Совместная большевистско-меньшевистская и эсеровская следственная комиссия начала допросы адмирала, на которых тот держался мужественно и спокойно, не стремясь завоевать в глазах допрашивающих популярности или в искаженном виде представить свои убеждения.
15 января 1920 года большевики в Иркутске вдруг начали получать сведения о войсках генерала Каппеля, считавшихся уже давно погибшими в бескрайних сибирских просторах и потому списанных со счетов. В блуждавшей армии Каппеля были представлены разнообразные части: от повстанческих — жевцев и воткинцев — до оренбургских казаков покойного атамана Дутова. Продолжая отход от шедшей по пятам 5-й армии Тухачевского, прорываясь сквозь территории местных партизанских отрядов и банд, они упорно шли по Сибирскому тракту на восток, гибли, падали от тифа и усталости, увязая в глубоких снегах при низких температурах воздуха, пройдя две тысячи километров пешком через зимнюю тайгу. Этот подвиг впоследствии был назван историками Ледяным Сибирским походом.
7 января 1920 года в деревне Чистоостровской Каппель собрал совещание начальников отдельных частей. По имеющимся сведениями было известно, что железная дорога от Красноярска и на восток оставалась в руках красных, в связи с чем было принято решение сделать обход, пройдя по льду замерзшего Енисея. Этот поход иногда задерживался стычками с местными бандами, проходившими с большой периодичностью. Ожидание постоянной опасности, сознание постоянного преследования беспощадным противником сильно действовали на сознание людей: «Во время одной из таких стычек шедший немного сзади командир сибирских улан был так нервно потрясен, что до соприкосновения с противником приказал погрузить полковое знамя под лед Енисея…»[94]
Когда части Каппеля добрались до деревни Подпорожной, им было созвано военное совещание начальников отрядов для обсуждения дальнейшего направления. Мнения разделились: часть командиров предлагали двигаться по Енисею, на север, вплоть до самого Енисейска, чтобы потом сделать глубокий обход по Северной Ангаре, что, конечно, лишь удлиняло путь каппелевцев дополнительно на 2000 верст. Сам Владимир Оскарович считал, что допустим лишь обход по реке Кан, впадающей в Енисей, около самой Подпорожной. Каппель допустил, что желающие идти северным путем вольны сами определять свою судьбу, что те не замедлили и сделать. Отряды во главе с генералами Перхуровым и Галкиным тронулись по льду Енисея наверх, оставшиеся, во главе с Каппелем, стали спускаться по крутому, почти отвесному берегу порожистой и местами не замерзшей речки Кан. Через 4–5 верст проводники предупредили Каппеля, что скоро будет большой порог и что если берега его не замерзли, то движение дальше будет невозможным. Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как и другие. Нося бурочные сапоги, он случайно провалился глубоко в снег и зачерпнул в сапоги воды, никому об этом не сказав. При длительных остановках холод делал свое дело, а Каппель избегал садиться с седло, чтобы как-нибудь все же согреться на ходу. На вторые сутки у Каппеля начался сильнейший озноб и временами он стал терять сознание. Его уложили в сани, однако они вскоре прочно вмерзли в лед. Каппеля посадили на коня и при поддержке одного из добровольцев через 90 верст доставили до ближайшей избы. Осмотревший его случайно оказавшийся рядом доктор, обратил внимание, что у генерала обморожены пятки и пальцы ног и решился на ампутацию простым ножом. Сначала, сразу после операции, Каппелю стало легче и он даже смог отдавать распоряжения, касающиеся организации порядка движения, но через неделю, после выхода из деревни Барги, его состояние резко ухудшилось, поднялся сильный жар, который невозможно было измерить из-за отсутствия обыкновенного градусника. Сопровождавшие генерала доктора, сосредоточившись на ампутированных ногах, совсем упустили из виду симптомы воспаления легких и странное покашливание своего пациента. 20 или 21 января, чувствуя, как силы оставляют его, Каппель отдал приказ о назначении генерала Войцеховского главнокомандующим армиями Восточного фронта. В последующие 2–3 дня больной сильно ослабел, а в ночь на 25 января потерял сознание. Находясь в беспамятстве, Каппель повторял что-то об армиях, флангах и неожиданно произнес: «Как я попался! Конец!». 26 января 1920 года генерал Каппель умер, не приходя в сознание, от двустороннего крупозного воспаления легких. После смерти генерала его тело было положено в простой деревянный гроб. На станции Иннокентьевской остатки каппелевского отряда нагнали наконец главные силы под командованием генерала Войцеховского. План Войцеховского сводился к тому, чтобы захватить Иркутск атакой и спасти Верховного правителя и тех офицеров, которые были захвачены вместе с ним и томились в тюрьме. С ходу заняли деревню Черемхово, разогнали шахтерские дружины и расстреляли местный ревком. В ответ на ультиматум большевисткого командующего Зверева о сдаче Войцеховский направил свой ультиматум, обещая обойти Иркутск на условиях освобождения Колчака и арестованных с ним лиц, предоставлении каппелевцам фуража и продовольствия, прекращения пропаганды и клеветы на арестованного Верховного правителя и Белое Дело и выплаты им контрибуции в 200 миллионов рублей.
