Многочисленные частные распоряжения Федора Алексеевича свидетельствуют, что он внимательно следил за развитием событий на юге в 1679 г., когда армия М. А. Черкасского должна была лишь удерживать турок от войны. Стремление не усугублять конфликт было настолько явным, что порывистого генерала Г. И. Косагова с его лихим корпусом (рейтары полковников М. Гопта и Ф. Ульфа, Сумский и Ахтырский казачьи и Яблоновский солдатский полки) оставили в тылу, на Белгородской черте. Вообще на черте осталось более 16 тысяч из подвижных войск Белгородского разряда, так что многочисленные орды татар даже не пытались к ней подойти (правда, ратники Косагова нашли и побили их в степи).
Указ использовать на строительстве новых укреплений с 1 сентября 1679 г. не только мобилизованное местное население, но и регулярные полки, явно был санкционирован свыше: вряд ли подписавший эту разрядную грамоту дьяк Ф. Л. Шакловитый (будущий фаворит царевны Софьи) при своем хитроумии пошел бы на резкий конфликт с воеводами Я. С. Борятинским и Г. И. Косаговым, заставляя их буквально рыть землю. Первый свернул работу в октябре, когда люди разбежались из-за дождей и морозов. Косагов увел свой корпус еще раньше и сказался больным, однако события следующего года изменили его отношение к строительству.
В январе 1680 г. хан Мурат-Гирей провел орду Муравским шляхом, погромил Харьковщину и пограбил земли в степях «за чертой». Крымчаки, видя воевод спокойно стоящими на черте, обнаглели до того, что подходили к полевым городкам Ахтырского и Сумского полков и даже к Белгороду. С другой стороны, украинцы с той стороны Днепра, в большом числе бежавшие на Левобережье «от войны турецкого султана и крымского хана», просились жить на русской, а не гетманской территории. 5 марта 1680 г. Федор Алексеевич указал и бояре приговорили поселить их перед чертой и пока не обременять ничем, а вскоре указано было строить новую черту дальше на юге.
Строительство началось силами русских войск, причем его предписывалось держать в строгой тайне, чтобы татары думали, что Москва готовит поход на Крым. На строительстве особо отличился Г. И. Косагов, получивший (сравнительно с главным воеводой П. В. Меньшим Шереметевым и воеводой А. С. Опухтиным) самый длинный передовой участок. Мало того, что генерал закончил работу раньше других, да еще соорудил остроконечные выступы вала в Дикое поле (для фланкирования огня): уже к 20 июня он составил «Книги описные и мерные новой черте» и предложил свой, более радикальный план ее завершения.
Косагов считал необходимым продвинуть черту дальше на юг (чтобы не оставлять в поле «за крепостями» уже существующие города). Генерал указал на военно-инженерные преимущества своего плана черты, на острие которой был бы возведен город «Великой Изюм», и на стратегическое удобство выдвинутого в Дикое поле огромного клина укреплений, не только пересекающего татарские шляхи, но подтягивающегося почти к г. Тору и его соляным промыслам. В направленных воеводе П. В. Шереметеву 20 и 22 июня документах Косагов доказывал, что ему нужно лишь 10 тысяч пополнения, чтобы «все дело» закончить за лето.
Шереметев, по воеводскому обыкновению, ответил, что строительство 1 сажени (более 2-х метров) вала следует поручать одному, а не пяти человекам; что же касается «другой черты» и пополнения — это как царь «учинит»! К сожалению, царского указа по этому поводу не удалось обнаружить в разбросанных по разным архивным фондам и не полностью сохранившихся документах. Однако, судя по тому, что Косагов продолжил строительство по своему плану, а в указе царя с боярским приговором от 14 августа (всем воеводам «за валовое дело с милостивым словом и похвалою», по которому строители были отпущены по домам) ничего об изменениях не говорится, распоряжение Федора Алексеевича было получено.
Воевода П. И. Хованский, назначенный царским указом от 17 августа 1680 г. для продолжения работ силами 21638 чел. «с великим поспешением», в основном завершил укрепления к концу сентября. Косагов находился поблизости, «в степи, на вершинах Козинских», и в ходе работ присоединился к Хованскому; черта была построена по его проекту. Судя по распоряжениям Федора Алексеевича об обороне границы, он еще в октябре недостаточно представлял себе конфигурацию и мощь новой черты, что неудивительно, поскольку Разрядный приказ не подал ему подробный отчет о строительстве, а «строельные книги и чертеж новой черты» были получены в Москве 21 ноября 1680 г.
