— Отважные души, — произнесла она. — Моим дорогим сестрам требуется отдых перед тем, чтобы снова вернуться к вам. Вы бы хотели, чтобы Эйлина стерла пальцы до кости, или чтобы Кассия утратила голос? Наберитесь терпения и силы духа, и они вскоре вернутся к вам, я обещаю.
Слова Корделии возымели желаемый эффект, раненые стиснули зубы и стоически переносили свои травмы. Они не осмелились показать слабость перед леди, и показать, что с них требуют больше, чем должно. Корделия кивнула своим подругам, и они вышли из главного отделения больничного здания.
Женщины нашли уединение в небольшой часовне, вдали от тесных рядов коек с больными. Помещение купалось в янтарном свете и приторном запахе давно умерших цветов. Скромная статуя Императора разместилась в мягко освещенном алькове, встав на колени перед раненым солдатом, Он врачевал его раны Своим божественным светом.
Они преклонили колени и поклонились перед Повелителем Человечества, прежде чем сесть на потертые деревянные скамьи. Эйлина разминала одеревеневшие пальцы, а Кассия потирала уставшие глаза.
— Длинная ночь, — сказала Эйлина.
— Вы отлично справились, — подбодрила их Корделия. — Множество раненых людей выжило здесь, благодаря вам двоим.
— Но что полезного мы сделали? — спросила Кассия.
— Не недооценивай силу красивого лица, когда его видит раненый солдат, — сказала Корделия. — Вы видели их лица, когда вы прекратили играть и читать? Вы помогли, и вы продолжите помогать. Когда тираниды окружат Вондрак прайм, здесь будет гораздо больше раненых.
Это была отрезвляющая мысль, и три женщины сидели в тишине размышляя над этим.
— Кто-то должен ответить за это, не так ли? — сказала Кассия.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Эйлина.
— Вам стоило послушать Малкольма, когда он вернулся в апартаменты после битвы. Слова, которые он использовал…
— Хуже, чем обычно? — спросила Корделия.
Кассия медленно кивнула.
— Гораздо хуже.
— Была особая причина? — спросила Корделия. — Кроме очевидной, конечно.
— Он всерьез намеревался содрать кожу со сборщика Текстона, и носить ее как плащ, — сказала Кассия. — Таким образом, он продолжал еще какое-то время, перечисляя те ужасные вещи, которые он сотворит с ним.
— Текстон? Почему он?
— Потому что тираниды каким-то образом попали внутрь Вердус Феррокс, — сказала Корделия. — А Хранители Текстона отвечали за опечатывание каждого входа внутрь.
— Определенно, они забыли один.
Корделия покачала головой. Она говорила с Фарримондом, и его точка зрения о том, как проходило сражение, не совпадала с предположением о недосмотре или халатности служителей.
— В чем дело Корделия? — спросила Эйлина. — У вас такой взгляд, как будто кому-то грозит опасность.
— Я знаю Текстона, — начала она. — Он настолько дотошен до мелочей, насколько слуга Бога-Машины вообще может быть. Как бы много входов не было в Вердус Феррокс, он не пропустил бы ни одного.
— Что вы предполагаете? — спросила Эйлина.
— Что кто-то впустил зверей внутрь.
— Кто мог сделал подобное?
Корделия вздохнула. Как бы она не любила это, и все же вновь оказалась права.
— Кто-то, кто извлечет выгоду, оставив дом Кадмус без Хранителей для обслуживания рыцарей, — сказала она. — Такая организация, которая будет счастлива предоставить новых Хранителей, если только мы подтвердим свою лояльность к Марсу.
— Вы думаете, Механикус способны на такое? — вздохнула Эйлина, ее щеки покраснели от нарастающего негодования.
— Я думаю, что они так отчаянно хотят вернуть нас назад, что способны пойти на что угодно, лишь бы осуществить это.
Кассия смахнула прядь волос с лица. Корделия заметила особое выражение в ее глазах. Робкое и напряженное одновременно.
— Что-то не так? — спросила Корделия.
Кассия улыбнулась: — Несколько дней назад, меня посетил некий адепт, назвавшийся Немониксом. Он поведал мне кое-какие интересные вещи.
— Расскажи мне все, что он тебе сообщил.
Участок горы взорвался приличным гейзером камней и дыма. Дневной свет резко ворвался в железнодорожный туннель, и отвыкшие от света авточувства, слегка дрогнули, когда закрывали мои глаза от яркого солнца.