Однако чешское командование выдвинуло ультиматум, сообщив Войцеховскому, что если тот намеревается атаковать большевиков, с которыми у них подписан договор о нейтралитете, то чешские части будут вынуждены разоружить его отряды. Войцеховскому пришлось обходить Иркутск справа и дойти до деревни Лиственничной, спуститься по берегу озера Байкал, на лед. Поход через Байкал продолжался целый день. С наступлением сумерок головные части каппелевцев втянулись в поселок Мысовая, уходя все дальше за Байкал. Войцеховский добрался до Европы, став даже министром обороны Чехословакии, однако 11 мая 1945 года был арестован органами СМЕРШ и окончил свои дни в Иркутской области, в лагере под Тайшетом в 1951 году, в тех местах, которые покинул холодной зимой тридцать один год назад.
4 февраля 1920 года комиссар Чудновский представил в иркутский ВРК список из 18 лиц, подлежащих немедленному расстрелу. Не желая возбуждать против себя население в сложившейся обстановке, ВРК оставил в списке лишь двоих — Колчака и Пепеляева. Ультиматум Войцеховского был отвергнут большевиками, объявившими тем не менее город на осадном положении. Подступы к Иркутску превращались в сплошные линии обороны, заливались водой и пристреливались. Началось сражение за Иркутск, по ожесточенности, не имевшее себе равных. Стороны не брали пленных. В ночь на 7 февраля 1920 года Колчак и Пепеляев были расстреляны на берегу реки Ушаковки. Трупы расстрелянных большевики затолкали под лед на Ангаре.
Адмирал вел себя мужественно. На просьбу попрощаться с Тимиревой большевики ответили смехом. На предложение завязать ему глаза адмирал отвечал отказом и отдал комиссару Чудновскому кем-то переданную ему капсулу с цианистым калием, считая самоубийство неприемлемым для православного человека.
Анна Васильевна Тимирева пережила возлюбленного на 55 лет. Она скиталась по тюрьмам и ссылкам до 1954 года, когда была отпущена на свободу, реабилитирована спустя всего шесть лет, в 1960 году. Последнее время она проживала в Москве, на Плющихе, в коммунальной квартире, где и умерла в 1975 году. В оставленных воспоминаниях Анна Васильевна просто написала о Колчаке, выразив в нескольких словах весь жизненный пусть адмирала: «Он был человеком смелым, самоотверженным, правдивым до конца, любящим и любимым…»
Глава четвертая
От Южных рубежей до Московского направления
Казалось, что победа Добровольческой армии на Юге России над красными и восстановление Донского Круга, Кубанской Рады и власти военного губернатора в Ставропольском крае позволят Деникину создать мощный плацдарм. Опираясь на него, штаб главнокомандующего мог разрабатывать предстоящие операции и при должной организации имеющихся в распоряжении Добровольческой армии людских и материальных ресурсов осуществлял продвижение на восток и север для дальнейшего освобождения России от большевиков. Борьба продолжалась. Добровольческая армия вела бесконечные, кровопролитные бои; боевой состав частей уже успел перемениться по многу раз. В вербовочные бюро приходили новые добровольцы, то и дело присоединялись все новые группы казаков, приезжали возвращающиеся из лазаретов военнослужащие, убывали на лечение другие. Восставшие казаки также стремились поскорее влиться в ряды Добровольческой армии, о чем слали радиотелеграммы, как это сделали, например, терцы, направившие Деникину приветствие от имени «Казачье-крестьянского съезда» из Моздока от 16 сентября 1918 года, приветствовавшего Добровольческую армию «как носительницу идеи Единой, Великой, Неделимой и Свободной России», и обещание направить все силы на скорейшее вливание в ряды добровольцев. И все же армия Деникина несла ощутимые людские потери, поскольку 11-я армия большевиков, в столкновение с которой приходилось вступать добровольцам на Северном Кавказе, являлась одной из самых многочисленных и поистине гигантских армий Гражданской войны. В Добровольческой армии появлялись новые имена: многообещающий командир бригады в 1-й конной дивизии барон П. Н. Врангель, прибывший к добровольцам 25 августа 1918 года; перед взятием Ставрополя в июле 1918-го к добровольцам примкнул А. Г. Шкуро, влившимся в армию Деникина командующим 1-м Кубанским полком в 1200 шашек, сравнительно успешно показал себя и В. З. Май-Маевский, командующий 3-й пехотной дивизией, хотя моральный облик последних резко отличался, например, от истинного «рыцаря» М. Г. Дроздовского. Шкуро были присущи все негативные свойства партизанского командира, с грабежами мирного населения и неразборчивостью в средствах для достижения поставленных задач, а Май-Маевский был впоследствии уволен Деникиным за развал тыла, кутежи и пьянство. По-прежнему в армии существовала кажущаяся неискоренимой нужда в пополнении боеприпасов и новом обмундировании. Тем не менее боевой дух армии оставался высоким. Генерал Деникин писал, что когда он посещал дивизии дроздовцев, Врангеля, Боровского и Казановича, а его посещения выпадали не только на дни побед, но и на время ощутимых поражений, он «видел людей усталых, но бодрых и жизнерадостных. Они не жаловались на свою удручающую материальную обстановку и только просили „по возможности“ патронов и пополнений. Им не нужны были пышные и возбуждающие слова приказов, речей, не нужны были обманчивые обещания социальных благ и несбыточных военно-политических комбинаций. Они знали, что путь их долог, тернист и кровав. Но большинство из них желали спасения Родины, верили крепко в конечную победу и с этой верой шли в бой и на смерть»[95].
