- Читай!
- Я не умею читать! - повторил Мухаммед, скованный ужасом.
В ответ некто придавил его так, что Мухаммеду показалось, что наступает смерть, и в третий раз приказал:
- Читай!
- Что мне читать?
(- И говорил я это только с целью не допустить его до повторения чего-либо подобного тому, что он со мной проделал, - признавался Мухаммед впоследствии.)
И явившийся сказал:
Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил - сотворил человека из сгустка. Читай! И Господь твой щедрейший, который научил каламом, научил человека тому, чего он не знал.
Мухаммед покорно повторил эти слова, и пришелец удалился.
- Очнулся я от своего сна, - рассказывал Мухаммед, - и почувствовал, что все слышанное мною как будто написано в моем сердце.
...Много раз рассказывал Мухаммед об этом замечательном событии своей жизни и, конечно, не всегда рассказывал одними и теми же словами. И слушатели Мухаммеда, как ни старались, не могли совершенно точно, слово в слово воспроизвести слышанное ими. В результате, когда пришло время занести рассказ самого Мухаммеда на бумагу, записать и тем самым увековечить его для потомков, биографы великого пророка столкнулись со многими версиями - Айша передавала слова Мухаммеда так, а Убайда несколько иначе. Но все рассказы современников, отличающиеся некоторыми деталями и подробностями, совпадают в главном: не когда-нибудь, а именно в одну из ночей месяца рамадана 610 года сорокалетнему Мухаммеду на горе Хира впервые явился некто могучий и страшный и приказал ему читать неведомо кем написанный свиток, а когда Мухаммед отказался, сам прочел ему пять строк из этого свитка и приказал повторить их; и строки эти врезались в сердце Мухаммеда.
Повеление явившегося, которое мы переводим словом "Читай!", по-арабски имеет не такой однозначный смысл. Это одновременно и читай, и читай наизусть, и провозглашай, и даже говори, произноси. Приказание же, предполагающее грамотность того, к кому оно обращено, содержалось лишь в очень немногих рассказах, по-видимому самых ранних по времени. И эти рассказы заставляют некоторых ученых сомневаться, был ли Мухаммед неграмотным...
Таково было первое откровение, сошедшее на Мухаммеда с небес, и Мухаммед тем самым становился пророком, но сам он об этом еще не знал. Он был напуган и подавлен случившимся и, покинув свою пещеру, бросился домой, к верной Хадидже.
Хадиджа тоже находилась в беспокойстве, хотя и по другой причине: она еще с вечера ждала Мухаммеда домой, а он все не приходил. Она разослала на его поиски служанок, но те обошли весь город, побывали в самой верхней и отдаленной части Мекки, но нигде не нашли Мухаммеда и вернулись к Хадидже ни с чем.
Войдя к Хадидже, Мухаммед дрожа прижался к ней и воскликнул:
- Горе мне! Я поэт или одержимый! - и он рассказал ей обо всем.
И Хадиджа, как умела, стала утешать его. Нет, убеждала она Мухаммеда, он не поэт и не одержимый; совершенно немыслимо, чтобы им овладели злобные духи - эти демоны овладевают порочными, а он, Мухаммед, добр и справедлив к своей семье, он честен и правдив, он кормит бедняков и щедро раздает милостыню; если во всей Мекке есть хотя бы один праведник, так это он, Мухаммед; Хадиджа готова в этом поклясться перед Богом, в чьих руках находится ее душа.
Вскоре к обсуждению происшествия на горе Хира привлекли и Вараку, двоюродного брата Хадиджи.
Варака, трудившийся в это время над переводом Пятикнижия Моисеева на арабский язык, высказал убеждение, что на Мухаммеда снизошел тот самый Номос, который некогда являлся пророку Моисею, - некоторая духовная ипостась единого Бога, нечто вроде Святого Духа христианского вероучения.
Хадиджа и Варака приободрили Мухаммеда, но полностью его не убедили, и беспокойство продолжало владеть им. А вопрос ведь действительно был нешуточный:
кто же, собственно, явился к нему в пещере - Бог, какой-нибудь ангел, посланец Бога, или дьявол? Объяснение случившегося, так сказать, естественными причинами, некоторым болезненным состоянием, своего рода галлюцинацией, Мухаммеду представлялось абсурдным.
Если Бог или его посланец, то это - победа, торжество, то, к чему Мухаммед стремился неуклонно все последние годы, то, чего он добивался практикой всестороннего очищения. Если же дьявол, то это - ужасное крушение всех надежд, полный провал многолетних упований. Самое же ужасное неведение. Принять посланца Бога за дьявола, а значит, и пренебречь всем увиденным и услышанным - погибельный и непростительный грех, обрекающий душу на вечные мучения в аду.
