— У тебя не явилось желание прочесть письмо? А если бы это было важное письмо?
— Я уверен, что там не было ничего интересного. И потом, есть у меня время заниматься глупостями, которые мне пишут каждый день.
— А! — протянула молодая женщина. — А ты знаешь, кто тебе присылает эти глупости?
— Нет.
— Не хочешь ли, мы их вместе рассмотрим? Это нас позабавит…
Она взяла голубой с белыми полосками конверт.
— От кого?
— От кого! Я не знаю.
— Показать тебе?
— Нет, нет! Я это увижу после…
— Да, это женские письма…
— Почему ты думаешь, что это женские письма? — спросил он.
— Потому что ты запрещаешь мне читать их.
Она поднялась, приколола шляпу, приподняла юбку своего платья.
— Что ты делаешь? — воскликнул мой хозяин.
— Я ухожу, — ответила его подруга.
— Почему же?
— Ты еще спрашиваешь?
— Без сомнения! Потому что, наконец… Я сам не хочу читать этих писем… Они меня вовсе не интересуют.
Он сложил их все в пакет и бросил в камин, воскликнув:
— Вот что я с ними делаю, видишь? Но я, однако, не могу ничего сделать против мании глупых людей писать мне письма! Я не знаю, почему, но все мне пишут… Думают, что я должен интересоваться чужими делами. Я их сам не читаю… и в особенности не хочу, чтобы моя грациозная фея сердилась на подобные глупости.
Он ее обнял и пытался целовать прекрасные карие глаза, полузакрытые веками с длинными черными ресницами.
Но дама, надувшись, отвернула голову, и крупные слезы покатились по ее щекам. При виде дорогих глаза, полных слез, мой хозяин пришел в бешенство.
Он ругал и письма, и пославших их.
Он их послал ко всем чертям и обещал не читать совсем писем, если они не будут написаны крупным и неровным почерком его возлюбленной.
О! Я почувствовала сильную радость. Я уверена, что он был искренен; о, нет, нет, он не лгал. Без сомнения, он хотел обмануть ее; но он вовсе не желал, чтобы она страдала из-за него. Он, как ребенка, ласкал ее. Какие красивые слова, воодушевленные страстью, шептали его губы! Его сердце вылилось в его голосе. Его пылкая натура трепетала! Браво! Браво!
А я, стоя в своем углу, дрожала и проклинала свою беспомощность. Как будто я могла, я, бедная, безумная, бесполезная, прибавить что-либо к тому, чего он заслужил. Я хотела ему передать всю любовь к этой женщине, нашей общей хозяйке, единственной, верной…
Понятно, это должно было кончиться, как это говорится в священном писании, нежной любовью, и меня охватил безумный бред, когда мой хозяин нежно, с любовью усадил сокрушенную милашку на меня.
Он же, в то время, как я суетилась, поднял шляпу своей хозяюшки.
Скоро все было улажено, они расстались, назначив свидание вечером: они отправятся обедать в Елисейские Поля.
— Идиот!.. Кретин!.. Безумец! Ничтожество! — восклицал мой хозяин, вернувшись в комнату. — Делай все, что хочешь!.. Но ты не имеешь никакого права доставлять малейшую неприятность женщине, которую ты любишь и которая удостоила тебя своей любовью!
Сказав это самым убедительным тоном, он разорвал уцелевшие в ящиках стола письма на мелкие кусочки и собирался было бросить их в камин, потом передумав, сел за стол, легко собрал кусочки и с удовольствием стал читать милейшие письма. Я следила за ним внимательно: на его лице не было и следа прежнего беспокойства; опасность миновала.
Нужно ли мне облегчить душу?
Я должна была удивляться, но я испытывала глубокое, печальное чувство. Я хотела, чтобы он успокоился. Когда я увидела, что он отвечает на эти письма, назначает свидания, я, право, испытала очень неприятные чувства: я была единственною, которая думала о ней, о той, с добрыми карими глазами.
XVI
— Наконец! — вскричала она. — Я тебя застаю… Это счастье!
— Действительно, — сказал мой хозяин, удивленный, что молодая женщина, которой он открыл дверь, выразила такое удовольствие его видеть. — Действительно, моя дорогая, но я так сконфужен твоим воодушевлением и твоей радостью. Я не знаю, как выразить тебе то чувство гордости, которое я испытываю… Большинство женщин не отрешилось еще от чувства благодарности…
— Какой благодарности?..
— Моя маленькая Лолотта! Ты ведь очень хорошо знаешь, что я к тебе питаю самую нежную привязанность; и с того незабываемого дня, когда ты очутилась в моих объятиях…
— Это ничего не значит, — прервала она. — Именно поэтому я хочу с тобой поговорить.
— Ага! Но почему у тебя такой странный тон? Ты как будто сердишься за то воспоминание, которое для меня так приятно.
— Еще бы, мне кажется есть за что! — воскликнула она.
— Как же так?
— Ты морда! Ты кляча! Ты можешь похвастаться тем, что похож на верблюда!
— За что ты меня бранишь? Ты меня беспокоишь…
— Я беременна… И это от тебя!
При таких словах мой хозяин начал от всего сердца смеяться. Я еще ни разу не видала, чтобы он так хохотал. Он бросился в кресло, и слезы показались у него на глазах.
Остолбеневшая Лолотта бессмысленно глядела, как он задыхался от смеха, не будучи в состоянии произнести ни одного слова, чтобы прекратить этот припадок веселости.
— Ах! моя Лолотта… Я тебя прошу!.. Когда преподносят такие вещи человеку, то его предупреждают по крайней мере накануне… Как?.. ты… ты беременна!.. ты, ты… Это необыкновенно… Что же это за животное, которое наградило тебя этим?
— Это животное — ты! — воскликнула Лолотта.
— Я? — спросил мой хозяин, прерывая свой безумный смех. — Я?.. Ах! Как это смешно… Я себя поздравляю! Мне впервые женщина говорит об этом подобным образом…
Он бросился к молодой женщине, схватил ее в свои объятия, наклонился к ней и стал осыпать ее поцелуями. Когда поцелуи были окончены, он посадил ее к себе на колени и обвил ее шею руками.
— Милашка, — сказал он, — я тебя умоляю! Ты мне должна это рассказать!
— Это очень просто и вполне возможно, — сказала Лолотта. — Прошло три месяца с тех пор, как ты был у меня.
— Благословенный день, когда твой опозоренный любовник предоставил в наше распоряжение весь день.
— Да!
— День, когда этот бесчестный хозяин всей твоей прелести позволил наставить себе рога, которые, хотя и не видны, но все же рога. Так, моя крошка?..
— Да…
— Этот день — счастливейший день в моей жизни. Ты была так хороша, моя крошка; твои длинные русые волосы падали на твои белые плечи! Твои груди были нежно-розового цвета. Твое перламутровое горлышко говорило о твоей пылкости и страстности. Твоя спина вздрагивала при прикосновении моих уст, и я чувствовал, как по ней пробежала дрожь, когда я пощекотал ее усами. Твои тоненькие ручки охватили мою шею так крепко, так крепко, что моя душа ушла в твой поцелуй. Свое признание ты вымолвила таким страстным голосом, что мне поныне слышится эта чудная, незабвенная песнь. Крошка Лолотта, грациозное олицетворение вечной любви, маленькая фея, источник наслаждений, я тебя обожаю!
