Грязнов собирался на встречу с агентом по кличке Пташка Божья, который в свое время работал на мать-начальницу Александру Ивановну Романову. Уходя в отставку, она передала свои права на ценного осведомителя лично и по секрету ото всех Грязнову. Пташка, конечно, слегка загрустил: он надеялся, что с уходом Романовой закончится и его малопочитаемый в обществе и очень опасный труд. Однако со временем привык, освоился и стал при встречах канючить повышения денежного вознаграждения.
В миру Пташка имел имя, фамилию, дружескую кличку Гнутый за сутулость. В прошлом алкоголик, наркоман, джазмен. Пробавлялся тем, что играл в переходах на саксофоне, потом пропивал заработанные музицированием деньги. Когда-то он был неплохим музыкантом и даже теперь, несмотря на хроническое дрожание рук, мог выдать такое, что и не снилось молодым скороспелкам, предпочитающим такие инструменты, которые при подключении к сети играют сами. За это знатоки его ценили, иногда кто-то из разбогатевших приглашал поиграть на торжестве за стол и гонорар. Для таких случаев Гнутый имел хороший малиновый пиджак, белую рубашку и галстук-бабочку. Он принципиально не участвовал ни в чем, кроме музицирования за деньги, пьянства и перепродажи грампластинок. Последний бизнес, правда, сошел на нет.
Перед тем как Славе уходить, ему позвонил Турецкий, дал наводку на кавказца Гену, который когда-то был клиентом Меньшова, потом помогал сбежавшему Буряку выбраться из Москвы. Это было очень кстати, теперь можно задать Пташке вопросы поконкретнее.
Встречались они на явочной муровской квартире. Так как определенного хозяина у нее не было, всякий приходящий не мог знать, что ожидает его там. Хорошо, если только батарея пустых бутылок возле дивана да мусор на кухне. Можно было обнаружить в ванной комнате предметы женского белья — это значит, что какой-нибудь любвеобильный опер привел под видом источника информации подружку. Правда, накладок не случалось, посещение квартиры было строго отрегулировано, два агента никак не могли встретиться одновременно на одной явке. И хотя говорят, что всякое правило может иметь исключения, у Славы на памяти такого не случалось.
По дороге на квартиру Грязнов купил три бутылки пива — этот продукт Пташка очень любил, особенно на халяву. А Слава думал не только о том, что спросить у источника, но также и о том, говорить ему или нет о чрезвычайном происшествии, случившемся в кабинете у майора Грязнова. Чисто по-человечески надо бы предупредить человека о том, что его агентурное дело мог прочесть посторонний. С другой стороны, его предупредишь, а тревога окажется ложной — ценный источник пропадет, затаится, уйдет на дно. И будет прав.
Грязнов отпер ключом дверь, осмотрел квартиру, открыл форточки, чтобы слегка выветрилась затхлость нежилого помещения, спрятал пиво в холодильник. В его белом модерновом нутре валялось несколько луковиц да плоская банка рыбных консервов.
Минут через пятнадцать после его прихода коротко тренькнул дверной звонок. Грязнов подошел, глянул в дверной глазок — у входа маячил недорисованным вопросительным знаком агент Пташка Божья.
Слава открыл дверь и впустил гостя.
— Присаживайтесь, — предложил ему Слава кресло. — Я сейчас.
Он достал из холодильника пиво, после минутного размышления прихватил и консервы, достал из сушилки две вилки и нож.
Увидев, какой стол приготовил Грязнов, Пташка оживился. И без того худощавое, морщинистое его лицо с синеватыми большими губами сморщилось еще больше.
— По какому случаю прием такой, дорогой кум? Или вы решили с тихой торжественностью отпустить старика на пенсию после стольких лет каторжного государственного труда на ниве правосудия?
— Когда я тебя, Пташка, отпущу, мы шампанское разопьем!..
— А можно внести небольшие коррективы в меню будущего праздника?
— Ну?
— Если можно, давайте заменим шампань на того «Распутина», который нам подмигивает?
— Хорошо, — кивнул Грязнов. — Так и сделаем, если меня раньше из органов не попрут!
— И вы тогда меня, как Александра Ивановна, сдадите с рук на руки какому-нибудь честолюбивому летёхе. И будет он гонять старого лабуха через всю Москву…
— Может, и нет, Пташка, вместе уйдем, — попробовал утешить приунывшего алкаша Грязнов.
Но тот покачал головой:
— При всем моем уважении… только вам, как и ворам, верить нельзя.
Грязнову стало немного досадно оттого, что при его попустительстве Пташка завел разговор на деликатную и больную тему.
