Надо догонять, думал он, ощущая на себе ее острый взгляд, и мысли в его голове перегоняли одна другую.
— Д-да, — сказал он и откашлялся.
— Прекрасно, — сказала она. — Мы получаем их столько, что вынуждены создать целый отдел, правда, пока в составе одного человека. Скажу вам откровенно, — она откинулась в кресле и сделала паузу, — я как начальник управления по работе с персоналом создание целого отдела не одобряю. Однако руководство рассудило, а оно не может ошибаться.
— Не может, — подтвердил Кметов горячо.
— Ну что ж, Сергей Михайлович, — произнесла Колобцова с одобрением в голосе. — Думаю, мы с вами сработаемся. Коллектив у нас простой, открытый. Со временем со всеми познакомитесь. Да квартиру-то вам дали уже?
— Дали, — ответил Кметов. — Вот только с водой проблема.
— Это у всех, — нахмурилась Колобцова. — Отдельные микрорайоны уже перешли на молоко, мешают сок с пайковой водой и даже… давят свой сок. — В ее глазах появился испуг. — И это несмотря на разъяснение, что это временные трудности… что вредительство на местах. — Она овладела собой и твердо произнесла: — Мы справимся. А с вредителями — расправимся.
— Да я ничего, — сказал Кметов, волнуясь. — Дети только… Им вода нужна.
— Смотря какие дети, — рассудительно сказала Колобцова. — Маленькие, те пьют молоко. А тем, что повзрослее, можно разъяснить. Что это временные трудности. И про вредителей можно рассказать. Зато — сок. В любой момент, только открой кран. Можно целую ванну напустить, бесплатно. Целую ванну нашего сока.
— Разумеется, — согласился Кметов, думая о воде.
— Разумеется, — повторила Колобцова, словно вслушиваясь в смысл этого слова. — Мы делаем громадное, всенародное дело, — сказала она. — И пусть мы снабжаем соком только этот район, но мы — ячейка огромной сети, раскинутой на всю страну. Это — важно понять. Они там, — показала она куда-то рукой, — не дождутся.
Поскольку тут она остановилась, Кметов спросил осторожно:
— Не дождутся чего?
Колобцова с изумлением посмотрела на него.
— Не дождутся нашего провала, Сергей Михайлович, — произнесла она резко. — Главное — вовремя знать, что думают люди. Вовремя перестраиваться, что означает — вовремя перестраивать людей.
— Я сделаю все от меня зависящее, — искренне сказал Кметов.
Колобцова кивнула.
— Хорошо. Вы пока походите по территории, осмотритесь. Кабинет ваш на третьем этаже, там уже табличка висит. Уж простите, сама провести вас не смогу, загрузка страшная. Юлий Петрович говорил, что вы инженер, машинами интересуетесь. Сложных машин у нас тут нет, прессы разве. Да, я думаю, у вас и времени-то не будет их смотреть. Загрузка страшная, — повторила она и поднялась из-за стола, неожиданно маленькая, кособокая, давая понять, что встреча закончена.
Признаться, у Кметова замерло сердце, когда она упомянула о машинах. Он и сам уже несколько раз пытался представить себе цеха, а вернее, их внутренность. На этаком стратегическом предприятии, должно быть, самое современное оборудование установлено, сложное, нашпигованное электроникой. До такого и дотронуться-то сложно — а ну как оборвешь какой-нибудь тонюсенький проводок, и сейчас запишут тебя во вредители. Газеты только об этом и пишут.
На дворе выяснилась еще одна деталь. Со своим пропуском он не мог заходить в цеха. Зато в его распоряжении оказывались склад сырья, самое большое здание жома и контора. Поглядев на темный хрящеватый горб цехов, Кметов решил, что и это — ничего, авось проберемся. Осмотрев Доску почета, оценив машины на стоянке, еще раз подивившись внешнему великолепию конторы, Кметов пошел осматривать свой кабинет.
Думая найти нечто похожее на темную келью Колобцовой, он здорово обрадовался, обнаружив, что его кабинет располагается в новом корпусе. Правда, открыт он был со всех сторон, но была эта просторная комната светла, уютна, с новехонькими шкафами и столом и удобным вертящимся креслом. Везде, куда ни кинь взгляд, загромождали проход большие бумажные мешки, набитые письмами, — это и были жалитвы. Кметов опустился в кресло и довольно оглянул свое хозяйство. Под рукой обнаружился телефон, он снял трубку, послушал, — басовитый, сытый, шел гудок из трубки.
Кметов положил трубку, сунул руку в ближайший мешок, вытащил конверт, распечатал и стал читать.