Принять дьявола за посланца Бога, молиться подсказанными дьяволом словами и идти по указанной им дороге - еще хуже: неминуемое наказание ждет тогда Мухаммеда в этой жизни и последующей за подобное служение дьяволу.
Дни и ночи не покидали Мухаммеда мучительная неуверенность и тревога.
Идея, что сам Бог явился ему в пещере, по зрелом размышлении, была им в конце концов отвергнута, как явно противоречащая сложившимся у Мухаммеда представлениям о природе и сущности Бога. Бог, вездесущий, бесконечный в пространстве и времени, был настолько велик и несоизмерим с человеком, что видеть его немыслимо. Ведь если Бога можно видеть, то можно и изобразить, и было бы отнюдь не предосудительно поклоняться такому изображению. От идеи, что Бога можно видеть, как ведущей к идолопоклонству, Мухаммед рано или поздно должен был отказаться.
Оставалось выбрать - ангел или дьявол, решить это нужно было во что бы то ни стало, и решить безотлагательно, ибо этот "он", "некто", посетивший Мухаммеда в пещере во время сна, отнюдь не собирался оставлять его в покое.
Он начал приходить по ночам прямо в комнату Мухаммеда и Хадиджи, правда выбирая такое время, когда Хадиджа спала. Мухаммед просыпался и со смешанным чувством страха и надежды смотрел на отчетливо видимую человеческую фигуру, молча стоящую у дверей. Сердце Мухаммеда бешено колотилось, и холодный пот выступал на его лице. Также молча, не проронив ни звука, некто покидал комнату, и природа этого странного гостя из потустороннего мира оставалась неразгаданной.
Хадиджу, которой Мухаммед, как всегда, обо всем рассказал, эти ночные визиты встревожили, и она уговорила Мухаммеда разбудить ее, когда ангел или посланец сатаны вновь пожалует в их комнату Дело в том, что у мудрой Хадиджи созрел некий план, который мог не только разрешить в какой-то мере сомнения Мухаммеда о природе таинственного вестника, но и дать ответ на волнующий ее, Хадиджу, вопрос о том, что же, собственно, происходит с Мухаммедом. Не следует забывать, что эта достойная женщина, с полным основанием почитаемая как мать верующих, сама не обладала никакими сверхчувственными наклонностями и по заботливому простодушию еще много лет назад, когда у Мухаммеда появились первые необычные приступы, предлагала обратиться ему к врачам или заклинателям.
И вот, когда в следующий раз ночной гость вновь пришел в их спальню, Мухаммед тотчас разбудил Хадиджу.
- Он пришел, - сказал Мухаммед, - но сколько Хадиджа ни всматривалась в темноту, она никого не видела - для нее комната была пуста.
- Встань, - сказала Хадиджа, - и сядь около моего левого бедра. Мухаммед встал со своего ложа и сделал так, как просила Хадиджа.
- Видишь ли ты его? - спросила она.
- Он здесь, - ответил Мухаммед, глядя в темноту широко открытыми глазами.
- Тогда обойди вокруг постели и сядь у моего правого бедра, - попросила Хадиджа. - Ну как, ты все еще его видишь?
И так как Мухаммед опять ответил утвердительно, Хадиджа снова попросила его встать и устроиться по-другому; на этот раз она усадила его между колен. Но и это не помогло - Мухаммед все так же отчетливо видел стоящего в комнате человека, кто бы он ни был - ангел или сатана. Тогда незаметно для Мухаммеда, который продолжал сидеть, не спуская глаз с места, где находилась человеческая фигура, Хадиджа раскрылась.
- Видишь ли ты его? - в четвертый раз спросила она.
- Нет, - ответил Мухаммед, ибо таинственная фигура мгновенно и бесшумно исчезла.
- О, сын моего дяди, - воскликнула мудрая Хадиджа, - возрадуйся и успокойся! Слава Богу, он ангел, а не дьявол.
Действительно, для нее, Хадиджи, ангельская природа пришельца из потустороннего мира не вызывала больше сомнений - только для целомудренного ангела, этого дитя света, невозможно было оставаться в комнате после ее бесстыдного поступка. Дьявол бы и не подумал удалиться при виде ее наготы.
Для Мухаммеда, конечно, проблема так просто не решалась, и только через много месяцев путем молитвы и религиозных размышлений он пришел к тому же выводу, что и Хадиджа, - не дьявол, а ангел является ему в видениях, и слова, которые он произносит, есть слова самого Бога, обращенные лично к нему, Мухаммеду. Окончательно убедили его в этом последовавшие вскоре новые откровения, а также вестник из потустороннего мира, который не то три, не то четыре раза, в минуты самого крайнего отчаяния Мухаммеда, представал перед ним в человеческом облике, чтобы произнести только одну неизменную фразу:
