Нет, все это рискованно. Если она как-нибудь проверит меня и найдет этот микрофон, то из моей затеи ничего не получится, это уж точно. И потом подловить ее будет уже трудно. Если вообще возможно. И она уйдет от возмездия. А через какое-то непродолжительное время укокошит Аделаиду Матвеевну каким-нибудь более изощренным способом. Она хи-итрая…
Нет, буду действовать, как задумал.
А там — будь что будет…
* * *
Лариса открыла сразу, как будто стояла у двери и ожидала звонка. Увидев меня, она явно удивилась и растерялась, но тотчас взяла себя в руки:
— Это вы?
— Я, — ответил я. — Вы не рады?
— Ну-у… Я просто…
Я с ходу взял инициативу в свои руки:
— Разрешите войти?
— Да, проходите, пожалуйста, — сказала она, отступив от двери и давая мне возможность войти.
— Простите, что я предварительно не позвонил вам и не попросил у вас разрешения прийти к вам, — произнес я, снимая свои испанские «Мауро». — Но обстоятельства сложились так, что мой смартфон разрядился, а поговорить с вами мне было очень нужно. Нет, если вы очень заняты и мой приход расстраивает какие-то ваши планы, то вы скажите, и я тогда приду в другой раз…
— Ничего, все нормально, — ответила Лариса. — Пойдемте в столовую. В моей комнате не прибрано, а комната тетушки… в общем, она не любит, когда кто-нибудь входит в ее комнату, когда она отсутствует.
— Как скажете, — кивнул я, и мы, пройдя в большую столовую-кухню, сели за стол друг против друга.
— Слушаю вас, — подняла на меня ясные и чистые глаза Лариса. Никогда бы не подумал, что у отравительницы стольких людей могут быть такие чистые глаза…
— Вы не возражаете? — спросил я, доставая из кармана допотопный кассетный диктофон «Панасоник», которым пользовался, еще работая корреспондентом в газете «Московский репортер».
— Нет, — пожала плечами Лариса.
— Спасибо, — сказал я и, нажав на запись, начал:
— Как вы уже знаете, я веду журналистское расследование отравления целой группы жителей Измайлова. Удалось выяснить, что все они накануне отравления покупали молочные продукты в продуктовом магазине «Изобилие» на Измайловском бульваре. Кроме одной женщины, по имени Наташа, что лежит в одной палате с вашей тетушкой. Наташа пострадала по иной причине, а именно из-за своей диеты, поскольку питалась одними мидиями. Этого, надо полагать, не выдержит ни один русский желудок.
— Да уж, — улыбнулась Лариса. — А я вот не пользуюсь никакой диетой. Ем все подряд: мясо, рыбу, картошку…
— И правильно делаете, — оживленно отозвался я. — Истязать организм всякими диетами — это не выход.
— А что выход? — с интересом посмотрела на меня девушка.
— Активный образ жизни. Физические нагрузки, занятия спортом, плавание, фитнес, да что хотите. Лишние калории всегда можно сжечь…
— Но ограничивать себя в еде все же стоит, — заметила Лариса. — Я имею в виду нас, женщин. Есть все подряд и в неограниченных количествах — тоже глупо.
— Вам, женщинам, виднее, — улыбнулся я.
— Значит, вы ведете расследование, — снова посмотрела на меня Лариса. — И насколько успешно? У вас уже есть подозреваемый?
— Да, подозреваемый у меня уже имеется, — ответил я и буквально вонзил свой взгляд в Ларису. — Даже не подозреваемый, а преступник. Мне пришлось изрядно поработать. Я его вычислил…
— Да? И кто же это?
— Вы, — просто и коротко произнес я.
Лариса засмеялась. Как-то деревянно, что ли. Как будто кто-то провел упругим прутом по доскам забора.
— Однако забавно! Вы это серьезно? — отсмеявшись, спросила она.
— Вполне, — кивнул я.
— Но зачем мне травить свою тетушку?
— Все очень просто, из-за квартиры, — спокойно ответил я. — Из-за ее сбережений. И из-за двух дорогих гравюр семнадцатого века голландского художника Геркулеса Сегерса, которые Аделаида Матвеевна не захотела продавать вашему знакомому Виктору Депрейсу, намереваясь завещать их в дар Музею изобразительных искусств имени Пушкина, что вас крайне не устраивало. Как же так, вы ухаживаете за старухой, тратите на нее свое драгоценное молодое время, а она, вместо того чтобы быть вам обязанной и благодарной и оставить все, что она имеет, вам, вдруг собирается кинуть вас и отдать эти гравюры в музей, оправдываясь тем, что таким было пожелание ее покойного мужа. Верно ведь, Лариса Маликовна?
