— Туше, — ответил я, — но ты упустил главное. Магия, находящаяся внутри рун посоха, не рассеивается. Направленный вдоль канала эйсар также становится временно неподвижным вдоль временной оси, пока не вступает во взаимодействие с чем-нибудь другим.
Марк выглядел сомневающимся.
— Возможно, посох был плохим примером, — признал я. — Но мне это пришло в голову из-за шиггрэс. В прошлом они оказались почти полностью неуязвимы для обычной магии, кроме той, что была направлена через нечто вроде моего посоха. Теперь я понял, почему… потому что магия временно неподвижна вдоль временной оси.
— Дай мне другую метафору, — сказал Марк.
Я немного подумал.
— А! — наконец воскликнул я. — Чары стазиса!
— Те, которые поддерживали Мойру живой более тысячи лет? — ответил он.
— Да. В случае с чарами стазиса, магия не просто изолируется вдоль временной оси, чтобы сохранить физический эффект в трёх пространственных измерениях — сами чары построены так, чтобы полностью эксплуатировать этот эффект в некоторой заранее обозначенной области. В дом случае чары были выстроены так, чтобы область размером с колыбель была полностью в пределах пространства, отсечённого от обычного времени, — объяснил я. — Обычные чары всё время так делают — они просто не влияют на временную ось ни для чего кроме себя самих.
На лице Марка отразилось понимание, когда до него дошло.
— Мы можем сделать то же самое для тебя, — добавил я.
— Что?
— Я начинаю понимать гораздо больше. Ты слышал про Уолтэра, верно? Он был не просто ранен, Марк. Он был мёртв. Ну, должен признать, что он только едва успел умереть, и его дух всё ещё был там, но даже так, я смог починить его тело и удержать его там, пока не воссоединил его с этим самым телом. Возможно, есть способ сотворить нечто подобное для тебя, — сказал я с каким-то отчаянным рвением в словах.
— Какое это имеет отношение к чарам стазиса? — спросил Марк.
— Я могу создать их для тебя… чтобы остановить твоё угасание на срок достаточный, чтобы я мог придумать, как починить то, что это угасание вызывает.
Он засмеялся:
— Так ты хочешь положить меня в кладовую, как солёное сало, с намерением оживить меня позже?
— Ну, я не стал бы именно такими словами это описывать, но… да, — признался я.
Выражение в его взгляде было отнюдь не весёлым, несмотря на характер его слов. Марк шагнул ближе, и снова обнял меня:
— Прости, брат, но — нет.
У меня на глазах проступили слёзы, хотя я понятия не имел, как они появились столь быстро.
— Почему!? — потребовал я. Я отказывался обнимать его в ответ.
Оттолкнув меня на расстояние вытянутой руки, он внимательно на меня посмотрел:
— Моя болезнь — это не вопрос повреждённого тела или отсоединённого духа. Сам источник моей жизни угасает подобно атрофирующимся мышцам старого человека. Это не исправить, по крайней мере — с помощью того, о чём ты до сих пор мне рассказывал.
По логике я был с ним согласен, но я всё ещё надеялся, что смогу позже найти способ:
— Ты будто стремишься умереть.
— Я устал, Мордэкай, и ничего на самом деле не изменилось с момента нашего уговора все эти годы назад. Теперь, когда мы уже не властны над ситуацией, я бы предпочёл принять её с достоинством, — серьёзно сказал он.
— Интересно, как что на этот счёт думает Марисса, — спросил я вслух. — Быть может, нам следует включить её в эту дискуссию.
— Интересно, как ты отнесёшься к разбитой губе и сломанному носу, — язвительно ответил Марк. Конечно, угроза была пустой, учитывая мои щиты, но голос его звучал разозлённым.
Внезапно желание спорить покинуло меня, и я наконец обнял его в ответ.
— Иногда я тебя ненавижу, — сказал я ему.
Я почувствовал его улыбку, хотя его голова была у меня на плече.
— Я тоже тебя ненавижу, брат, — отозвался он. Мы оба вспомнили окончание давнишней ссоры между Пенни и мной, когда мы все признались друг другу в ненависти/любви. Миг спустя от отпустил меня, и мы отступили друг от друга. — Однако у меня есть для тебя один последний вопрос, — сказал он.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Какой? — с любопытством спросил я.