Актис Бардольф сделал выстрел; хорошее попадание пары снарядов, пробило дыру через заваленный выход из шахты. Недостаточно широкую, чтобы рыцарь мог пройти, но Хоукшрауд уже работают над ее расширением, прорубаясь через завал лезвиями. Больше света полилось внутрь.
Родерик подошел ко мне.
— Как вы думаете, что ожидает нас снаружи? — спросил он.
— Если повезет, ничего, — ответил я, совсем на это не рассчитывая.
Так же думал и Антонис: — Если за нами следовали по туннелю, рой будет знать где мы. Будьте готовы к бою, сир Родерик.
— Они будут знать, что мы под горой, — сказал я. — Но, оттуда ведет множество потенциальных выходов.
— Они могут ждать возле каждого из них, — сказал Антонис.
— Тогда ты примешь бой раньше, чем ты себе представляешь, — сказал я, шагая вперед. Хоукшрауд расширили дыру достаточно, чтобы пройти троим рыцарям в ряд, на минимальном расстоянии друг от друга. Вполне возможно, что мы будем в спешке отходить этим же путем, вероятно с группой чужих на хвосте. Чем быстрее мы сможем оказаться под землей с нашим трофеем, тем лучше.
Актис Бардольф ожидал меня на выходе, появившимся благодаря его рыцарям. Рельсы подо мной выгнулись вверх. Я распрямил их своей массой; одной помехой для отступления меньше.
Зернистое изображение Бардольфа оскалилось на дисплее, когда он произнес: — После вас, Магна Прецептор.
— Вы слишком любезны, сир Бардольф, — ответил я, прощупывая ауспиком пространство за пределами затянутой дымом арки. Ничего не нашлось, но тираниды большие мастера по части засад.
— Вы действительно верите, что нас преследовали? — спросил я.
— Я знаю это.
— Ни один из моих рыцарей ничего не увидел.
— Вы бы хотели увидеть ликтора?
— Нет, похоже, что нет, — признал я.
— Мы можем вернуться, — предложил он, озвучив предательские мысли, действовавшие мне на нервы с тех пор, как Бардольф сказал, что за нами хвост. — Если вы считаете, что целая армия ждет нас на той стороне прохода, одно ваше слово, и я завалю его обратно.
Я направил рыцаря вперед, осторожно ступая между развалинами арочного прохода, разнесенного в клочья снарядами пушек. Я вышел на свет, и отошел от прохода, вытягивая все доступные мне сенсоры. Бывшие пилоты помогали мне в этом, меняя восприятие окружения так, как я не смог бы сам. Все сводилось к одному заключению.
Я один на этом склоне горы.
Я подал сигнал остальным рыцарям, и они парами покинули шахту, низко пригибаясь к земле. Тени на камнях сказали мне, что уже далеко за полдень, солнце за горой оставило эту сторону в тени.
— Викара, — произнес Бардольф, двигаясь к укрытию за вертикальным куском обуглившегося гнейса. Он указал вниз своим лезвием.
По началу, сложно разглядеть что-либо среди леса расползающихся, переросших деревьев, вытесняющих жизнь с окружающего ландшафта, но затем я увидел то, что осталось от города.
От его стен остались лишь осыпающиеся руины, а башни из стали оплела чужеродная фауна, гигантские хребты органической материи, выступали над городскими площадями и главными улицами, выбрасывая токсичные миазмы в атмосферу.
— Это больше похоже на руины заброшенные столетия назад, как это могло случиться так быстро, — озадачено произнес я.
Наши рыцари все еще выходили из туннеля, и я приказал им увеличить скорость. Мы уже должны двигаться. Каждую секунду что мы простаиваем, шанс, что нас заметят, растет по экспоненте.
За чертой города, возвышаясь над городскими шпилями, грозно стояли на горизонте титанических размеров небоскребы. Все небо застилало сплошным, болезненно-желтым туманом.
— Похоже, что местность была терраформирована, — отозвался Бардольф.
— Подозреваю, что именно это и произошло, — согласился я.
В городе присутствовало движение, на таком расстоянии было сложно сказать, что именно его производить. Но, одно видно точно.
— Храм все еще стоит, — произнес я.
Расположенный на ближней к нам стороне, он выглядит как оазис нормальности. Посреди буйной ксенофлоры, стоит одинокая трапециевидное сооружение. Единственное среди городских строений, оно осталось нетронутым мерзкими растениями.
— Что окружает его? — спросил Бардольф. — Это пустотные вспышки?
Я думал о том же. Дымка отражающей энергии обволакивала храм, создавая впечатление как будто я смотрю через ряд бесконечно меняющихся линз. Я сморгнул раздражение от слишком долгого наблюдения.
