вырваться из смертного круга и с кучкой бойцов кинулся в атаку.
Офицеры встретили их частым огнем, красноармейцы залегли. Только один комбриг, хорошо видимый в лунном свете, размахивал гранатой и тоненько и горько кричал:
— Вперед! Смоем позор трусости перед революцией!..
Он упал в седую от росы траву, не успев кинуть последнюю гранату. Офицеры продолжали стрелять по мертвому, а красноармейцы снова побежали.
У железной дороги беглецы натолкнулись на Гая. Не получая донесений, он с конным отрядом спешил в Курскую бригаду. Встретив бегущих, Гай вздыбил своего гнедого, гунтера, дважды выстрелил из нагана и завопил:
— Не в ту сторону, мать вашу бабушку, драпаете! Прямо под белые пулеметы, сукины дети! Они перебьют вас, куропят-ки безмозглые! — Гай врезался в толпу, опрокидывая бегущих лошадью. — Наши у станции, шпарьте туда, если хотите спастись! В строй становись, коли штыком, отбивайся прикладом!
Опять, как это ни странно, его ругань отрезвила красноармейцев.
Бойцы последовали за ним и вместе с конным отрядом атаковали офицеров, но те, не приняв боя, оставили завоеванные позиции.
В полночь Гай появился в своем штабе, куда только что вошел комиссар дивизии.
— Противник остановлен, но вот надолго ли? Боюсь, утром снова полезет офицерье,— сказал комиссар утомленно.
— А где командарм?
— В полку у Грызлова. Там жаркая баталия.
Гай прилег на снопы овсяной соломы, закрыл лицо папахой и захрапел. Комиссар при тусклом свете коптилки писал, изредка прислушиваясь к чьим-то горьким всхлипам. В углу за печкой плакала женщина; комиссар недовольно почмокал губами.
Тухачевский приехал на зорьке. При его появлении Гай проснулся, стряхнул с себя овсяную солому и, как всегда стремительно, доложил о беспорядках в Курской бригаде, о гибели комбрига, о том, что противника с великим усилием отбросили от Охотничьей.
Командарм слушал, слегка наклонив голову, но вдруг легким движением руки остановил Гая.
— Кто это плачет? — Он шагнул за печку и увидел машинистку. — Почему вы плачете? Что случилось? Как вас зовут?
— Я перепугалась во время обстрела. С той поры и плачу от страха. А зовут меня Ксюшей.
— Сколько вам лет, Ксюша?
— Вчера исполнилось восемнадцать.
— Хотя и запоздало, но поздравляю с днем рождения. Цветы за мною.
— Ай-вай, Ксюша! Стыдно плакать в восемнадцать-то! У нас на Кавказе девки — огонь. Плакать начнут — слезы так и сгорают,— рассмеялся Гай.
— Ив самом деле не стоит плакать. На войне не плачут, на войне воюют,— мягко сказал командарм. — Садитесь за машинку, я продиктую приказ.
Гай выжидающе посмотрел на командарма, тот понял немой вопрос его и ответил:
— Пароходы с офицерами прорвались через наши заслоны. Грызлов сделал все, что мог, но белочехи оказались сильнее.
На восьмой день наступление красных выдохлось, дивизия Гая вернулась на исходные рубежи. Командарм с горечью думал, что причину неудачного наступления — организационную неподготовленность и неизжитую партизанщину в армии — не принимают во внимание ни Реввоенсовет Республики, ни новый главком Восточного фронта Иоаким Вациетис.
Неудача сказалась на общем настроении: многие командиры впали в уныние, утратили боевой дух. Опять поползли слушки, что во всем виноваты золотопогонники во главе с подпоручиком, дворянином Тухачевским. Такие слухи с особенным остервенением распространял Давид Саблин. Узнав о них, Куйбышев вызвал полкового комиссара.
— Почему вы распространяете слухи, порочащие командарма, офицеров, поступивших в нашу армию?—сухо спросил Куйбышев.
— Они виноваты во всем! Их надо судить по закону военного времени.
Куйбышев, прислонившись к стенке салон-вагона, слушал комиссара, сцепив на животе тонкие, длинные пальцы. Подождав, когда Саблин выговорится, сказал:
>— Ваши обвинения бессмысленны, подозрения бестактны.
— Тухачевский — дворянин, значит, классовый враг!
— Он — командующий Первой армией, вот кто он. Прошу это запомнить,— строго предупредил Куйбышев.
— Марат когда-то требовал у Конвента триста тысяч голов аристократов, чтобы спасти революцию,— уныло пробормотал Саблин.
— А разве наша революция погибает? И почему вы. ме-
риете русскую революцию аршином французской? Для чего такие поправки на события столетней давности? Не понимаю вас, Саблин, но советую не показывать своей злобы,—иначе попадете под трибунал вы.
Саблин сердито фыркнул и пошел к выходу. Куйбышев остановил его.
— Приехал член Реввоенсовета Восточного фронта. Вы най-дете в нем могущественного союзника.
Через час в штабе разразилась гроза: член Реввоенсовета обрушил все громы и молнии на Тухачевского, обвиняя его в неудачном наступлении.
Тухачевский с трудом сохранял спокойствие, Куйбышев то бледнел, то краснел. Грызлов кусал губы. Гая Гай то вскакивал, то опять садился на стул, сокрушенно покачивая головой.
— Я требую отстранить Тухачевского и назначить командармом Гая,— закончил свою филиппику член Реввоенсовета.
Этого делать нельзя. Неразумно это,— возразил Куйбы-шев. — Первая армия переживает младенческий период развития, она еще не освободилась от партизанщины. Ее командиры не имеют боевого опыта,— значит, и авторитета среди красноармейцев. А как вредит нам слепая подозрительность к военспецам! Нельзя терпеть, чтобы бойцы обсуждали вопрос, давать или не давать офицерам оружие. Как можно позволить такие оскорбительные поступки по отношению к офицерам?
Член Реввоенсовета принимался писать телеграммы Иоакиму Вациетису, но тут же рвал их и кидал в угол.
— Тухачевского немедленно под трибунал! — неистовствовал он.
— Да успокойтесь же наконец! — повысил голос и Куйбышев.— Мы обратимся к высшей инстанции...
— В армии Троцкий — высшая инстанция!
— Ну, почему же! Есть еще председатель Совнаркома и
Вечером того же дня Куйбышев разговаривал по телефону с Кремлем. Ленин приказал привести Первую армию в полный порядок и только тогда приступать к освобождению Симбирска.
— Никогда не надо рубить сплеча, а вы не дрова —хорошие головы хотели под топор,— говорил Куйбышев члену Реввоенсовета.— Комиссар Саблин мне на Марата ссылался: дескать, тот хотел казнить триста тысяч аристократов, чтобы спасти революцию. Я тоже сошлюсь на историю. Когда ученого Лавуазье подвели к гильотине, он произнес: «Человечеству потребовалось триста лет, чтобы вырастить такую голову. Палачу нужна одна минута, чтобы снять ее». Вот так-то, товарищ член Реввоенсовета...
іухачевский читал младшим командирам не совсем обычную лекцию:
Так что же такое гражданская война? Чем она отличается от войн религиозных, завоевательных?
II отвечал на свои же вопросы.
