Глава 14
Он сейчас приедет. Позвонит в дверь. Переступит порог и, может быть, останется до утра. Так случается у одиноких женщин время от времени. У нее вот не было, а у многих других сколько хочешь. Знакомые по школе учителя, попавшие в схожую ситуацию, частенько хвастались подобными примерами, негодуя по поводу ее добродетели. Кажется, именно этого она сегодня лишится. Своей добродетели, которая была так ненавистна Геральду и которой она до недавнего времени так дорожила…
Что же теперь? Почему именно он и почему именно сейчас? Ведь это не он, а она выбрала именно его, иначе не стала бы звонить ему в полночь и навязывать никчемный, пустой разговор. Надо быть честной с самой собой и не пытаться строить из себя ханжу, скованную обстоятельствами. Нет, она будет честной. Она изначально хотела, чтобы он приехал. И чтобы… остался с ней до утра. Чтобы уснул с ней в одной постели, которая опротивела ей пустующей второй половиной. Чтобы долго целовал ее и уснул потом, крепко прижимая к себе.
Верочка постояла около зеркала. Может, стоило переодеться. Снять с себя этот свитер с тугим горлом, которое непременно будет мешать. И волосы от него начнут потрескивать и прилипать к лицу. Брюки тоже надо снять… А что надеть? Она открыла дверцы шкафа и долго перебирала нераспечатанные пакеты с кружевным бельем и какими-то немыслимо невесомыми сорочками на тонюсеньких бретельках. Нет… Это слишком зазывающе и откровенно глупо. Она не станет его соблазнять, она, пожалуй, наденет то, к чему давно привыкла.
Верочка влезла в свои домашние спортивные штаны и натянула на голое тело футболку. Широкую, неопределенной расцветки и формы из-за частых стирок. А что? Никто и не обещал ему стриптизершу в шуршащих мерцающих нарядах. Пусть принимает ее такой, какой она привыкла и любит быть…
Она как раз расчесывалась перед зеркалом, когда Назаров позвонил в дверь.
— Кто там? — на всякий случай спросила она, хотя увидела в глазок его коротко стриженную макушку.
— Вера, это я, — приглушенно отозвался Назаров и поднял голову. — Это я, откройте.
Она открыла и молча отступила, пропуская его. Он вошел, неслышно прикрыл дверь и запер ее на оба замка, а еще на шпингалет. Его манипуляции не оставляли сомнений, уезжать от нее он не собирается. Верочке сделалось так неловко, так стыдно своей прозорливости, что она покраснела до слез. Кажется, ему тоже было неловко. Он как-то неуклюже пристроил куртку на вешалке, снял ботинки, аккуратно поставив их вдоль плинтуса. Сделал шаг к ней и внезапно остановился, совсем не зная, куда деть руки. На нее он старался не смотреть, заметив ее смущение. Сам трусил не меньше.
— Нелепая ситуация, правда? — тихо обронила она, исподтишка разглядывая Назарова.
Он мучился, не находя нужных слов, и совсем не смотрел на нее. Зато она рассматривала его очень внимательно. Рассматривала и едва узнавала. Он оказался очень стройным, очень гибким и очень сильным. Футболка открывала смуглую шею, крепкие мышцы рук, обтягивала рельефные мышцы груди. И ей вдруг так захотелось дотронуться до него, что она совсем необдуманно сделала пару шагов вперед и погладила его по плечам.
— Вы такой сильный, Саша, — пробормотала она удивленно. — В форме вы какой-то мешковатый… Она вам совсем не идет, уж простите…
— Вера. Я… — Он наконец нашел применение своим рукам, осторожно обняв ее. — Я не знаю, что должен сейчас говорить.
— Волнуетесь? — Она улыбнулась, позволив ему подвинуть ее к себе чуть ближе.
— Волнуюсь, — прошептал он. — Что делать, Вера? Я просто потерялся рядом с вами.
— Идем.
Она взяла его за руку и повела в спальню. Ей нужно было это сделать. Непременно нужно. Иначе они могут протоптаться в прихожей до самого утра, измучив друг друга своей неуверенностью.
— Не зажигай света, ладно? — выдохнула она в плотную темноту спальни, протянула руку, нашла его плечо и легонько сжала. — Мне немного не по себе. Давай без света, а?
— Давай, — хрипло отозвался Назаров, боясь шевельнуться.
Вдруг одно неосторожное его движение все сломает. Вдруг исчезнет все, что сейчас его окружает. Теплый мрак чужой комнаты. Тепло женского тела, которое он скорее угадывал, чем ощущал. Ему было смешно и стыдно признаваться самому себе в том, что он не знает, что делать дальше. Ему мучительно хотелось ее трогать, но вдруг он торопится, вдруг она торопится, вдруг они оба что-то не так поняли и поспешили…
— Саша. Не нужно ни о чем думать. Пусть все будет так, как должно быть. И все…
Он коснулся щекой ее руки, она так и лежала на его плече. Обнял ее и очень осторожно прижал к себе. Его сердце молотило с бешеной силой, отдаваясь ощутимой болью в висках. От того, что он так волновался, от того, что Верочка была совсем рядом и тело ее казалось таким податливым, и оно было, черт возьми, в его руках, ему совсем стало нечем дышать.