Царь лишь взял на себя ответственность одобрить инициативу генерала, которого хорошо знал и которому доверял во всем, за исключением хитроумных военных демонстраций в ходе переговоров с неприятелем. При спешном продолжении работ для царя были бы ошибочны и отсылка Косагова к местному начальству, и стремление самолично разобраться в деталях его предложений. Было бы весьма трудно закончить сооружение вала на сотни километров, с толщиной в подошве до 8,5 и высотой до 7 м, со рвом до 5,3 м шириной и 6,4 м глубиной, с десятками крепостей — в наступившее с января 1681 г. перемирное время силами одних крестьян.
Вот только риторика нет-нет да и подводила Федора Алексеевича. Его рассуждения о «всенародное пользе», «мирном и прибыльном прибывании» и справедливости следовало воспринимать с уточнением: в рамках феодального государства. А крепостные крестьяне Новосильского уезда поняли так, что, коли царь сделал безопасным огромный участок Дикого поля для всех, значит, «велено им, крестьянам, дать всем свободу, и выходить им из-за помещиков своих и вотчинников сентября до 1 числа 1680 года». Движение быстро распространилось на южные районы Белгородской черты — и вот уже толпы крестьян, «покинув дома свои, а иные села и деревни, в которых они жили, помещиков своих дворы пожгли» и пошли на новые земли Изюмской черты, объявляя, как доносили воеводы, «будто по твоему, великого государя, указу дана им воля и льгота на многие годы!».
28 июня Федор Алексеевич разослал по городам Белгородской черты указ «воров переимать всех», по двое от каждой группы повесить, остальных бить кнутом; над неповинующимися «промышлять боем». Прорвавшихся, в Изюмскую черту беглых «победил» полковник Т. Альбрехт с московскими стрельцами. Московское правительство, в 1630-х гг. записывавшее беглых даже в пограничные дворяне, а в 1675 г. не хотевшее выдавать их с границы, теперь имело возможность круто изменить политику на южных рубежах в интересах дворянства.
И в мирное время государь продолжал заботиться о новой черте. В 1681 г. были построены стены и башни замка и двух колец укреплений Изюма (всего на 3740 м), причем руководитель строительства Г. И. Косагов возвел одну из башен на свои деньги. 26 февраля 1682 г. генералу было поручено поставить на черте новые крепости, но вскоре после смерти Федора Алексеевича он был отозван и работы приостановлены, хотя укрепления уже показали великую пользу в отражении татарских набегов, не прекращавшихся ни в военное, ни в мирное время.
Разумеется, правительство В. В. Голицына, двигавшее крепости еще дальше в Дикое поле с намерением блокировать и со временем привести в подданство Крым, поддерживало Изюмскую черту, но уделяло большее внимание завершению Новой черты: от Верхнего Ломова через Пензу на Сызрань. Там тоже по завершению строительства (1676–1684 гг.) стремительно росло население и также особо быстрыми темпами развивалось крепостничество. Вольные поселенцы предпочитали уходить за царские укрепления, в места опасные, но «привольные», Г. И. Косагов писал на этот счет кратко: «В прежних городках по Новой черте люди не пребывают от воеводского крохобочества: без милости бедных людей дерут».[203]
Сам государь не был крохобором и широко жертвовал своими владениями. Если при его отце за тридцать лет было роздано 13 960 дворов дворцовых крестьян, то при Федоре за шесть лет — 6274 двора. Эти земли шли в основном в награду отличившимся высшим думным чинам. Например, признавая экстраординарные заслуги В. В. Голицына, царь пожаловал ему 2186 дворов, что выдвинуло князя в группу богатейших людей страны (в 1678 г. весь род его имел 3541 двор). Однако раздачи дворцовых владений при Федоре выглядят ничтожными по сравнению с вакханалией правлений Софьи и Нарышкиных, когда за 17 лет (1682–1699) было пожаловано более 24 тысяч дворов, причем одни Нарышкины получили более 6500 дворов, «заслужив» их исключительно благодаря системе фаворитизма.[204]
Глава пятая
ЦАРЬ И ЕГО ДВОР
Если при Федоре Алексеевиче в богатстве выдвинулись люди типа В. В. Голицына и Ромодановских, то после него богатели преимущественно царские родственники и фавориты: Милославские, Лопухины, Апраксины, Салтыковы, Хованские, Стрешневы, Б. А. Голицын и др. Не столь резко сказывался при нем фаворитизм и в распределении административной власти между знатнейшими родами.
