бесплатном завтраке?
— А! Так вы из гостиницы? Ну, если доплатите?..
— Напитки не нужно, кроме кофе.
Официант удалился, а подошел к окнам. Вид на Кремль был отличный! Я только сейчас полностью ощутил, что избежал смерти в далеком будущем, но это будущее живо во мне. Я по-прежнему в далеком Израиле, где меня вылечили от рака, но не смогли вылечить от старости. Я все еще в зрелом возрасте иду по Невскому, спеша в «Лакомку» за миндальными пирожными. Я все еще там — в Африке тащу в дыму взрывов и облитых огнем «катюш»[1] лиан тропического леса жирного генерала, за которого черномазый вождь и людоед достанет мне из кожаного чемодана две пачки сторублевок…
Я встряхнулся, как пес после дождя, всем телом.
И отправился вкушать бесплатную пищу. Которая оказалась ничуть не шикарной — обычной. В вагоне-ресторане толстые девушки лет сорока, узрев мои награды, кормили куда лучше.
— Такой молодой и уже ранетый! — воскликнула официантка, призывая подружек из буфета и кухни. Все столпились у моего столика и, перебивая друг друга, начали меня жалеть. Эти люди еще помнили Отечественную и различали нашивки за ранение. А усатый повар, вышедший вместе с ними, запретил глядеть в меню:
— Чё ты там высматриваешь, там все вчорашній. Я тебе, сынок, сейчас фирменное сварганю. Почекавши чуток, вон пиво хлебай чешское, гарное.
Пиво действительно было гарное, а фирменным блюдом оказалась жареная на сливочном масле тоненькими ломтиками картошка и бефстроганов из свинины в соответствующем соусе.
Вернувшись в номер (хорошо, что взял с собой ключ с жетоном — новый лифтер не хотел пускать оборванца в галифе и сапогах) переоделся, накинул шинель и пошел гулять по новогодней Москве образца 1966 года. В которой еще не было длинных бараков, поставленных вертикально… не люблю небоскребы.
Прогулка в военном, хоть и без погон, но в армейской шапке со звездой вызвала интерес военных патрулей. Щеголеватых армейских тунеядцев в яловых (не кирзовых, как у всех) сапогах и новенькой форме. Подошли проверить документы, хлыщи. Протянул паспорт.
— Как давно в столице? — спросил старшина.
Вчера приехал, — я достал ж/д билет (как предвидел).
— Можете следовать, — отдал честь старшой.
Ну я и последовал. До входа в газету «Известия». Сразу вспомнилось: «Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей». Ну а, зять Хрущева именно в роли главного редактора газеты проявил свою творческую душу[2], дав газете свободное (насколько можно быть свободным при диктатуре) развитие. За 5 лет тираж газеты увеличился почти в 4 раза, с 1,6 млн до более 6 млн экземпляров к октябрю 1964 года!
Вот к нему я и потопал, уверенный, что молодой воин со Звездой героя и склонностью к журналистике заинтересует могущественного родственника вздорного главы государства.
[1] «Катюши», использовали исключительно снаряды М-8, в модификации «Кат» (термитные). Температура в месте взрыва мгновенно поднималась до 4000 градусов по Цельсию.
[2] С 1943 года служил красноармейцем в Ансамбле красноармейской песни и пляски Московского военного округа.
После войны поступил учиться в Школу-студию МХАТ, а в 1947 году перевёлся на факультет журналистики…
Глава 17
Как ни странно, Аджубей меня принял. Ну, сперва я зашел в предбанник (огромный, советская тяга к гигантизму) и попросил секретаршу спросить у главного — может ли он принять молодого Героя? Та, взглянув на награды (я сдал шинель на вешалку в вестибюле), скрылась за двойной дверью кабинета. И тот меня принял. Отвлекся от вычитки (на столе лежали гранки свежего номера) и принял.
(Автор помнит , что что после снятия Хрущёва с высших партийных должностей Аджубей был отстранён с занимаемых постов. 16 ноября 1964 года на Пленуме ЦК КПСС был выведен из состава ЦК КПСС и направлен заведующим отделом публицистики журнала «Советский Союз» (подчинённых в отделе не было). Печатался под псевдонимом Радин…)
— Вы, Владимир Иванович, — «воин-интернационалист» и выполняли свой интернациональный долг «за речкой», — утвердительно сказал редактор, выходя из-за стола. — Недавно дембельнулись, еще форму не успели сменить. Садитесь, мы с вами тут чай с бубликами попьем… — он указал на полукресла, придвинутые к т-образному столу для совещаний и сам сел рядом. — К сожалению написать про ваш героизм мы не можем, официально советский союз за границами не воюет. Ну вы же понимаете, подписку давали.
— Да я и не по этому поводу, — присел и я, покосившись на секретаря с подносом, на котором кроме пузатого чайника и заварника с чашками стояли глубокие расписные тарелки (явно Гжель) с пирожными, бубликами и ватрушками. Поел я плотно, хоть и не очень вкусно, но не удержался — взял еще теплую ватрушку, сработала память детства в СССР. — Я просто чувствую в себе талант журналиста, но не имею должного образования. Прошу меня проверить.
— А какое у вас образование?
— Даже ПТУ не окончил. Но если, — указал на большую карту Москвы на стене, — вы ткнете в какое-нибудь место на этой карте, то я через несколько дней принесу в редакцию три годные статьи именно с этого места. И все статьи будут достойны печати, интересны гражданам.
— Какой самоуверенный молодой человек! — восхитился моей наглости Аджубей. — А и давайте, он подошел к карте и ткнул пальцем, а потом, приблизив лицо, прочитал: — улица маршала Рыбалко. — Вот про эту улицу и пишите. Три заметки или что там у вас получится.
Я тоже подошел к карте, присмотрелся. Улица находилась на северо-западе Москвы в районе Щукино Северо-Западного административного округа между улицей Народного Ополчения и 3-м Волоколамским проездом.
— Спасибо, вскоре вернусь. Разрешите прямо к вам, Алексей Иванович, без записи?
— Разрешаю, Владимир Иванович, — иронически прищурился главный, пожимая мне руку.
Естественно, я пока поехал в райсовет Щукино. Где, представившись внештатным корреспондентом газеты, получил нужную информацию. Оказывется, деревня Щукино находилась на высоком берегу Москвы-реки;