Может, он показался ей грубым, когда подхватил ее на руки и дважды шагнул вперед, пытаясь в темноте найти кровать. Может, он был не так деликатен, стягивая с нее одежду и с треском срывая с себя свою, но Назаров по-настоящему боялся все упустить. Это просто наваждение какое-то, и все! Он спешил, опасаясь того, что вот вдруг сейчас зажжется свет, ударит по глазам, и все исчезнет. Ничего уже не будет. Ни Верочки с ее прерывистым осторожным дыханием. Ни ее трогательного стона, который она стыдливо скрадывала. Ни рук ее, судорожно обнимающих его за шею, ничего не будет. И он сам исчезнет также.
Только бы все это было, только бы не ушло, не пропало…
Назаров спешил, задыхался, что-то говорил ей, о чем-то просил, что-то обещал и любил ее, любил трепетно и безудержно, почти не ощущая самого себя…
— Ты куда? — испуганно вскинулся он, когда она приподнялась с кровати, начав на ощупь искать свой халат, который всегда оставляла на стуле левее изголовья.
— Пить хочу. Тебе принести? Ты пить хочешь?
Ей не хотелось пить, на самом деле ей хотелось улизнуть из спальни. Войти в ванную, включить свет и посмотреть на себя в зеркало. И приглядеться… Что-нибудь изменилось в ней за эти несколько минут? Как-то наложило отпечаток на ее лицо, тело, губы, которые горели от поцелуев, которым, казалось, не будет конца? Не может быть, чтобы не изменилось. Она вот лично ощущает эту перемену в себе, неужели внешне это не найдет отражения. Не может такого быть! Она должна сейчас выглядеть… такой шальной, такой раскрепощенной, распущенной, наверное, даже.
Господи! Что она натворила?! Вернее, что она вытворяла?! И почему именно с ним? Почему на Геральда этого не хватило? Почему ему-то не досталось, правильнее спросить? Может, он тогда и не ушел бы…
Верочка проскользнула в дверь ванной и заперлась изнутри. И тут же уставилась на себя в зеркало. Вроде все в порядке с ней. Если не считать порозовевшей кожи, спутанных волос и слегка припухших губ. Она тронула губы кончиками пальцев и тут же вдруг улыбнулась.
Чему она улыбается? Чему?! Тому, что впустила в свою постель незнакомца?! Или… ей по-настоящему понравилось, что она делала. Да, да, да!!! Ей было хорошо с этим угрюмым, суровым мужиком, который дотрагиваться до нее боялся. Он был… таким непередаваемо трогательным в своей любви к ней, что в какой-то момент ей сделалось жаль его. Чем она сможет ответить ему? Чем?! Она скоро уедет. Даже не скажет никому об этом. Просто возьмет и уедет вместе с Данилкой. А Сан Саныч останется. И тосковать по ней будет, и по этой безумной ночи будет тосковать тоже…
— Вера. — Назаров осторожно стукнул в дверь ванной. — С тобой все в порядке?
Она щелкнула шпингалетом, выходя в коридор. И тут же неосторожно наступила ему на босую ногу.
— Прости, я не хотела, — проговорила она быстро, отметив, что он успел надеть джинсы.
— Пустяки. Ты ушла… С тобой все нормально? — Назаров никогда не думал, что ему будет так сложно подыскивать слова. С большей бы охотой он просто смотрел на нее и молчал. Но она с чего-то сорвалась с места и заперлась в ванной. Что-то, наверное, он сделал или сказал не так. — Я… Я не показался тебе грубым? Прости, если что.
— Все хорошо, Саша. — Верочка рассеянно смотрела на него снизу вверх и к стыду своему осознавала, что ей нравится его тело и что ей снова хочется, чтобы он обнимал ее и лежал рядом с ней на соседней подушке. — Чертовщина какая-то, Саш, получается.
— Что?
— Я, кажется, снова хочу тебя. Это, наверное, ненормально, да? — Она уставилась на его шею, где над ключицей неистово билась тонкая жилка. — Ты кажешься мне очень… очень мужественным и еще очень сильным.
От того, как именно она это говорила, Назарову едва не сделалось плохо. В глазах точно помутнело минуты на три. А когда туман рассеялся, он уже обнимал ее и снова что-то говорил и говорил. Она тоже что-то шептала ему на ухо и почему-то все время просила прощения. Если бы он понял тогда, почему она без конца извиняется, то мог бы многое предотвратить. Лишней бы беды тогда ни за что бы не случилось, а так…
