– Смешно, – согласился меланхоличный, рассматривая свою забрызганную одежду так, словно не знал, что с ней делать.
Голова тем временем подсуетился – шнырь в коридор, а оттуда тут же девки – оттирать и отмывать гостей. Сам же Ким Емельянович на цыпочках, словно вор в родном доме прошмыгнул в темную кладовую и там, запершись на щеколду, вдруг принялся меня трясти двумя руками так, что мою голову мотало в разные стороны и сделалось дурно.
– Вы что же, с бабкой вашей, смерти моей хотите?
– А ну хватит, у нее сейчас голова оторвется! Не погремушка, чай! – решительно остановила это издевательство сестра.
Ким Емельянович присел и в страхе оглянулся вокруг, но, поскольку не видно было ни зги, робко спросил:
– Кто тут?
– Да нет тут никого, – успокоила его сестрица.
Голова не поверил, дрожащими руками запалил лучину и с ужасом убедился, что кладовая действительно пуста. Я покачала головой и, как могла, пожала плечами, всем видом показывая, что я тут ни при чем. Испуганный голова взвизгнул:
– Маришка, не дури!
Стоило ему подать голос, как в дверь с той стороны зло бухнули:
– А ну открывай, чертов сын! Знаю, что с ведьмой там прячешься. Открывай, а то дом запалю!
Мы со страхом переглянулись, поняв, что попались: бежать из кладовой было некуда, к тому же щеколда – хрясь – сама собой выдвинулась из пазов. Голова икнул, а я тихо взвыла, поскольку на пороге стоял собственной персоной боярин Яким Мытный. В бобровой шапке, тяжелом плаще, весь такой из себя пузатый и бородатый.
– Ужо я с тобой посчитаюсь, казнокрад! – погрозил боярин пальцем, сам вваливаясь в кладовку и осторожно прикрывая ее за собой.
– Я… Я… – затряс подбородком Ким Емельянович.
– Взятку предлагаешь? – сурово нахмурил брови боярин, задвигая щеколду на двери, и голове не осталось ничего другого, кроме как обреченно кивнуть.
– Телегу дашь, – тут же перешел к делу практичный вельможа.
Емельяныч, не задумываясь, согласился, хотя тут же встрепенулся;
– Телегу чего?
– Приданого, конечно, – удивленно воззрился на него Мытный. – Будем жениться на твоей дочке Машке. Правда, я еще не решил кто: сам или сын, – ну это позже.
– Ей же годков всего десять! – выпучил глаза голова.
– Дак я и не говорю, что сейчас, – легко пошел на попятную боярин, – но телегу ты мне прямо сегодня в Купчино пригони. А кошку – отдай.
Сграбастав меня, боярин вышел в коридор. Я укорила Пантерия:
– Зачем ты так с Емельянычем?
– Да шут его знает, – пожал плечами черт, – смотрю – дрожит, и не удержался.
Голова осторожно выглянул из кладовой, но никого, кроме толстощекой, ковыляющей куда-то наверх с ведром чернавки не обнаружил. Провел пятерней по взмокшему лицу, словно стряхивая липкую паутину, и вдруг сообразил, что неоткуда тут было взяться Мытному-старшему! Он пробежался по дому, выглянул во двор и только тогда с облегчением перевел дух. Однако телегу велел в Купчино отправить, бормоча себе под нос:
– В такие времена никакая предосторожность не помешает, – при этом втайне завидуя ведьмам, которым, похоже, вся эта передряга казалась одним развлечением. – Ну, Маришка, попомню я тебе! – погрозил Ким кулаком в пространство и тут же опасливо спрятал руки за спину: не увидел ли кто? А то еще самого под розги вместо ведьм пустят.
Я сидела в ведре и принюхивалась к стенкам, не помойное ли. Почему-то отвратнее всего разило от меня, я не удержалась и принялась вылизываться; давясь своим же мехом и чуть не блюя, решительно не понимая, как кошки могут заниматься этим целыми днями.
– Мы не заблудились ли? – тихо поинтересовалась семенящая рядом с Пантерием невидимая Лана. – Подвалы вроде бы как внизу.
– Невежа ты, Ланка, – укорил ее черт, – к нам гости приехали, а ты их и приветить не желаешь. Маришка им вон хотя бы стол истоптала, а мы чем хуже?
– Мы лучше, – согласилась Ланка, – я только за Серьгу волнуюсь, – и вдруг тормознула, заставив Пантерия впечататься ей в спину. – Ой, чего это у меня в ушах жужжать перестало? – И вдруг, цапнув меня невидимыми пальцами за подбородок, потребовала: – А ну-ка подумай про меня что-нибудь гадкое.
– Не лезь к животному, – отбил меня Пантерий, – горох в тебе переваривается. Топай давай, ать-два, ать-два.
Серьга меж тем, поняв, что за нами ему не угнаться, развил на площади бурную деятельность. Для начала схватив из груды оружия чью-то секиру, он побегал по площади, вопя и краснея лицом и рубя ею налево и направо.
– Вали ее, братцы! Вижу!!! Хрясь! Бона, вона!!!
Толпа гналась за ним, не успевая перепрыгивать через груды разбросанного барахла, но в твердой уверенности, что от такого ухаря ведьме не уйти. Три круга по площади Серьга дал на одном дыхании, изрубил всю коновязь, измазался в кулеше и распугал всех лошадей. Двух сотников, пытавшихся прекратить дебош, Ладейко стоптал напрочь, а когда догнал хвост бегущей за ним колонны, от души и с чувством наподдал по копчику пыхтящему от натуги детине. Тот взвился и врезал Серьге по уху, да так, что Ладейко вместе с секирой улетел в объятия мчащейся за ним красно-зеленой своры и завизжал юродиво:
– Обморочила! Вали, братцы, одержимого! – Он без разговоров двинул в челюсть еще одному и пугнул толпу неожиданным открытием: – Да здесь же кругом черти!
Миг спустя служивые вцепились друг в друга так, что их не сумел разнять даже выскочивший на крыльцо боярский сын:
– А ну прекратить! – вякнул было он и тут же скис, получив от коварного Серьги череном секиры прямо в печень.
Глаза его выпучились, он сложился пополам, уставившись на самодовольно ухмыляющегося Серьгу. Ладейко отвесил ему щелбана в лоб и, обойдя, наподдал еще и сзади, направляя боярского сыночка в свару с напутствием:
– Ишь жлоб здоровенный, а ну позабавься-ка с людьми!
Сам же, насвистывая, отправился в подвалы. Где-то на второй дюжине ступенек ему бросилась в глаза некоторая странность: охранники, которым по идее полагалось стоять навытяжку у дверей каземата, лежали, свернувшись на ступеньках калачиком, а какой-то детина то натужно пыхтел, ковыряясь в замке, то гулко бился плечом в дубовые двери. С той стороны двери его подначивал мужской бас:
– Давай, Митька, не посрами деревню, выбей к лешаку эту дверь!
– А ты секирой замок рубить не пробовал? – поинтересовался Серьга, вольготно откинувшись на стену, и тут же с хеканьем повис на руке порывистого Митяя, не разобравшего впотьмах, кто пришел.
– О, Серьга, – обрадовался Кожемяка, ухватив его за чуб и разглядев как следует.
– Чего там? – забеспокоился за дверями мятежный воевода.
Кожемяка замялся, не зная, как потолковее объяснить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
