И вот новый поворот в судьбе: Генрих Гейне — студент-юрист. Он слушает лекции Августа Шлегеля, и «священный трепет пробегает в его душе». Гейне учился в Бонне, Гёттингене и Берлине. Как свидетельствуют современники, черты лица у молодого Гейне были тонкие, лицо белое с легким румянцем, маленькие усики и постоянное ироническое выражение на губах. Он всем запомнился дерзким острословом и всегда воспринимал действительность насмешливо и критически. Даже после встречи в Веймаре со своим богом — Гёте — Гейне с улыбкой вспоминал, что ему захотелось говорить с классиком исключительно по-гречески, настолько Гёте парил в облаках своего величия.
Гейне получил диплом доктора права, но адвокатом стать не захотел. Предпочтя вольные литературные хлеба, он существовал на гонорары и подачки богатого дяди, банкира Соломона Гейне. В Германии поэт редактировал газеты, писал стихи, выпускал книги и весь кипел от негодования «вследствие господствующей всюду лжи». Но переселиться он мечтал не в пустынную Аравию, к верблюдам, а в шумный, давно уже притягивающий его к себе Париж, где «по крайней мере, — говорил Гейне, — мне не будут колоть глаза тем, что я еврей».
Париж как мечта жизни. Гейне приехал в столицу Франции в мае 1831 года. Здесь он приобрел новых друзей, здесь выпустил «Современные стихотворения», поэму «Германия. Зимняя сказка» и — когда уже был прикован к кровати — скорбно-ироническую книгу «Романсеро». В Париже Гейне вел весьма противоречивую жизнь, братаясь с плебсом в пивных и трактирах, выступая с революционными подстрекательскими речами и оставаясь при этом эстетом, наделенным аристократической брезгливостью ко всему грубому, плебейскому. Противоречивость Гейне проявилась и в борьбе за наследство дяди, банкира-миллионера: благородный Гейне рьяно бился за свои низменные интересы. Но не будем судить его строго как человека, тем более что на его долю выпала ужасная участь: прогрессирующий паралич, почти 8 лет он пролежал не выходя из дома, в «матрасной могиле» на улице Амстердам. Неизбежно приближаясь к концу, будучи парализованным и почти слепым, Гейне проявлял удивительную силу духа и до последнего дня продолжал писать и участвовать в беседах с приходящими к нему друзьями.
За несколько часов до его смерти в комнату к нему проник австрийский поэт Мейснер. Он осведомился, каковы его отношения с Богом. Гейне, улыбаясь, ответил: «Будьте спокойны. Бог простит меня. Это его профессия».
Генрих Гейне умер 17 февраля 1856 года, в возрасте 58 лет. Хоронили его на кладбище Монмартра 20 февраля. За гробом шла горстка людей, но среди них Теофиль Готье и Александр Дюма. Хоронили, согласно его воле, без религиозных обрядов, и на могиле не произносили речей.
«Вместо креста возложите на мою могилу лук и стрелы», — говорил Гейне. Он действительно был бойцом и сам называл себя «храбрым солдатом в войне за освобождение человечества». В стихотворении «Доктрина» Гейне писал:
Стучи в барабан и не бойся,Целуй маркитантку под стук;Вся мудрость житейская в этом,Весь смысл глубочайших наук…
А теперь просто необходимо коснуться темы «маркитанток». С ранних лет Генрих Гейне проявил себя очень влюбчивым. Маленькая Вероника, дочь палача Иозефа, или «красная Зефхен», как звали ее… Большая и безответная любовь к кузине Амалии… Амалия предпочла выйти замуж за другого и превратиться в почтенную мадам Фридлендер. А Генриху Гейне оставалось изливать свою сердечную боль в стихах.
Юноша девушку любит,А ей приглянулся другой;А этот любит другую,Назвал своею женой.
За первого встречного замужВыходит с досады она;Юноша бледный тоскует,Лишился покоя и сна.
Вот старая сказка, что новойОстанется навек;А с кем она случится,Тот — конченый человек.
«Конченый человек» все же нашел в Париже (и где? в обувной лавке) свою женщину, 18-летнюю Эжени Миро, которую он назвал Матильдой. Девушку весьма простую и по умственному развитию явно не тянувшую на статус музы поэта. Гейне пытался дать ей образование, но она не смогла учиться. «У нее чудесное сердце, но слабая голова», — говорил Гейне своим друзьям. Она безрассудно тратила деньги и часто взрывалась не по делу, отчего Гейне прозвал ее «домашним Везувием». Почему он выбрал именно ее, остается загадкой. Может быть, потому, что она была веселого нрава, искусной любовницей и преданным другом? Весьма возможно. Когда Гейне окончательно слег и почти не вставал с постели, Матильда превратилась в заботливую и нежную сиделку, самоотверженно ухаживала за больным и как могла утешала его. К тому же она совершенно не ревновала Гейне к его поклонницам, среди которых была и последняя возлюбленная поэта, Камилла Сельдей, маленькая брюнетка с плутовскими глазами по прозвищу «Муха».
Сохранились письма Гейне к «милой, дорогой Mouche». Вот некоторые отрывки из них:
«…Радуюсь тому, что вскоре увижу тебя и запечатлею поцелуй на твоем милом личике. Ах, эти слова получили бы менее платонический смысл, если бы я еще был человеком. Но, к сожалению, я уже лишь дух; тебе, может быть, это приятно, меня же отнюдь не устраивает… Чувствую себя по-прежнему плохо: ничего, кроме неприятностей, припадков бешеной боли и ярости, вызванных моим безнадежным состоянием. Мертвец, жаждущий самых пылких наслаждений жизнью! Это ужасно! Прости!..»
«…Я был бы так рад видеть тебя, последний цветок моей печальной осени! Безмерно любимое существо!
Остаюсь вечно преданный тебе с глупою нежностью, Г. Г.»
«Дорогая Mouche! Я простонал всю очень дурную ночь и почти теряю мужество. Надеюсь, что завтра услышу над собой твое жужжанье. При этом я сентиментален, как влюбленный мопс…»
Матильда, этот «домашний Везувий» и официальная жена Гейне, любимый ею попугай Кокото и последняя возлюбленная, «Муха» — вот основной круг общения великого поэта. «Не будь у меня жены и попугая, — острил Гейне, — я — Господи, прости мне этот грех! — покончил бы с собою, как римлянин!»
Однажды больного Гейне навестил его старый знакомый Карл Маркс. В этот момент поэта переносили на простыне на кровать, и он заметил слабым голосом: «Видите, дорогой Маркс, дамы все еще носят меня на руках».
Юмор не покидал Гейне даже в тяжелые минуты. Однако паралич производил свое разрушительное дело — рвоты, обмороки, судороги… Последними словами поэта было: «писать… бумагу, карандаш…»
Генрих Гейне испил до дна предназначенную ему судьбой горькую чашу. Остается только утешаться его лирикой, иронией и юмором.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
