В личном деле маршала хранится справка:
«Выдана гр-ну Рокоссовскому Константину Константиновичу, происходящему из граждан б. Польши, г. Варшава, о том, что он с 17 августа 1937 г. по 22 марта 1940 г. содержался во Внутренней тюрьме УГБ НКВД ЛО и 22 марта 1940 г. из-под стражи освобожден в связи с прекращением его дела. Следственное дело № 25 358 1937 г.
Начальник тюрьмы УГБ (подпись) Начальник канцелярии (подпись) Верно: пом. начальника 1-го отдела (подпись) 4 апреля 1940 г.».
В автобиографии, составленной в тот же день, Рокоссовский, указывая свою партийность, отметил, что в РКП(б) вступил в марте 1919 года в парторганизацию 2-го Уральского отдельного кавдивизиона 30-й стрелковой дивизии, и подчеркнул: «Партийным взысканиям не подвергался. В других партиях не состоял и никогда от генеральной линии партии не отклонялся и не колебался. Был стойким членом партии, твердо верящим в правильность всех решений ЦИКа, возглавляемого вождем тов. Сталиным».
Следственное дело Рокоссовского было уничтожено в начале 1960-х годов по распоряжению Хрущева. Поскольку никаких публикаций на эту тему не было, рождались разнообразные слухи. Говорили, будто Константин Константинович все-таки был осужден на десять лет и какое-то время провел в лагерях, то ли в Воркуте, то ли в Забайкалье, то ли в Норильске. Находились даже люди, будто бы видевшие его в лагерях или в пересыльной тюрьме в Минусинске. На самом деле, как явствует из цитированной выше справки, ни в какие лагеря Рокоссовский отправлен не был, а оставался под следствием в «Крестах». Оттуда его лишь однажды привезли в Москву на заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Тогда ему пришлось некоторое время провести в Бутырской тюрьме, о чем он впоследствии говорил своему шоферу С. И. Мозжухину. Рокоссовского обвиняли в том, что в качестве польского шпиона его завербовал в середине 1920-х годов его бывший сослуживец по 5-му драгунскому Каргопольскому полку и бывший командир Сводного Уральского полка Красной армии Адольф Юшкевич. Их боевые пути разошлись в мае 1919 года, когда Юшкевич был серьезно ранен и после госпиталя в свой полк не вернулся. На заседании суда Рокоссовский заявил, что Юшкевич никак не мог завербовать его, поскольку еще 28 октября 1920 года героически погиб в бою с врангелевцами в Северной Таврии, и сослался на номер газеты «Красная звезда», где описывался этот бой. В результате заседание суда закончилось без вынесения приговора и дело вернули на доследование. Суд происходил в начале 1939 года, уже в период «бериевской оттепели», и этим можно объяснить, что Военная коллегия не стала проштамповывать заранее заготовленный смертный приговор. Рокоссовского вернули в «Кресты».
Существуют также слухи, будто Рокоссовский уцелел потому, что согласился быть внутрикамерной «наседкой», то есть стукачом. Заметим, что никаких подтверждений этого в документах или в воспоминаниях бывших заключенных или чинов НКВД до сих пор не обнаружено. Между тем в имеющихся свидетельствах сокамерников Рокоссовского есть факты, которые прямо противоречат версии о «наседке». И Рачинский, и Балдынов подтверждают не только, что Рокоссовского били, но и то, что он призывал сокамерников ни в коем случае не делать ложных признаний. Обычно «наседки» ведут себя иначе, советуя признать хоть что-нибудь, чтобы следователи перестали тебя бить. К тому же самих «наседок» обычно побоям не подвергали.
Необходимо также указать, что согласие на стукачество обычно не гарантировало смягчения приговора, особенно если речь шла о людях достаточно высокопоставленных и обвиняемых по «расстрельным» статьям. Например, известный драматург и один из лидеров РАППа В. М. Киршон, близкий друг главы НКВД Г. М. Ягоды, после ареста согласился сотрудничать со следствием и был помещен в камеру Ягоды в качестве «наседки», о чем сохранились соответствующие донесения с подробными записями их разговоров. Сотрудничество с органами, однако, не спасло Киршона от расстрела. Рокоссовскому по занимаемой должности и тяжести предъявленных обвинений также светил расстрел.
С другой стороны, некая загадка дела Рокоссовского остается. Почему следствие тянулось так долго — два с половиной года? Ведь обычно чекисты укладывались в полгода-год, а иногда и в три месяца. История с Юшкевичем сама по себе столь длительной затяжки не объясняет. Не исключено, что в разное время следствие предполагало пустить Рокоссовского по разным делам — то ли по забайкальской военно-троцкистской организации, то ли по заговору в Пскове, то ли вообще по «польской линии». Биография Рокоссовского в этом отношении открывала целый ряд возможностей, и не исключено, что следователи перебирали их последовательно, что и затянуло следствие. Кроме того, после замены в ноябре 1938 года Ежова Берией следователи, скорее всего, сменились, что тоже могло затянуть дело. Остается надеяться, что когда-нибудь в архивах ФСБ найдутся какие-либо материалы, связанные с делом Рокоссовского и могущие пролить свет на то, почему Рокоссовскому повезло больше, чем многим другим.
В марте 1940 года Рокоссовского освободили и назначили командовать тем же 5-м кавалерийским корпусом, которым он командовал до ареста. Большинство освобожденных оставили в прежних званиях — комбриг, комдив и др. Рокоссовскому же, в знак особого доверия, в мае 1940 года было присвоено нововведенное звание «генерал-майор». Поскольку его корпус той весной перебрасывался на Украину, к западным границам, новый нарком обороны Тимошенко направил Рокоссовского в распоряжение командующего Киевским военным округом Г. К. Жукова. У Рокоссовского с Тимошенко были давние приятельские отношения (в начале 1930-х будущий нарком командовал 3-м кавалерийским корпусом, а Рокоссовский — 7-й Самарской имени Английского пролетариата кавдивизией, входившей в этот корпус). Именно Тимошенко, командовавший советскими войсками при прорыве линии Маннергейма и попавший в фавор у Сталина, назвал имя Рокоссовского среди тех, кого необходимо освободить из заключения. Позже бытовала легенда, что Сталин при встрече попросил у Рокоссовского прощения за два с половиной года в «Крестах», но это всего лишь легенда — не таким был Иосиф Виссарионович, чтобы у кого-нибудь публично просить прощения.
В черновиках мемуаров Рокоссовский писал:
«Должен сказать, что Сталин был хорошим психологом. Он понимал состояние командующего в тяжелой обстановке и своим теплым отношением, выраженным словами, умел подбодрить, успокоить и воодушевить, а самое ценное, что можно было вынести из разговора с ним, — это чувство большого с его стороны доверия к человеку. Это производило на меня огромное впечатление. Обычно после каждого такого разговора следовало и усиление армии различного рода средствами и людьми. Помощь иногда была очень скромной, но тогда мы были всему рады. Было действительно очень тяжело».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