— Ладно, старина, это мы обсудим, когда оба будем на пенсии. А сейчас поведай что можешь по поводу моего поручения.
— Да-да, первым делом самолеты… Знаете, кум, вашего друга Буряка в Москве не очень хорошо знают. Тихий был человек…
— Почему — был? — насторожился Грязнов.
— Нет, я не в том смысле. Возможно, где-то он живет и здравствует. Только в той тусовке, где я имею честь бывать, о нем знают мало. Но говорят, что Буряк теперь с черными якшается, у них и работает, в горах.
— Это я и без тебя знаю, маэстро! Свежее давай, а то вопрос о гонораре зависнет!
— Это удар ниже пояса! Не вам рассказывать, что Кавказ московского разлива теперь немного притих… У вас сейчас проводятся политинформации?
— О чем ты?
— Это я к тому, стоит ли объяснять, почему притихли.
— Не стоит.
— Очень хорошо! Так вот, особо крутых и в чем-то замешанных из города убрали кого куда. Некоторых домой, другие сидят в Подмосковье…
— Конкретнее!
— Не знаю.
— Ладно. Давай что знаешь.
— Как раз накануне нашей трогательной встречи имел честь исполнить пару вещей в ресторации «Лозания», что на Пятницкой. Там масть держат дети Шамиля…
— Кто? — не понял Грязнов.
— Ну чеченцы. Или чечены?
— Какая разница!
— Может быть. Так вот, там проходил какой-то мафиозный семинар то ли по обмену опытом работы, то ли по очередному разделу первопрестольной на удельные аулы. Люди искусства, как вам известно, должны стоять над схваткой. К этому и стремился. Столик небольшой, но обильный мне в уголке организовали, сами сидели как Совет безопасности и сотрудничества в Европе — столище буквой «П». Они сидят, пьют, а я с дудкой прохаживаюсь туда-сюда и нечто меланхоличное из нее тяну. В этом кабаке масть держат чеченцы, когда я возле их гнездовья прохаживался, услышал, как Коршун говорил своему соседу негромко, но сердито. Дословно, конечно, не помню, но обижался, что и так, мол, скоро прикроют его лавочку, а тут Гена…
— Он назвал имя?
— Да, только имя. А тут, говорит, Гена присылает своего да к нему в придачу русского и требует, чтоб я их в лагерь отвез. Ну хорошо, говорит, Исмата можно там спрятать, проканает за беженца, а русский, да еще раненый…
— Так, стоп! Когда это было?
— Вчера. Как раз вы позвонили, поручение дали, после вас из «Лозании» звонок последовал. Так-то я еще подумал бы, а раз вы мне ориентировку на Кавказ дали, пришлось идти…
— Не прибедняйся, Пташка! Выпил, закусил, да еще небось на карман дали!
— А это коммерческая тайна!
— Не боись, из гонорара не вычту! Значит, говоришь, лагерь для беженцев?
— Это не я говорю, это он сказал, чеченец. Коршун.
— Почему ты его коршуном называешь, такой носатый?
— И это тоже, но просто кличка у него такая.
— Может, ты его знаешь?
— Его все знают, у кого «мерседес» есть.
— Значит, Коршуна искать? И лагерь для беженцев? Где у нас тут поблизости есть лагерь для беженцев?
Эти вопросы Грязнов задавал самому себе, чтобы под воздействием устной речи быстрее включилась память и выдала нужную информацию, если, конечно, она имеется в мозгу.
Но агент счел нужным ответить на некоторые из них:
— Коршуна искать не надо. Он работает на станции технического обслуживания и ремонта автомобилей номер восемь, отзывается на имя Коля. Лагерь для беженцев где-то в Подмосковье, потому что Коля отвозил, как я понял, на машине.
— Он там слесарем работает, этот Коля?
— Он не работает в обычном смысле слова. Он эту станцию держит. Поняли?
— Да. Спасибо!
— Чего там? В аду сочтемся!
— Почему в аду?
— А куда же нам еще с нашей работой?
— Ну, может, хотя бы в чистилище, — протянул Грязнов, потом поднялся из-за стола. — Сиди пей, я позвоню…
Пока Грязнов звонил, Гнутый потягивал пиво, вертел в пальцах стакан, в общем грустил.
Майор вернулся, залпом выпил то, что оставалось в его стакане, сказал, переводя дух:
— Ну все, пошла работа! А про Гену ты что-нибудь знаешь? Про того, который Коле задания дает.
— Кроме того что Гена, практически ничего. Только слухи. А по слухам он контролирует какой-то солидный коммерческий банк, фугует через него деньги на родину, в Чечню. Еще у него брат был, так тот вроде убрался домой.
