Был на Политбюро — совсем другая картина (по сравнению с мертвящей атмосферой при Брежневе): свободно говорят, бросают реплики, дискутируют. Андропов, как и на Секретариате, выуживает главное и делает практические выводы=задания.
Вчера встречал англичан (Халверсон и женщина) и ужинал с ними в «Советской». Джавад опять блеснул обаянием, объясняя им, что такое Советский Союз. У женщины — она впервые у нас — квадратные глаза, а главное видно было, как рушится в ней стереотипное представление «советского аппаратчика». Я же, вместе с Кузнецовым и Арбатовым, должен был встречать Гэса Холла. Самолеты шли один за другим. Я попросил оттянуть начало ужина с ними на Плотниковом, прискакал к ним к мороженому, но успел их позабавить — что им предстоит здесь делать и какая раскладка у нас получается на праздновании (в смысле делегаций, речей и проч.).
А потом, часов уже в 11, Юрка Арбатов подхватил меня под руку и стал водить по переулкам. «Наверно, — говорит, — попал в опалу. Может быть, действительно, взял через край. В пятницу написал Андропову записочку. Так от себя, личную. Ну, знаешь, наши отношения позволяют. Я это не раз делал. Официальные записки, как директора Института — это совсем другое».
— Что же ты там написал?
— А вот: мол, вы не видите, как вас изолируют. И пока вы еще не огляделись и не успели во все вникнуть, кое-кто хочет вам подсунуть вам свою политику — так, чтобы общественность восприняла ее, как вашу, а вы окажетесь перед свершившимся фактом. Например, мол, Волков, трапезниковский зав. сектором, ездит по институтам и дает инструкции. В ИМЭМО он заявил: бросьте заниматься конкретной экономикой, надо разрабатывать политэкономические категории. И не дал никому даже рта раскрыть. В культуре — запрещают «Бориса Годунова» у Любимова, снимают «Самоубийцу» Эрдмана в Сатире. Кто это делает и зачем? И в качестве итога: вам, мол, нужна интеллигенция, это обеспечит поддержку вашей политики в народе. А вот такие штучки уже вызвали всякие разговоры: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
Я так и присел. Ну, думаю, даешь. Впрочем, это очень присущая ему манера — быстро переходить на фамильярность. В самом деле, зарвался. Но говорил я ему другое. Успокаивал, хотя «строго»
— Ну, и что дальше?
— А дальше вот что. Сидим мы вчера с женой, звонок в дверь. Открываю — фельд: «Вам конверт». Смотрю — из канцелярии Генсека. Короткая записка, но на машинке с личной его подписью. Сразу бросилось в глаза — на «Вы». Лет 15 так не было. Уж лучше бы снял трубку и изматерил. Что, мол, «Вы» такое пишете. Ну — Волков и что? Если он говорит неправильные вещи, его можно поправить. И почему Вы это хотите через меня. А потом — почему к Вам сходятся все эти сведения. Ведь в Вашем Институте он не выступал. Спектакли. Если кто-то кого-то покритиковал, что за беда. Почему надо вмешиваться на высоком уровне. А что касается «Самоубийцы», то его еще в 1932 году сняли со сцены.
Вот все в таком духе. Словом, поставил на место.
И понес Юра всех подряд, заодно расхваливая свою незаменимость и необходимость: «Как он не может понять и оценить, что это я, со своей международной репутацией, создал ему реноме на Западе, да и у нас. Он, благодаря мне, так быстро отмылся от Лубянки. А, может, он отыгрывает перед своими коллегами? Интересно, он кому-нибудь показал эту записку? Вот, мол, как я этих зарвавшихся непрошеных советчиков! А время уходит, у него всего несколько лет, а он тянет. Думает, снял Тяжельникова, убрал Федорчука — и дело в шляпе! Нет. Он уверен, что тот же Федорчук при Брежневе не завел на него досье, чтоб подсунуть членам ПБ, когда потребуется его прижать?» И самое страшное с точки зрения Юрки — «он отдаляет людей, которые способны говорить ему в глаза полную правду».
Мои успокоения: не верю я в интриги ни против тебя, ни против Андропова. Черненко устраивает его прочное второе место, он не претендует на первое и это видно по тому, как он повел Секретариат. Не верю я и в твою опалу. Но на место он тебя, возможно, решил поставить (про себя думаю: надоело ему твое нахальство в навязывании мнения и критериев). Что касается Волкова, то тут ты, пожалуй, прав: Трапезников и Зимянин стараются просунуть ногу в дверь, чтоб потом трудно было захлопнуть. И сталинистскую активность Волкова (он, кстати, апеллировал к «Экономическим проблемам социализма» Сталина) подкидывают, как новое слово «нового этапа». Но Трапезников долго не усидит. Б. Н. мне еще до отъезда в Афины говорил, что дело только за тем, чтобы найти замену. Трапезников давно держался только тем, что его привез в Москву Брежнев.
Что же касается спектаклей, то я бы не брал на себя роль глашатая советской интеллигенции. Во всяком случае «Бориса Годунова» на Таганке сначала надо бы посмотреть. Я, например, слышал, что это вопиющая пошлость и надругательство над Пушкиным во имя обычной любимовской хулиганско-политической фиги в кармане. Самозванец там в тельняшке и с маузером и т. п.
Но в целом — «успокаивал». Он не то, что испугался. Пугаться ему в самом деле нечего — «дальше фронта»=Академии наук не пошлют. Но замельтешил по поводу того, что у него осеклось с превращением в Киссинджера при Андропове, а это — его голубая мечта, хотя надо признать, не по мелкому тщеславию и, конечно, не из-за карьеры (ехать ему выше некуда), а по причине самовыражения крупной личности, каковым он себя мыслит и не без оснований.
25 декабря 1982 г.
60-летие СССР. 140 делегаций, 140 речей, которые за несколько дней пропустил через себя (каждая по 3–5 страниц): превращение в русский литературный текст, снятие глупостей — фактических, политических, теоретических — «согласование» этих изъятий и исправлений с ораторами, сокращение текстов при колоссальном сопротивлении авторов (без сокращений «Правде» их пришлось бы публиковать до середины января), порядок публикации в «Правде», потому что выступали повсюду — на заводах, в домах культуры, в Большом театре, в Колонном зале, в Ленинграде, Киеве и т. д. Очумел от мелькания одних и тех же мыслей, восклицаний, фраз, восторгов, похвал. Но и мысли есть. Но были и перлы. Например, черный Уинстон — председатель КП США — хотел начать свою речь так (в Колонном зале):
«. Для меня — высокая честь выступать в том же самом зале, в котором 58 лет назад лежало тело великого вождя Октябрьской революции, а совсем недавно лежало тело другого великого ленинца, и кроме того, я выступаю под огромным впечатлением речи третьего великого ленинца, тов. Андропова, который обещал выполнить решения XXVI съезда
КПСС».
Пришлось уговорить его поехать в Ленинград, где ему предстояло выступать в совсем другом зале.
Безумно надоели беседы встречи=проводы делегаций. Им, кажется, интересно (по моей встрече с Каштаном и Джаганом во время похорон Брежнева, эти две партии провели даже пленумы). Но мне приходится выламываться, потому что я знаю, что все это впустую, все это холостая межпартийная дипломатия, которая практически ни для кого ничего не значит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