Эти слова возымели странное воздействие на мою собеседницу. Сначала она смотрела на меня так, словно перед ней неожиданно предстал «снежный человек» или инопланетянин. Потом, будто на что-то решившись после внутренней борьбы, она произнесла:
— Хорошо, я вам все расскажу. Только… давайте сначала выпьем чаю. А то у меня после ваших слов пересохло в горле.
— Давайте, — согласился я.
— С вареньем или с песком? — спросила она.
— С вареньем.
— Хорошо. Вам черный чай или зеленый?
— Черный, если можно, — не очень уверенно произнес я.
Пока Лариса грела и заваривала чай, пока достала варенье и печенье, разложив и то и другое по вазочкам, пока наливала чай по чашкам, я размышлял о том, где будет яд: в варенье или в чашке с чаем, и как бы мне сымитировать употребление варенья и вылить свой чай куда-нибудь незаметно.
То, что Лариса спокойно взяла из вазы варенье и положила его себе на блюдечко, вселяло в меня надежду, что оно не отравлено. Тем более что она тотчас отправила ложечку с вареньем себе в рот. Следом за ней и я наложил себе немного варенья на блюдце. Подцепив его ложкой и тоже отправив в рот, я проговорил:
— Вкусно, — и сделал вид, что отхлебнул из чашки. Звук получился весьма натуральный.
— Я рада, — улыбнулась краешком губ Лариса и тоже отхлебнула. А потом, как-то отрешенно посмотрев на меня, спросила: — Так на чем мы с вами остановились?
— Мы остановились на том, что вы отравили свою тетушку из-за квартиры, ее сбережений и двух старинных гравюр, которые Аделаида Матвеевна, согласно воле ее покойного мужа, собралась передать в дар Музею изобразительных искусств имени Пушкина, что вас сильно опечалило и подтолкнуло к преступлению. Вполне возможно, что эти гравюры стоят намного больше, чем предлагал за них ваш друг Виктор Депрейс.
— Да, вы правы, — согласилась со мной Лариса. — Гравюры Геркулеса Сегерса стоят намного дороже…
Откуда-то из глубины квартиры раздался телефонный звонок. Вернее, музыка. Это были начальные аккорды какой-то песни, кажется, знакомой мне. Сначала вступило пианино, потом заиграла скрипка. И потом Аркаша Северный запел:
Всюду деньги, деньги, деньги,
всюду де-еньги, господа-а.
А без де-енег жизнь плоха-ая,
не годится никуда…
— Простите, я сейчас, — спохватилась Лариса. — Пейте пока чай.
Она вышла из кухни, и я услышал приглушенное:
— Да. Я слушаю тебя… Нет, не могу… Да, занята…
Это был шанс освободиться от чая. Я взял чашку в руки и огляделся. На подоконнике, недалеко от стола, стоял горшок с геранью. Я поднялся, протиснулся между стульев к подоконнику и вылил всю чашку в горшок. Стряхнул в него последние капли из чашки, вернулся на место, зачерпнул две ложки варенья и отправил их в рот. Когда на кухню вернулась Лариса, я якобы делал последний глоток, запивая варенье.
— Вам понравился мой чай? — поинтересовалась она, всматриваясь в мое лицо.
— Да, — ответил я. — Он имеет какой-то специфический вкус. Вы используете какие-то травы для заварки?
— Нет, — криво усмехнулась Лариса. — Никакие травы я не использую. Это обыкновенный чай… Просто для вас я подлила в него яду. Смертельную дозу. И даже немножечко больше. В знак уважения и восхищения вашим умом и сообразительностью.
— Да ну вас! — попытался было улыбнуться я, но лишь судорожно скривил рот.
— Что, улыбнуться уже не получается? Губы и язык не слушаются? — спросила Лариса со злорадным любопытством. — А в кончиках пальцев ощущаете покалывание? Мурашки по телу уже бегают?
— Да, — глухо ответил я, едва шевеля языком. — Что все это значит?
— Это значит, что скоро вы умрете.
— Закройте, пожалуйста, форточку, — медленно произнося слова, попросил я. — Мне стало как-то… зябко.
— То ли еще будет, — усмехнулась Лариса. — У вас уже началась паралитическая форма отравления. Минут через пятнадцать покалывать перестанет. И мурашки по телу перестанут бегать. Ваше лицо, руки и ноги начнет жечь, а потом они откажутся вам подчиняться. Ваша координация движений будет полностью нарушена. Вы не сможете говорить, станете только шептать. Перед глазами будет все расплываться, и вы начнете слепнуть. А еще через полчаса упадет артериальное давление, и вы умрете от паралича дыхательной системы и асфиксии…
— Это сакситоксин? — с трудом разлепил я губы.
