Ратсо. Здорово? Здорово, я вас спрашиваю?
Он выныривает откуда-то и плюхается рядом на диван. Набрался.
Джефф стирает с лица обиду, смеется и хлопает Ратсо по плечу.
– Конечно, приятель. Здорово.
Ищет глазами, где остальные наши. Питер помогает Доминику разносить напитки. Пифия подошла к Умнику, и тот показывает ей, как работает генератор.
Вот у них, может, будущее есть.
– Как только я вас увидел, сразу понял, что вы классные, – бубнит Ратсо. – Я сказал себе: «Ратсо, эти люди – не какие-нибудь наглые выскочки. Они – первоклассные».
Я (со смехом). Почему ты так разговариваешь?
Ратсо. Как – так?
Я. Как в старом кино.
Ратсо. Ах, вот ты о чем. Знаешь, английский язык мне не родной. Родители привезли меня сюда из России в возрасте шести лет. Английский я учил по телепередачам и фильмам.
Джефферсон. Как тебя зовут на самом деле?
– Виталий, – говорит он. – Виталий. Ударение на средний слог.
Джефферсон. Это лучше, чем Ратсо.
Я. Телевидение, фильмы. Красота… (Еще мартини.) С этого гада-ученого надо бы три шкуры содрать за то, что он все испортил.
Ратсо. Какой ученый?
Я. А, ну, если вдруг какой-нибудь ученый придумал эту Хворь.
Ратсо. Я считал, кто-то занимался сексом с обезьяной – оттуда и пошло.
Я. Ну значит, три шкуры надо содрать с той шлюхи-обезьяны.
Джефферсон. Наш мир был мыльным пузырем. Один мыльный пузырь внутри другого. Он только и ждал, чтобы сойти с рельсов.
Я. Путаешь метафоры, кайфолом. За мыльные пузыри!
Ратсо (чокается со мной). За мыльные пузыри.
– И все же, – говорит Ратсо, – что привело вас на центральный вокзал? Что вы, ребята, задумали?
Мы с Джеффом переглядываемся. Он решается.
Джефферсон. Идем спасать человечество.
Я. Может, точнее сказать – юношечество?
Ратсо. Так вот почему ты победил в поединке! Тебя ведет предназначение. Когда ты принял бой, я мысленно сказал: «Теперь этого парня спасет лишь одно».
Джефферсон. Что именно?
Ратсо. А?
Я. Что его теперь спасет? В смысле, не теперь, а тогда?
Ратсо. Ну да. Сила Предназначения. С заглавной П. Вы слышите заглавную П, когда я произношу «Предназначение»?
Мы с Джеффом прыскаем.
Ратсо. Без шуток. Послушайте человека, у которого Предназначения не имеется. Кому-то оно дано, кому-то – нет. Вот мне, наверное, придется всю оставшуюся короткую жизнь бегать от северных конфедератов.
Наш смех обрывается.
Я. А при чем тут северные конфедераты?
Ратсо. Так это ведь их территория.
Джефферсон. Бар?
Я молча снимаю карабин с предохранителя.
Ратсо. И бар, и весь вокзал. Им принадлежит банк. Они обеспечивают безопасность. Словом, они тут главные.
Я быстро трезвею.
Ратсо. А что? В чем дело-то?
Джефф тоже насторожился.
Джефферсон. Нам пора.
Ратсо. Но…
Джефферсон. Отойди, Ратсо!
Кто-то кладет руку Джеффу на плечо.
И садится напротив нас. Блондин с высокими скулами.
Скуластый. Расслабьтесь. Куда спешить?
Джефферсон
– Развлекаетесь? – Скуластый с улыбкой достает оливку из моего мартини и сует себе в рот.
Где все наши? Вижу только Питера; он ловит мой взгляд и замечает, кто ко мне подсел.
– На меня смотри, когда я говорю! – Скуластый чуть повышает голос. Помолчав, откидывается назад. – Знаешь, когда ты меня чуть не пристрелил, я поклялся: выживу – из-под земли достану. А ты вдруг сам нарисовался, надо же! Вот так повезло.
– Вряд ли тебе нужны мои извинения, – отвечаю я.
– Не, не нужны, – ухмыляется он и тянется за печеньем. – Как поживает… этот? Ну, который мою свинку убил?
– Слушай, парень, нам пора, – произносит Донна.
– Разрешаешь сучкам влезать в мужской разговор? – спрашивает меня Скуластый, не обращая на нее внимания, и с хрустом откусывает печенье.
– Не называй ее так.
– А то что?
– А то я тебе рот с мылом вымою.
Скуластый будто не слышит.
– Так что же привело вас в нашу глухомань?
– Они собираются спасти человечество, – услужливо сообщает Ратсо.
– Заткнись.
Теперь пришел черед моего коктейля – Скуластый выпивает его одним глотком.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.
