Нефертити, которая первой пришла в себя после моих фокусов с правилами умножения, приблизилась к нам вплотную, отчего Виталия вновь оказалась зажатой меж двух горячих тел, и её нежные руки бережно коснулись расслабленного тела Виталии и принялись мягко ласкать его. Не смотря на то, что Виталия смотрела на Нефертити с весьма явным неудовольствием, та, вдруг, принялась страстно целовать вконец обалдевшую крылатую воительницу. После особенно долгого и страстного поцелуя, на который Виталия ответила пусть и не сразу, но тоже очень страстно и даже крепко обняв мою царицу, Нефертити, наконец, прервала свое молчание и сказала, едва переводя дыхание:
‑ О, мой повелитель, Виталия воистину прекрасна! Она подобна тем двум нубийским принцессам, которые некогда жили в моем дворце в Зазеркалье, во времена моей юности, их прекрасные тела тоже были черны, как смоль. Но право же, мой повелитель, крылатой девушке этот цвет подходит гораздо меньше, чем моим нубийским подругам, к тому же меня постоянно не покидает ощущение, что наша Виталия только что выбралась из нечищеной печной трубы и я все время невольно принюхиваюсь, ожидая учуять запах печной сажи и копоти, исходящий от её роскошного тела. ‑ Рука Нефертити, между тем, скользнула между сильных, гладких бедер Виталии и стала настойчиво пробираться туда, куда её не хотела пускать эта чернокожая скромница, которая вся так и напряглась, плотно сжав ноги. Неффи, слегка поморщилась и, усмехнувшись, добавила ‑ Мой повелитель, тебе давно уже пора не только вернуть этой очаровательной, одновременно такой страстной и стыдливой крылатой деве‑воительнице её природный цвет кожи, но и придать некоторую толику женственности её изумительному, сильному и гибкому телу.
Нефертити, не обращая внимания на грозное сопение черной, крылатой девушки, все смелее и активнее ласкала гладкое, блестящее тело Виталии, напряженное и скованное стыдливостью, и оно стало постепенно оттаивать, расслабляться, поддаваясь ласкам моей ветреной подруги. Меня, честно говоря, это уже стало смешить и потому, покрепче прижав девушку к своей груди, я со смехом ускользнул от своей царицы, которая все чаще и чаще пыталась заменить меня собой.
Бережно держа на руках Виталию, ошеломленную бесстыжими ласками Неффи и трепещущую, словно рыбка, выброшенная волной на песок, я добрался до края бассейна и присел на его мраморный ботик. Держа девушку на весу и слегка покачивая, я уткнулся лицом в её пылающую грудь. Целуя и чуть покусывая упругие, маленькие груди Виталии, уже разгоряченные страстными поцелуями египетской царицы, я скосил глаз, и, хитро прищурившись, спросил девушку:
‑ Ну, как, моя любовь, ты согласна со словами моей божественной царицы? Может быть ты согласишься отказаться от части своей силы в пользу красоты и женственности?
Крепко прижав мою голову к своей вздымающейся от волнения груди, Виталия вдруг задала мне, весьма странный и неожиданный, вопрос:
‑ Ольгерд, скажи мне, разве тебе не было страшно пустить на свое любовное ложе воительницу из Терраглориса? Ведь ты смертный и я могла легко убить тебя, переломив твой позвоночник, словно прутик. Почему ты сделал это, Ольгерд?
С трудом высвободившись из железных объятий своей невероятно сильной любовницы, я спокойно усадил Виталию к себе на колени и, нежно обнимая девушку за талию, пристально посмотрел ей в глаза. Подышав на камень Кольца Творения, я медленно прикоснулся этой синей ледышкой к выпуклому, твердому от возбуждения соску девушки и, по‑прежнему пристально глядя ей в глаза, стал медленно водить синим камнем сначала по одной груди, затем по другой. Девушка громко застонала и напряглась всем телом, крепко стиснув кулачки, но стонала Виталия не от обжигающего холода Кольца Творения, а от того непереносимого наслаждения, которое я передавал ей с его помощью.
Мне даже не пришлось направлять сексуальную эманацию, медленно истекающую из Кольца Творения, на горячее, влажное лоно Виталии, чтобы в считанные минуты довести эту девушку до невероятного по своей силе оргазма, заставившего её громко и протяжно закричать. После того, как Виталия, наконец, пришла в себя, я убрал руку и стал горячими поцелуями согревать её застывшую грудь. Как только девушка снова стала хоть как‑то реагировать на звуки моего голоса, я сказал ей, беспечно улыбаясь:
‑ Любовь моя, и все же ты недостаточно сильна, чтобы убить меня своими красивыми и сильными руками. Более того, тебе не удалось бы сделать этого даже с помощью яда, кинжала или пули, ведь мою жизнь охраняет не только звезда Великого Маниту, но и само Кольцо Творения. Но даже если бы тебе удалось вышибить из меня дух, то поверь мне, любовь моя, я ожил бы максимум через полчаса, после чего жестоко отомстил бы тебе. ‑ Виталия, до этого замершая в любовной неге и истоме, испуганно вздрогнула, а я, все так же беспечно и даже шутливо, закончил высказывать свои угрозы ‑ Любовь моя, я бы затрахал тебя до смерти, убил немыслимым, непереносимым наслаждением, потом вернул к жизни и проделал это столько раз, сколько тебе потребовалось бы для того, чтобы полюбить меня, но уже по‑настоящему и больше никогда не желать моей смерти. Но ты все‑таки так и не ответила на мой вопрос, Виталия?
В этот момент мой верный Конни, который все это время прикидывался в углу ветошью, встрепенулся и резко взмахнул своим быстрым крылом. Старина метнул сразу три своих дротика и все они пролетели, буквально в сантиметре от шеи Виталии и глубоко вонзились в мраморную статую обнаженной девушки, стоявшую подле бассейна. После этой демонстрации силы, послышалось хриплое карканье и Конрад грозным голосом проорал:
‑ Глупая, глупая, Виталия! Неужели ты могла подумать о том, что я позволю тебе причинить вред своему повелителю? Мои острые, ядовитые перья‑дротики остановили бы тебя немедленно!
‑ Конни, старый ты болван! Ты чего это здесь расшумелся? Разве тебе не ясно, дуралей, что Виталия таким странным способом только что призналась мне в своей любви. Кстати, когда это ты, прохвост эдакий, успел вырастить себе новые перья‑дротики? ‑ Одернул я, своего зарвавшегося телохранителя.
Как это ни странно, но оба демарша, мой и Конни, почему то произвели самое большое впечатление не на Виталию, а на милую смугляночку Астреллу, которая, со слезами на глазах, бросилась ко мне и сбивчиво затараторила:
‑ Мастер Ольгерд, прости меня за мои черные мысли! Ведь это я хотела убить тебя, но сначала не могла улучить подходящего момента, а потом не знала, в ком из тебя десятерых кроется твоя душа. Прости меня, мастер Ольгерд.
Ссадив с коленей Виталию, которая смотрела на Астреллу с изумлением, я решительно обнял плачущую девушку и нежно целуя её глаза, из которых обильно текли слезы, принялся горячо и торопливо успокаивать, эту испуганную бедняжку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