— Я что-нибудь могу для тебя сделать? Что угодно… — сказал он искренним тоном. — Мы уезжаем менее чем через неделю, потому я хотел удостовериться. Если тебе что-нибудь нужно, что я могу тебе дать, то говори сейчас.
Я силился сохранить своё хладнокровие, улыбаясь:
— Ты идиот. Я теперь Герцог, и волшебник, и у меня есть всё, что может пожелать человек… дом, дети, Пенни. Я в порядке. Единственное, что я бы предпочёл — это чтобы ты остался.
— Это — единственное, что я не в силах сделать. Мне нужно увезти Мариссу обратно к её семье. Ты уверен, что тебе больше ничего не нужно?
— Нет, — просто сказал я. — А как насчёт тебя? Разве тебе не понадобятся деньги для этой поездки?
— Ты её уже оплатил, — ухмыльнулся он.
— Что… а, не важно, я не хочу знать, — с некоторым раздражением сказал я. — А вообще, есть одна вещь, с которой ты мог бы мне помочь, — вдруг вспомнил я.
— Х-м-м?
— На днях, когда ты показал мне «Первое Соглашение», договор между людьми и Ши'Хар, я был не до конца честен с тобой, — заявил я.
— Это я уже знал, — сказал он. — Ты готов поговорить?
— В тот день во мне что-то пробудилось, — сказал я ему. — Будто я прожил другую жизнь, полностью забытую, до того мига. Будто я был двумя разными людьми, — сказал я, силясь объясниться.
— И кто был этот другой человек?
— Я не знаю, — признался я.
— Что?!
— Ну, я знаю… где-то, но я пока не позволил себе на это посмотреть, — сказал я.
Он вздохнул:
— Почему нет?
— Там что-то тёмное, Марк. Кем бы ни был этот другой человек, что бы он ни сделал, являлся ли он мной, или кем-то другим… он совершил что-то ужасное, что-то настолько отвратительное, что я не могу выдержать, когда смотрю на это напрямую… по крайней мере — пока, — наконец произнёс я слова, которые держал в себе, и у меня по спине пробежала дрожь.
Марк внезапно тихо засмеялся:
— Что-то, чему не можешь взглянуть в лицо ты, Морт? Сомневаюсь. После всего того, что ты сделал, я не думаю, что какой-то любитель сможет с тобой сравниться.
— Что ты имеешь ввиду?
— Война с Гододдином, — сказал он. Марк имел ввиду тридцать тысяч человек, которых я убил, чтобы закончить ту войну.
Я зыркнул на него:
— Это было самым ужасным преступлением, какое я когда-либо совершал, убийство этих людей, и ты превращаешь это в шутку?
— В том и смысл, — объяснил он. — Ты это сделал, и это не было убийством, это было необходимостью… Нет, я не собираюсь спорить с тобой об этом! — махнул он руками, чтобы не дать мне прервать его: — Суть в том, что ты уже сделал то, что считаешь наихудшим деянием, какое только можешь вообразить. Чем с этим может сравниться память этого незнакомца?
Довод был справедливым, поэтому я потратил немного времени, обдумывая его, а затем позволил себе мельком глянуть на эмоции, жившие в той чужой памяти. По сравнению с моими собственными их легко было различить. Сглотнув, я посмотрел на него:
— Там — хуже… чтобы это ни было… оно — гораздо хуже.
Лицо Марка вытянулось… он готов был поспорить, что его довод меня подбодрит:
— Чёрт… правда? Так что это?
Я покачал головой:
— Я не знаю, и я не могу на это смотреть, только не сейчас.
— Тогда почему ты вообще поднял эту тему? — напрямик сказал он.
Маркус всегда умел добраться до сути вопроса.
— Мне нужен твой совет. Я пытаюсь подойти к этому логично, снаружи, прежде чем погрузиться в то, что, похоже, является пучиной болезненных воспоминаний, — объяснил я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Наиболее быстрый ответ, вероятно, придёт, если ты взглянешь в лицо тому, что пылится на задворках твоего сознания, — заметил он.
— Боюсь, что после этого я уже не буду собой.
— Это просто глупо. Ты — это ты… и ничто этого не изменит. Что бы ни было в этих воспоминаниях, они — от кого-то другого, — сказал он с уверенностью, которой мне хотелось бы подражать.