3
«Господину жомоначальнику Петру Тихоновичу Толкунову Мишка Рябцов, да Петька Голутвин, да Юшка Портков, ордена Красного Знамени Забельского глиноземного комбината работные люди, челом бьют. Ведаешь ли, господине, какие дела творятца негде стало воды испить ни начерпать а сок пить никак нельзя кислит и смердит. А били мы, сироты, челом директору нашему Григорею Лядову, а он, Григорей, над нами, сиротами, стал смеятца, пейте де што партия и правительство велят. А ведомо нам, холопем, какие деньги за тот сок плачены, и мы, холопи, в том перед Григореем уперлися, а он, милостивый господине, Григорей, повелел нам, сиротам, за то воду отключить напрочь да сок худой гонит нарочно, штоб пили, а впредь тот сок нам, сиротам, пить невмочь. Повели, милосердный господине, водою снабжать нас исправно, а сок, как он есть худой и ино бабы с детишками воротятца, отвести от нас совсем, и защити нас, пресветлый, и помилуй, яко благ и человеколюбец. А к писмишку сему Ондрюшка Меркулов работной человек ученой того же комбината руку приложил.»
Кметов помнил, какую острую жалость вызвало в нем первое, прочитанное им письмо, в какой тупик его поставило. Будто слитный, полный неизбывной боли стон донесся до него. Сок, о котором с таким триумфом возвещали, чье качество и вкусовые свойства возносили до небес, чьим бесплатным снабжением дразнили другие державы, — этого самого сока, оказывается, было лишено огромное число людей, обладающих неотъемлемым на него правом. Когда-то их отцы и деды положили свои жизни в борьбе за то, чтобы грядущие поколения не называли апельсиновый сок дефицитом. Что же, эти жизни были положены напрасно? Загублены зря? Но как же тогда памятники, установленные в скверах и на площадях, — суровые лица, руки, сжимающие винтовки? Вот и возле их жома воздвигнут памятник местным героям, когда-то взявшим штурмом фруктовый склад и отдавшим ценный продукт цинготным. Это был совершенно бесстрашный поступок, нарушающий все законы того трудного времени, когда абсолютно все было объявлено дефицитом, — и герои поплатились за свое бесстрашие жизнью. Один из них был инженер, автор оригинального проекта соковыжималки. Нет, реабилитация их после войны не приносит никакого успокоения. Как нужны они сейчас живые — утолить печали всем страждущим, всем стонущим без сока, сделать так, чтобы стоны их были услышаны, донесены до ушей тех, кто волен принять ответственное решение. А ведь в том и состоят его обязанности — доносить глас народа до ушей власть предержащих, об этом и фон Гакке говорил, будущий член кабинета.
На следующее утро Кметов отнес в приемную Толкунова целую стопку тщательно отобранных жалитв — на рассмотрение.
Ближе к вечеру телефон на его столе зазвонил. Кметов снял трубку. Резкий недовольный голос на том конце произнес:
— Домрачеев говорит. Поднимитесь ко мне.
Леонид Иванович Домрачеев был не так давно назначен заместителем Толкунова. Как объясняла Колобцова, курировал он, среди всех прочих, связи с общественностью. Растяжимое это понятие вбирало в себя все, особенно если учитывать, что пришел Домрачеев в жом из секретной полиции. Кметов внутренне сжался. Будучи куратором по связям, Домрачеев наверняка уловил связь между порывом Кметова донести стон до ушей и ворох жалитв, поступивший утром к Толкунову.
Заместитель жомоначальника располагался в кабинете, что один занимал почти весь второй этаж. Мужиковатая, широкая в плечах секретарша встала и, смерив Кметова взглядом, не без усилия толкнула перед ним тяжелые резные двери. Кметов вошел в просторную, с низким сводом палату. Широкие лавки вдоль стен были пусты. Темноватые росписи покрывали свод: птицы с человеческими головами, лепестки цветов. В скупом, лившемся сквозь слюдяные окошки свете виднелся в глубине стол с сидящим за ним человеком. Кметов двинулся к нему, шаги гулко отдавались на дубовом полу. Стол приближался, а с ним — человек, в упор разглядывающий подходящего Кметова, — лощеный, седой, в золотых очках, в прекрасном заграничном костюме.
Сделав жест садиться, Домрачеев произнес:
— Вы ведь недавно у нас работаете, Сергей Михайлович?
— Две недели, — смутившись, ответил Кметов.
— Две недели… — повторил Домрачеев. — Вот и я так подумал. Вы ведь инженер по профессии?.. Марьяна Николаевна говорила, что у вас есть опыт работы с жалитвами.
«Марьяна Николаевна… — пронеслось в голове Кметова. — А, Колобцова!»