– Возмещения убытков. – Он подчеркнуто вальяжно приглаживает волосы. – Поступим вот как. Ты оставляешь мне телок – эту и тощую азиаточку, – а я забываю все свои обиды.
– И не мечтай.
– Какого лешего ты прицепился, чувак? – снова вмешивается Донна.
– Ой, я тебя обидел? А мне начхать. Мы не поддерживаем идею всеобщего равенства. Если бы Бог хотел, чтоб всем командовали бабы, дал бы им побольше сил, пускай бы защищались.
– Думаешь, не защищусь? – зло прищуривается она.
– Убери палец с курка, дура. – Скуластый наконец поворачивается к Донне. – Тут мой дом. Выстрелишь – и на тебя кинется весь клан. На куски порвут.
– Донна, успокойся, – прошу я.
– Сам успокойся! – огрызается она.
– Да ладно, – говорит Скуластый. – Ничего сложного. Поработаешь подстилкой. Долг спишем тебе, скажем, через годик. К тому времени привыкнешь. Заведешь себе спонсора и будешь жить в шоколаде.
Ага, теперь понятно, что это были за девицы с телохранителями. У них уже есть «спонсор». А у тех, что продают себя на входе, – еще нет.
– Знаешь? – Скуластый расплывается в самодовольной улыбке. – Я с тобой даже лично покувыркаюсь.
– Полегче на поворотах, донжуан. Ну и грязный у тебя язык! Ты им что, свою маму ублажал? – За спиной Скуластого вырастает Питер. Рядом стоит перепуганный Доминик.
Конфедерат меняется в лице и медленно опускает стакан.
Кончик Питерова ножа упирается в жилку на шее Скуластого.
– Убери нож, – цедит тот.
– А волшебное слово где?
– Убери нож, пожалуйста.
– Не уберу. Но за то, что попросил вежливо, спасибо.
– Отсюда есть выход на улицу? – спрашиваю я у Ратсо.
– Есть лестница, только там не пройти.
– Веди.
Питер рывком ставит Скуластого на ноги и опускает нож к его спине.
– Вам не скрыться, – говорит Скуластый. – Я уже всех на ноги поднял.
Забираю у него с пояса рацию. Она выключена.
– Вранье. Скорее всего, ты был здесь один и случайно наткнулся на нас.
Идем в дальнюю часть бара. Громкая музыка и столпотворение нам на руку. Ножа у спины конфедерата никто не замечает.
Доминик открывает дверь на лестницу, и мы проскальзываем внутрь. На площадке темно, хоть глаз выколи. Достаем фонарики.
– Вы меня убьете? – В голосе Скуластого появились испуганные нотки.
– Это проще всего, – отвечаю я. – Донна, у тебя скотч остался?
Связываем конфедерату руки за спиной и лодыжки. Я сую ему в рот кусок своей рубашки, приматываю кляп скотчем. Он не сопротивляется, не издает ни звука. Никаких традиционных стонов и подвываний. Лишь красноречивый взгляд, в котором читается: «Прикончу!»
Все может быть.
Усаживаю Скуластого на край ступенек, ведущих вниз, в черноту.
Донна смотрит ему в глаза и пинком сбрасывает с лестницы. Пока он катится вниз, до нас доносятся отрывистые вскрики.
– Так, – говорю я. – Теперь выходим. Всем вести себя естественно. Уверен, этот ущербный не успел оповестить своих. Возражения есть?
– Есть вопрос. – Ратсо вскидывает руку. – Так вы с ним знакомы?
– Да. Долго рассказывать. Прости, что втянули тебя. Хочешь с нами? Тебе теперь здесь опасно.
– Согласен, – подумав, кивает он. – В точности, как я говорил. Предназначение.
– Именно, – соглашаюсь я и открываю дверь в бар.
Никто ничего не заметил, так что выходим спокойно. Питер шлет прощальный воздушный поцелуй Доминику.
Молча минуем вооруженных громил.
– Хорошо, видать, погуляли, – ухмыляются они нам вслед.
Спускаемся по лестнице в главный зал. Тут по-прежнему кипит торговля. Но нам трудно воспринимать Базар как раньше. Его дух неуловимо изменился; вся эта суета и толчея, оказывается, обслуживает интересы конфедератов. Даже воздух здесь теперь испорчен.
На противоположном балконе происходит какая-то ритуальная церемония. Охранники в камуфляже окружили парня; тот стоит, понурившись. Другой парень зачитывает то ли воззвание, то ли объявление. Все головы в зале повернуты туда. Над участниками действа мрачно чернеют высокие арочные окна.
– Это что? – спрашиваю я Ратсо.
– Похоже, фальшивомонетчика поймали.
– И что с ним будет? – интересуется Питер.
Ответить Ратсо не успевает. На голову преступнику накидывают мешок, сшитый из футболки с рисунком «Энгри бёрдс», и начинают затягивать на шее парня веревку. Он вырывается, бешено молотит ногами, но охранники крепко его держат.
