На Клязьме — не в Париже.
А борзописцы и врали,
Чья стая кружится вдали
Над сытым зарубежьем,
Сегодня моды короли
В родном углу медвежьем.
* * *
Свет не видел такого мерзавца:
При любой непогоде в чести.
Но душой бесполезно терзаться
И колючие рифмы плести.
Беспрерывно везет негодяю
Или кожа породы толста?
Сколько зла сотворит, не гадаю -
Верю в тайную милость Христа.
Пусть мерзавец
на редкость вынослив,
И пасует закон перед ним.
Суд Господень -
теперь или после -
Безотказен и неустраним.
* * *
Шевельнулись лозы краснотала.
“Ты русалка?” -
Глубина донская
Этаких красавиц воспитала,
Посуху бродить не отпуская.
Приплыла, стройна и ясноглаза,
Ускользнула
от хмельного предка,
От лихого парня-водолаза,
Что девиц обманывал нередко.
Рулевая или повариха?
На каком рыболовецком судне?
Повествует горестно и тихо
Про свои неласковые будни.
Никакой в рассказе подоплеки,
Кроме тайной силы притяженья:
День-деньской
на пляжном солнцепеке
Загораю до самосожжения.
* * *
Вл. Муштаеву
Где хоровод
кабацких привидений
Расплескивал угарную тоску
С размахом от Парижа до Баку,
Бил зеркала
национальный гений,
Наверно,
мстил пьянчуге-двойнику.
Другая муза вспомнит
(ох, нескоро!)
Удержит нас от пошлого суда,
Избавит моралистов от позора:
“Когда бы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…”
* * *
В последний день
о чем скорбел Есенин?
Мне в стонах ветра
чудится упрек:
Могил не чтим,
бессмертия не ценим,
Оберегая
утлый свой мирок.
Над городами
нет привольной сини.
Деревья гнутся
в пасмурном плену.
Давным-давно
ушел поэт России,
Глазами выпил
неба глубину.
А на кусту рябиновом
багряно
Скопленье ран открылось
ножевых.
Таков поэт.
Он сам живая рана
Родной земли.
Всегда среди живых.
* * *
Когда свободу кровью замесили
Стоящие у власти торгаши,
И дно крушило ценности России -
Что делалось внутри твоей души?
Зачем скрывать? Немалая разруха
Происходила и внутри меня.
Сиял однако Храм Святого Духа,
Незыблемое таинство храня.
* * *
Убийца без нажима выбрал путь.
Обычный парень.
Даже не из пьяниц.
Расстрел толпы не повредил ничуть
Его здоровью.
Шуточки. Румянец.
Ответы в точку на любой вопрос.
Расхожих истин полная обойма.
Не барахлит и мышечный насос,
А гонит кровь,
стуча бесперебойно.
* * *
Царствуй, Господи,
в силе и славе!
И сограждан моих замири:
Там, на юге, обстрел до зари -
Может, я и молиться не вправе?
Там война. Боже мой, посмотри:
Дверь оторвана — кровь на двери.
Труп мальца
в придорожной канаве.
Остов храма чадит изнутри.
Вместо улиц, давно пустыри.
Помоги исцелиться державе!
* * *
Никому не плавать в этом озере.
Здесь о прошлом годе, в холода,
Мученицу-совесть заморозили
И умчались вихрем господа.
Захворало дно по вашей милости.
Беглецов растаяли следы.
Но из мертвой заводи не вылезти:
Вместе дышим ядами среды.
* * *
Хмуро московское небушко.
Осень. Распад. Неуют.
Встретились парень и девушка,
Жвачку в обнимку жуют.
Чахнет природа и куксится.
Меркнут лоскутья зари.
Тленье, хандра и безвкусица.
Двое молчат. Пузыри.
* * *
Еду в метро. На стекле от руки
Скверный рисунок.
Сгорблены женщины и старики
Тяжестью сумок.
Бодрая молодость любит уют.
Парни и девки,
Сидя воркуют, смеются, жуют -
Выросли детки.
Не удержалась и стала ворчать
Тетка без места.
Хмырь, изучавший дневную печать,
Брякнул с насеста:
“Ты богомолка? Ну-ну, повтори.
Что? Комсомолка?
И ухмыльнулись другие хмыри:
“Сыпь, кофемолка!”
Чин милицейский вздохнул у двери.
Совесть умолкла.
* * *
Зимы разведчица
В лесу метет,
По кругу мечется
Среди пустот.
Светлы распятия
Нагих берез,
А с хвойной братии -
Какой же спрос?
С набега резкого
Удар жесток,
Да вроде не с кого
Сорвать листок.
Взлетает крошево,
Сдается в плен
Когда-то сброшенный
Ветвями тлен.
* * *
Сегодня пишут ярко. Блещет лихо,
Играя смыслом, строчка-щеголиха.
Любуемся красотами пера.
И, распуская
пышный хвост павлина,
Метет художник
царственно и длинно
Глобальный мусор птичьего двора.
Кудахтают восторженные куры,
Что наступил расцвет литературы,
И чиркают ножами повара.
* * *
Опять на ветвях тополей
Сережки звенят малиново.
От воздуха не ошалей,
От винного, тополиного.
А праздник соцветий высок,
И тем наши мысли блаженнее,
Чем слаще живительный сок
Земного тепла и брожения.
* * *
Природы выстуженный храм.
Трепещет голь осенняя.
В охотку буйствовать ветрам.
Ломать и гнуть растения.
Деревья выживут не все
(Терпи, земля-страдалица!)
В раздетой лесополосе
Березы с хрустом валятся
Какая сумрачная муть,
Какая жуть неправая
Людей старается пригнуть,
По кругу жизни плавая.
Но семя дьявола мертво,
А прорастет в Отечестве
Святого Духа Торжество
Над происками нечисти.
МИФЫ ОККУПАНТОВ ( “новый порядок” — это уже было… выставка плакатов в галерее “Юнион” )
Выставочный проект профессора Отто-Зур-института доктора Шлоотца называется “Немецкая пропаганда в Беларуси 1941-1944”. Этот уникальный проект знакомит зрителя с фашистскими пропагандистскими плакатами времен войны и оккупации части территории СССР. Устроители и организаторы выставки имели своей целью напомнить о преступной оккупационной политике фашистской Германии — это им удалось. Однако внимательное изучение и вдумчивое осмысление данных архивных материалов парадоксальным образом подводит исследователя к кромке самых насущных и жгучих вопросов современной действительности.
Еще до начала Второй мировой войны министерство пропаганды фашистской Германии в специально созданном восточном отделе активно и загодя занималось изданием книг, плакатов, сценариев радиопередач агитационного характера… Но самым существенным в этой области было создание разветвленной пропагандистской концепции, благодаря которой народы СССР, подпавшие под железный протекторат рейха, должны были воспринимать иностранную оккупацию как долгожданное освобождение, а изощренный в своей жестокости оккупационный режим как залог счастья, спокойствия и стабильности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
