— И ничего не полегче! Подумаешь, так сам поймешь… Только думай скорее.
— Дак я разве против… Только чем я али мы помочь можем? Охрану тебе выставить — разве можно? Трое нас, и так-то сами завсегда под угрозой.
— Не о том я! Разыграть надо одно представление. Нужны два нагана да человек надежный, постарше нас с тобой… — И Гирин протянул комсомольцу свою знаменитую махорку, объясняя, зачем требуются эти странные приготовления.
Парень, слушая, улыбался все шире, показывая крупные ровные зубы.
— Ну голова! — хлопнул он по плечу Гирина. — Вишь, недаром вас там учат, одевают да кормят. Того стоит… Айда, пошли! — Комсомолец повесил седелку на гвоздь, аккуратно убрал шилья и ремешки, подпоясался.
Они зашагали в другой конец села, где в крохотной избенке жил бывший красноармеец, член партии Гаврилов, бледный и худой, еще не вполне оправившийся от сильной болезни. На счастье, он оказался дома и обрадовался, увидев на посетителе военную форму.
Гирин вторично изложил свой план. Гаврилов сначала хмурился, возражая, но потом расплылся в усмешке, так же как и комсомолец. Только усмешка его была не доброй, не обещавшей ничего хорошего насильникам и скрытым бандитам. Он расправил жидковатые усы и, сощурив острые глаза, повернулся к комсомольцу.
— Выходит, приезжий-то, Иван… как вас по батюшке?..
— Не надо, молод еще!
— И то, Ванюшка-то крепче тебя оказался, да и смекалистей!
— На то он и ученый.
— Лукавишь, Федька! И по роже видно, врать не могешь. Коли ежели бы да не ходил сам за Анной, скорей бы сообразил, что делать. А тут, вишь, ослеп!
— Ладно, дядя Андрей, будет уж. Порешили ведь. Значит, Иван сговаривается с Нюшкой, а завтра мы к ним туда заявляемся.
— Так-то так, — вдруг заколебался Гаврилов, — а как вдруг старуха загнется?
— Ух ты! — завопил Федор. — Тогда всех засудят. Ой, не подумали!
— Не всех — меня, — решительно возразил Гирин, — расписку дам. Сейчас написать?
— Ладно уж, там увидим. Сначала дело. Ответ потом.
— Ну, спасибо вам, прямо до земли, — облегченно вздохнул Гирин. — Получится или нет, видно будет, а за помощь и за дружбу кланяюсь.
— Чего там, тебе самому спасибо, что надоумил. Хотя… подозреваю, свою корысть имеешь, уставился вдруг Гаврилов на покрасневшего Гирина. — Да ничего, что тут плохого! Этот, — показал бывший солдат на комсомольца, — не в счет. Нюшку он потерял.
— Да не нужна она мне вовсе, — оправдывался парень, — на что ее, Анну, теперь!
Гирин медленно шел к дому, обдумывая предстоящий разговор с Анной. Надо было, чтобы она постаралась вспомнить обличье тех, кто убивал ее отца, и согласилась стать действующим лицом маленькой инсценировки, задуманной Гириным. Ходу логических заключений мешало что-то досадное, резанувшее ёго при последних словах комсомольца: «На что ее, Анну, теперь!» В этих словах заключалось все дремучее «достоинство» обойденного мужчины, горький и злой отказ от той, которая уже посмела принадлежать другому, не ему. И если этот был к тому же явная сволочь? Разве не прав Федор?..
Едва Анна поняла задуманное Гириным, как страшное волнение охватило ее. Взявшись ладонями за виски извечно девическим жестом, она затаив дыхание слушала студента и долго старалась вспомнить лицо убийц отца. Она не сумела точно описать их — при тусклом свете пятилинейки негодяи ворвались с нахлобученными фуражками, одетые в поношенную военную форму. Однако это было к лучшему и позволяло обойтись без грима, для которого не было никаких приспособлений и никакого умения. Гирин решил, что одним из «бандитов» будет сам, а вторым — Гаврилов. Кричать придется Гаврилову, так как больная уже знала голос своего жильца. Ничем, даже мелочью, нельзя было рисковать. Гирин сделал новые запоры на дверях и окнах, какие и лошади не под силу сломать. Нечаянное вторжение «приятелей» Анны могло бы испортить дело. Когда все было подготовлено, Гириным овладела страшная тревога.
Он почти не спал ночь и весь день не мог найти покоя, пока не отправился за Гавриловым и Федором. Комсомолец соглашался дать свой наган, но лишь с условием, что сам будет поблизости. Гирин увидел бывшего красноармейца донельзя разозленным. У Федора тоже горели уши, как у обруганного.
— Ты посмотри, — обратился Гаврилов к Гирину, показывая на полдесятка исковерканных наганных патронов, — это я старался пули вынуть. Какая собака так придумала — засажено насмерть, ничем не вытащишь!
— Хорошо придумано: без пули враг не останется, — улыбнулся Гирин.
— Тебе хорошо, — буркнул Гаврилов, — а для меня да для него патроны дороже золота…
— А ты напильником гильзу срежь наполовину, — посоветовал Гирин.
— Тогда как стрелять? Огнем шарахнет из барабана!
— И черт с ним! Еще страшнее будет. Только держи подальше от глаз…
— И то! Дело сказываешь… вот эти, которые испорченные, пойдут теперь. Двух хватит?
— Пожалуй, надо три… Помни: сперва ты стреляешь вверх при входе, потом я в Анну, а там ты целишь в мать!
— Чудно все это! Ну ладно, сказано — сделано! Сейчас пойдем.
Начало темнеть, когда Анна стала собирать на стол перед постелью матери, нарочно запозднившись. Они всегда ели вместе — Анна придвигала стол, усаживала больную и кормила ее, потом ела сама, и мать следила за ней тревожно, ласково и жалостно. Сегодня девушка с трудом скрывала от матери колотившую ее нервную дрожь. Покормив больную, она села за стол и переставила маленькую лампу на дальний конец стола. Это был сигнал. С грохотом распахнулась отброшенная сапогом Гирина дверь. Изрыгая гнусную матерщину, в кухню ворвались двое бандитов в расстегнутых гимнастерках, с низко нахлобученными фуражками и наганами в руках. С воплем вскочила, опрокинув стул, Анна. Хлестнул выстрел, наполнив избу громом и кислой вонью бездымного пороха. Широко открыв рот, с вылезающими из орбит глазами, мать Анны уставилась на Гаврилова, который завизжал, как от нестерпимой злобы:
— Ага, попалась! Тогда не добили Павлову суку, теперь пришла пора! Степка (это к Гирину), застрели ее отродье, а я с ней расправлюсь! — вопил Гаврилов, прицеливаясь в переносицу больной.
Но она, белая как мел, не смотрела на него, а следила за метнувшейся к окну дочерью. Грохнул второй выстрел, и Анна повалилась под лавку. Гаврилов и Гирин яростно заревели. Бывший солдат уже прицелился в больную, как произошло то, чего добивался Гирин. Забыв обо всем на свете, кроме своего застреленного детища, мать Анны вдруг издала неясный крик и рванулась с постели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
