Она переворачивается на бок и становится совсем маленькой. На лице Гарри – неподдельное любопытство.
– Я видела твою работу, – говорит Стар, и я понимаю, что она обращается уже ко мне, что речь о Некро. – Думал, почему она так популярна?
– Запах разлагающейся плоти и секс, – хмыкнул Гарри. – Это модно. Грайнд поймал волну в полном объеме.
Честно говоря, я не думал. Мне некогда было думать об этой чуши, сидеть, рефлексировать, задаваться вопросами.
– Нет, – рыжая качнула головой, избавляя от напряжения. – Дело в ненависти. Он был так зол, собирая Некро из мусорной кучи, что это нельзя не почувствовать. А люди в этом городе ненавидят себя ничуть не меньше. Они нашли чистое чувство без примеси фальши. Нечто реальное.
Стар одевается. Когда она вжимает живот, будто переламывается пополам. Мы покидаем мотель, бредем по направлению к космопорту, купив по дороге несколько пакетов с синтетическими сосисками. Нельзя сказать, чтобы мы с Гарри умели общаться с людьми: он либо обманывал, либо хохотал, посылая все к дьяволу, я – молчал или огрызался. Но с рыжей это почему-то не мешает.
Вой взлетающих кораблей и громкие объявления рейсов смешиваются в один поток, который трудно разграничить. Я вижу звуки и слышу цвета, рыжие проволочные волосы Стар и ее наркотики пускают корни в плоть. Мимо проходят два высоких авгула в летной форме, не обращая на нас никакого внимания. В Тиа-Сити ничего не осталось, он многократно использован, его улицы бесплотны, его районы пусты, но даже в эту вскрытую консервную банку нам удается вдохнуть жизнь. Все вокруг нравится, во всем появляется смысл.
– В Тиа-Сити уважением пользуется только один тип людей – дилеры, – замечает Стар, глядя на торгующих в тупике. – Дилеры ключей, драгдилеры. Психодилеры.
– Ты, похоже, отовариваешься у них всех, – смеется Гарри.
Тем не менее между ними возникает симпатия, похожая на вооруженный нейтралитет.
– Если бы не дурь, я бы взорвала себе голову.
Больше она ничего не добавляет. Стар одержима желанием стереть Среду в порошок, уничтожение в ее восприятии расцветает, вырывается из пошлой оболочки человеческого тела оргастическим гейзером, а ядерный гриб приобретает статус поэзии. Она окончательно, бесповоротно рехнулась, но ее рассудительность и что-то сексуальное, магическое, испорченное и искреннее срывает нам башню. Мы совершенно друга на друга не похожи, но у всех в голове крутится одна и та же идея.
– Почему тебя так тянет разрушать?
– От созидания меня тошнит, – пожимает плечами Стар. – Я всего лишь поддерживаю равновесие – на работе создаю клетки для геймеров, а после работы что-нибудь уничтожаю.
– А как же женская психология? – посмеивается Гарри. – Тенденция создавать? Тяга к материнству?
Стар фыркает.
– Материнство – это уродливая несмешная шутка. Если мне суждено стать матерью, я хочу родить атомную бомбу.
В голове играет бас-бочка. Кажется, я хочу еще таблеток. Кажется, я люблю тебя, Стар.
Двенадцать
Залив давно умер, как и сам город, щеголяющий гримом посаженного на электрический стул Терца Драйвера. Каждый раз, когда я смотрел на холм Тиа-Сити с окраины, вспоминал электрический венец вокруг головы Терца в тот момент, когда безвкусная лента из железных шариков, похожая на модель ДНК, заставила синтет-волынщика умереть. Терцу не хватало цвета, поэтому он покупал краски и стихийно выливал их на руки, лицо, одежду, но внутри был мертв задолго до того, как покончил собой. Урбанистический нимб отправил его к праотцам, а волынка свалилась с колен и издала хрип подыхающего удава прямо в веб-камеру. Драйвер был одним из самых известных синтет-музыкантов – хотя бы потому, что вой его жуткого инструмента заставлял волосы шевелиться, а в подгнивающем Тиа-Сити все хотят, чтобы их пробрало до самого нутра.
Мы с Гарри стояли на причале на внешнем круге города и слушали, как вода бьется об опоры. Она плескала и захлебывалась собственной пеной. Порт остался поодаль, а здесь теснились стальные коробки для катеров и снастей, гаражи для юрких «стеллсов» на воздушной подушке и нелегальные склады для отгрузки контрабанды. Священник натянул капюшон так, что лица не было видно, – только огонек от сигареты, зажатой во рту; руки он держал в карманах. Увидев проплывающую мимо требуху, я почувствовал себя неуютно. Дверь, покрытая ржавыми дорожками, напоминала разделочную доску. Она была намертво закрыта, между листами змеился сварочный шов.
– Воняет, – буркнул Гарри.
Священник повернулся и пнул дверь.
– Есть дело, открывайте.
Никто не выходил. Гарри нетерпеливо ударил железным носком ботинка о преграду, по причалу разнесся грохот.
– Какого хрена надо? – поинтересовался невидимый динамик.
Гарри задрал лицо вверх, высматривая источник звука в переплетении несущих конструкций крыши. Затем он оскалился, поднял руку и показал средний палец.
– А, блудный сын. Вот уж кого не ждали. Сейчас Сатори откроет.
Звук отключился, и некоторое время мы со священником стояли, глядя друг на друга. Гарри так и не надел свалившийся капюшон; мне даже казалось, что сейчас он стесняется своей одежды. Я уже все понял, но ни удивляться, ни спрашивать не было нужды. Дверь открылась бесшумно, за ней стоял худой мужик в рабочем халате цвета хаки, на котором расползлись грязноватые пятна. Одной рукой «хирург» придерживал дверь, а другой подкидывал скальпель. Выражение невнятных серо-зеленых глаз ни о чем не говорило.
– Мы пришли узнать о метках и «пыли», – сухо сообщил Гарри.
Мужик нахмурился, одарил тяжелым взглядом, не переставая крутить между пальцами ручку скальпеля. Под глазами негостеприимного хозяина набрякли синеватые мешки, темные волосы были коротко и неаккуратно пострижены. Впускать нас он не спешил.
– Поздоровался бы. А это кто? – кивнул он на меня. – Хотя я узнал… Тот парень из Сети. Я – Сатори, местный мясник.
Сатори скрестил руки и придержал дверь ногой. С внутренней стороны рук шла мозаика старых надрезов, от плеча – и вниз, к запястью; шрамы перекрещивались, образуя бледно-розовую решетку. На японца он похож не был.
– Добро пожаловать в наш дом. Мы называем его Бойней.
Никаких прелюдий. Помещение, похожее на ванную, – кафельный пол и ряд старых раковин у стенки, несколько каталок и бесконечное количество разных пузырьков и аптечных упаковок. К металлическому стеллажу, на котором лежали прямоугольные контейнеры, прислонился съехавший пакет, до краев наполненный тряпьем и скомканными одноразовыми простынями. Серое тело на одной из каталок, плохо прикрытое таким же серым чехлом, зияло мокрым провалом на месте живота. Острый дух лекарств вышибал слезу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
