрясающий профессионал. Я, пожалуй, вас найму. У меня офис, правда далековато отсюда, в Химках, это рядом с Москвой, но думаю, вы там приживетесь.
— Вообще-то у меня сейчас встреча, — сказал парень, бочком слезая с барной стойки, — но все равно был очень рад и…
— Сидеть! Хочешь заработать сотню?
— Фунтов?
— Фунтов.
— Хочу!
Гордеев подумал, что, возможно, погорячился.
— А полсотни?
Собеседник поскреб затылок.
— Тоже неплохо, конечно. А вы кто?
— Гордеев.
— А-а-а… Понятно.
Что ему понятно, Гордеев уточнять не стал, он вынул из бумажника купюру и положил перед собой, придавив кончик стаканом.
— И что я должен делать? — Глаза актера приклеились к сотне намертво. — Только если клоуном, то сразу договариваемся, чтобы в меня ничем не кидали, костюм не поджигали, и пусть бассейн будет с водой.
— Клоун мне не нужен. Только ответь на один вопрос, и деньги твои.
«Финкельштейн» невероятным усилием воли оторвал взгляд от купюры и перевел на Гордеева:
— Какой вопрос?
Гордеев достал плеер, сунул один наушник в ухо парню и прокрутил ему запись.
— Вау! — выдал парень. — Круто!
— Это ты звонил? — спросил Гордеев, хотя по реакции и так было понятно, что он не ошибся: звонил Артемьеву именно этот неудачливый служитель Мельпомены.
— Ну я. Так это я вам, что ли, звонил?
— Вроде того, — кивнул Гордеев. — Может, сядем за столик, поговорим? Я угощаю.
Парень несмело потянулся к сотне. Гордеев приподнял свой стакан, и купюра вмиг исчезла в кармане потрепанной джинсовой куртки. Гордеев взял два виски и пошагал к тихому столику за колонной, подальше от помоста, на котором извивалась симпатичная тетенька в кожаном бикини и ковбойской шляпе. Парень, довольно ухмыляясь, поспешил следом, его уныние от провала на кастинге окончательно улетучилось.
— Я, кстати, Михаил, — протянул он руку, прежде чем сесть, — Майкл по-здешнему.
— Очень приятно, — усмехнулся Гордеев. — И давно ты здесь? Ничего, что я на «ты»?..
— Валяйте. Два года почти. Денег как в Москве не было, так и тут нету, зато Лондон — центр цивилизации: Биг-Бен, Даунинг-стрит…
— Понятно. Это, конечно, утешает. Ты про звонок расскажи. Кто тебя надоумил?
— А я понятия не имею, — отмахнулся Майкл.
— То есть?
— А то и есть. Предложили, я позвонил.
— А кто предложил?
— Да говорю же, не знаю. Позвонил какой-то перец. Я свой телефон во всех агентствах оставляю, ну и там несколько монет, чтобы мне обязательно сообщали, если вдруг нужны актеры моего профиля. И где-то недели две назад звонит этот перец и на британском таком английском говорит, что, мол, ему меня посоветовали в агентстве Джейни Уотс, что, мол, нужен ему актер для очень специфической маленькой роли и бла-бла-бла и бла-бла-бла. А потом спрашивает, говорю ли я по-русски? Естественно, отвечаю, говорю. Он дальше со мной по-русски уже начал, но так, не особо он по-нашему умеет: слова правильные говорит, но акцент жуткий…
— А может быть, он притворялся? — спросил Гордеев. — Мог он быть русским, но изображать англичанина?
— А я откуда знаю? Получалось у него натурально.
— Ладно. И что дальше?
— А дальше он говорит, что нужно, мол, сыграть роль адвоката, но по телефону. Я сразу не понял, думал, он меня разводит. Но потом — ничего, нашли общий язык. Он объяснил, что нужно позвонить в Москву другому перцу — какому-то Артемову…
— Может быть, Артемьеву?
— Что?
— Артемьеву, а не Артемову.
— А, ну да, правильно, и навешать ему, что, мол, жена к нему не вернется, что она решила остаться в Лондоне и будет подавать документы на развод, а я, короче, адвокат, который представляет ее интересы. Ну еще он, этот английский перец, потребовал, чтобы я заучил речь до последней буквы, причем записывать не разрешил. Проговорил мне всю эту муть несколько раз, пока я не запомнил, и сказал, чтобы я ни в какие разговоры с этим Артемьевым не вступал, ни на какие вопросы не отвечал, никаких реквизитов не называл, был вежливым и суперкорректным.
— Это все, что ли?
— Все.
— Но он же как-то тебе заплатил? Ты же не занимаешься благотворительностью?
— Заплатил. Первый раз я позвонил, этого перца Артемьева дома не было. Но заказчик мне все равно отлистал тридцать фунтов…
— Как отлистал, лично?
— Нет. По почте прислал.
— Чек?
— Да нужен мне его чек?! Наличные. Потом я еще раз звонил и еще, уже по пятьдесят фунтов за разговор.
— А он что, даже не представился?
— Почему, представился. Сказал, что он и есть Финкельштейн. Только липа это все, я думаю.
— Почему? — оживился Гордеев.
— Не знаю почему, но думаю, что липа.
Ясно, подосадовал про себя Гордеев, выходит, и эта ниточка оборвалась.
— Послушай, Майкл, а он случайно не обещал еще раз воспользоваться твоими услугами?
— Нет, ничего такого не говорил. Я его даже спрашивал — работа-то плевая, где я еще за десять минут смогу пятьдесят фунтов заколотить? Ну а он сказал, что если будет нужно, то позвонит мне, и до сих пор вот не звонит.
— Майкл, я тебя попрошу, если этот тип снова объявится, ты дай мне знать, хорошо? Я запишу тебе свои телефоны и адрес тут, в Лондоне, — я пробуду здесь еще некоторое время…
— А вы ему кто, этому Артемьеву? Я же не с вами разговаривал, голос другой совсем.
— Я на него работаю. И Артемьеву, моему боссу, очень эти звонки не понравились. Нет, — Гордеев жестом успокоил заерзавшего вдруг на стуле актера, — к тебе никаких претензий: тебя наняли, ты отработал, я твою позицию уважаю. Но если этот Финкельштейн еще раз к тебе обратится, мне бы хотелось об этом знать, о’кей? Заработаешь сотню. А может, и больше, если сумеешь выяснить номер, с которого он звонит.
— Черт, — сказал Майкл с явной тоской, — где бы мне его теперь найти?
Они попрощались, и Гордеев вернулся в агентство.
Итак, адвоката Финкельштейна не существовало в природе. Он не менял свою фамилию, он не прятался, это была абсолютная химера.
