Мак примостился на ступеньке стремянки, стоявшей перед огромным полотном. С красным платком на голове он выглядел как настоящий цыган. В руке он держал длинную кисть и недовольно смотрел на холст. Его руки, лицо, блуза, в которых работают художники, и даже пол вокруг него — все было испачкано краской.
На восьмифутовом холсте, на который он смотрел, просматривались грубые наброски колонны и пухлой обнаженной женщины. Мак сосредоточился на складках драпировки, едва прикрывавших интимные места женщины, но его натурщица продолжала дергаться.
— Не шевелись, неужели не можешь?
Натурщица увидела Бет и успокоилась. Мак оглянулся и тоже замер.
Он посмотрел на Бет, затем демонстративно повернулся и стал смотреть в окно.
Бет кашлянула.
— Портье в вашем отеле сказал, что вы здесь, — сообщила она.
Йен не повернулся.
— Сибил, — распорядился Мак, — ступай вниз и скажи Беллами, чтобы налил тебе чаю.
Сибил взвизгнула и заговорила с сильным акцентом:
— Я близко не подойду к Беллами. Он такой страшный. Смотрит на меня так, будто хочет задушить.
— Не представляю почему, — проворчал Мак, но тут вмешалась Бет.
— Все в порядке. Это ничего не значит. Я пришла сюда лишь для того, чтобы извиниться. Перед вами обоими.
— Какого черта и за что вам вздумалось извиняться? — сказал Мак. — Во всем этот Феллоуз виноват, пропади он пропадом. Ему велели держаться от нас подальше.
Бет подошла к окну, сжимая в затянутых в перчатки руках ручку сумки. Она посмотрела на отражение Йена на стекле. Его лицо было совершенно спокойно.
— Вы были правы, Йен, — мягко произнесла Бет. — Мне следовало осадить этого инспектора. Я не сделала этого из-за любопытства, потому что мне хотелось узнать то, что ко мне не имело никакого отношения. Миссис Баррингтон всегда говорила, что я чересчур любопытна, и была права. Я не вправе лезть в историю вашей семьи и приношу свои извинения.
— Очень мило! — презрительно усмехнулась Сибил.
Мак соскочил со стремянки, швырнул Сибил халат и, взяв ее за ухо, вывел из комнаты. Сибил вопила, ругаясь по-французски. Дверь захлопнулась так, что дрогнули стены, а затем наступила тишина.
Бет, собираясь с мыслями, не сводила глаз с незаконченной картины. Женщина на картине смотрела на чашу с водой, стоявшую у ее ног. Мокрые следы должны были показывать, что она только что вышла из ванны. Она придерживала на спине тонкий шарф, как будто вытираясь.
Это была чувственная картина, как и та, которую ей показывала Изабелла, но Бет сразу же увидела разницу. Женщина на этой картине была вещью, раскрашенной плотью. В ней было человеческого не больше, чем в ванне у ее ног или в колонне позади нее.
А женщина на картине Изабеллы была Изабеллой. Мак написал портрет жены, каждый мазок был нанесен с любовью, каждая тень аккуратно наложена. Любая женщина могла бы позировать для этой купальщицы — только Изабелла могла оставаться той женщиной на картине.
Бет отвернулась от мольберта и увидела Йена.
— Я купила вам подарок.
Йен не пошевельнулся. Бет открыла сумку и достала из нее маленькую коробочку.
— Я увидела ее, когда делала покупки с Изабеллой. Мне хотелось, чтобы она принадлежала вам.
Йен продолжал невидящим взглядом смотреть куда-то мимо нее.
Бет положила коробочку на подоконник и отвернулась. Если он не хочет разговаривать с ней, так тому и быть. Йен, по-прежнему не глядя на нее, положил руку на оконную раму.
— Как вы можете быть виноватой?
Бет выпустила край юбки, который приподняла, намереваясь уйти.
— Потому что если бы я вчера отказалась говорить с инспектором Феллоузом, вы бы никогда не встретились с ним. Я должна была выставить его вон, когда он явился в дом Изабеллы и стал высказывать эти свои ужасные обвинения, но, к великому моему сожалению, мне было любопытно. Оба раза хотелось услышать, что он собирался сказать.
Наконец Йен, не отрывая руки от окна, повернулся к ней.
— Не защищайте меня. Они все стараются защитить меня.
Бет подошла к нему.
— А как я могу защитить вас? Нехорошо с моей стороны разузнавать и выспрашивать, но я признаю, что мне хотелось поговорить с Феллоузом и узнать все о вас. Даже будь это ложь.
— Это не ложь. Мы там были.
— В таком случае его версию случившегося.
Он стукнул кулаком по подоконнику.
— Расскажите мне, что он вам наговорил. Все!
Он выжидательно смотрел на нее.
Бет рассказала ему все, что сказал Феллоуз, включая неожиданное предложение выйти за него замуж. Она умолчала о рассуждениях Феллоуза о ее отце и что-то еще, что она когда-нибудь объяснит Йену, но не сейчас. Когда Бет рассказала ему о сделанном предложении, Йен снова повернулся к окну.
— Вы его приняли?
— Разумеется, нет. Мне бы в голову не пришло его принять.
— Потому что он уничтожит вас, если вы ему откажете.
— Пусть только попробует! — возмутилась Бет. — Я не оранжерейный цветок, чтобы меня оберегать. Я знаю кое-что о жизни. Мое неожиданное богатство и одобрение, и покровительство миссис Баррингтон очень укрепили мое положение в обществе — я уже не девочка из работного дома и даже не вдова бедного викария. Богатым многое сходит с рук. По правде говоря, это отвратительно.
Когда Бет замолчала, она поняла, что Йен в полном недоумении.
— Прошу прощения, я иногда увлекаюсь, особенно когда говорю быстро. Миссис Баррингтон часто делала мне замечания.
— Почему, о чем бы ни зашел разговор, вы постоянно вспоминаете миссис Баррингтон?
Бет задумалась. Йен говорил так, будто снова стал самим собой.
— Не знаю. Думаю, она имела на меня огромное влияние. А также ее взгляды на очень многие вещи.
Йен не ответил. Он взял с подоконника деревянную коробочку, снял бумагу, в которую она была завернута, открыл ее, долго смотрел, а затем вынул из нее золотую булавку с плоской головкой с рельефным стилизованным орнаментом.
— Это носят на лацкане, — сказала Бет. — Не сомневаюсь, у вас таких дюжины, но мне она очень понравилась.
Йен продолжал смотреть на булавку.
— Я сделала гравировку на обратной стороне.
Йен перевернул булавку, и глаза его блеснули, когда он прочел надпись, над которой Бет так долго раздумывала в магазине.
«Йену в знак дружбы.
Б.».
— Приколите ее мне, — сказал он.
Бет дрожащей рукой проколола кашемир. Его тело под сюртуком казалось твердым, и она позволила себе не сразу убрать пальцы с его груди.
— Вы прощаете меня? — спросила она.
— Нет.
Сердце у нее дрогнуло.
