Нет, мне и в голову не придет заподозрить, что мои дорогие Ма и Па сделают со мной что-то плохое. Но я молодой кот. А они у меня пожилые. Как говорят люди, никто не знает ни своего дня, ни своего часа, ни своего места. Про себя я знаю, где буду. Где окажутся они – я, к сожалению, не знаю. Мне надо порасспросить у своих. Встречался ли, к примеру, Матвей с Толстым? Узнали ли они друг друга? Подозреваю, что нет. Все-таки мы разные. Люди намного тяжелее нас. Мне кажется, в этом вся штука. Но я только раздумываю об этом. Для окончательности мысли надо бы встретиться со стариками. Я просто чешусь от предвкушения этого разговора.
Я тут обнюхал соседей на мало ли какой случай и понял – я на дух никому не нужен. «Ах, какой котик!» – но двери прихлопывают быстро. Они же не знают, что мне это обидно, если не сказать оскорбительно. Я образован и воспитан, мне просто не хватает пространства жизни, почему я и стучусь в двери.
Какие же люди все разные! С виду-то не скажешь, со стороны все они на одно лицо, а ткнешься носом – так ничего общего. Молодой сосед пахнет загаром и ветром, как природный человек. Он любит меня потрепать за холку, пальцы у него длинные, гибкие. Но думаете за так? Ма сует ему в карман шоколадку, они у нее приготовлены специально, каждая его ласка за конфетку. Ну что тут сделаешь? Сладкоежка! Очень к тому же славный. У соседки слева ковер не скрипит, как у нас. Из него высосана вся, до основания, пыль, меня не слышно, когда я по нему иду. А дома я слышу пыль. У нее тонкий противный голос. Я его не люблю и тороплюсь взлететь над полом, где пыль не слышно. Я знаю, что когда я уйду к себе, соседка обязательно пройдет по моим следам пылесосом. Хорошая женщина, но я для нее источник грязи. Она не понимает моего взгляда – ваша «пыль не скрипит – ее нет»... и выставляет меня по-быстрому.
Наискосок – дети. Они такие громкие, что, как говорит Па: «Хоть святых выноси». Я не очень понимаю эти слова. Каких святых и куда их надо вынести, но раздражение Па на них так сильно, что передалось мне, и я сторонюсь той квартиры.
Но главная для меня дверь – та, где живет маленькая собачка. Она в три раза меньше меня и раз в десять, а может и в сто, меня громче. Его хозяйка – борчица, борыня или – тьфу! не знаю как сказать на женский род «борец» – за мир во всем мире, а прежде всего в нашем, собачье-дельфинье-кошачьем. Она была бы счастлива, пей мы с ее собачкой из одной плошки и прыгай вместе. Как ей объяснить, что я ничего не имею против Тошки, но он мне невероятно скучен этой своей шевелючестью и гавканьем. Он этим разрушает всю панораму мира и нашей площадки. Я начинаю помнить, что у меня есть когти, и я могу лапой ударить его по пустой головенке. Но я этого никогда не сделаю, просто тихо линяю в свою квартиру, где миролюбиво попискивает пыль и где все мной изучено до конца. Хотя нет... Есть еще компьютер, который я уже понял и кое-что в нем постиг. Но он бесконечен для познания, и в этой бесконечности я люблю повозиться. Мне так смешон Па, когда у него что-то там зависает, и он, бедняга, тычет пальцем то туда, то сюда. А это я когтем, сидя на подоконнике, вторгаюсь в эти примитивные схемы, а мышка – давно моя подельница, и стоит мне поворошить ворсинкой хвоста, она сделает все, что мне надо.
С ее помощью я оставлю эти свои записки. Мышка – это воплощение всех фантазий. Наши отношения с ней начались с тех пор, как Па стал выпускать свой интернет-журнал. В недрах этого, с виду неуклюжего, ящика он оставляет свои мысли, свой взгляд на мир и людей, и мне стало завидно. Я вдруг понял, те материальные мысли, идеи, что остаются от нас, и есть самые главные в жизни. Жизнь – коротка, мысль – вечна. И я стал изучать компьютер. Оказывается, он по-своему живой. Пахнет пылью и фыркает на глупости. Назло в нужный момент зависает, а потом вдруг толкает Па в том направлении, о котором тот еще секунду до этого не подозревал. Вот тогда я и стал присматриваться к глуповатой с виду коробочке с колесиком внутри. Компьютер и мышка – подельники в великой задаче сохранения человеческой мысли, в сохранении Па. Когда в некое будущее время кто-то наткнется на его заметки, с ним произойдет преображение бессмертием. Для меня самое интересное в жизни, когда толчок чужой одаряет тебя чем-то удивительным, и ты, вчерашний, уже не похож на сегодняшнего. Мысль – преображает. Физиология – принижает. Это меня разбередило. И я подсыпался к коробочке с колесиком. Я шел к ней, вдруг вспомнив слегка занудливого кота Мурра, который любил повторять: «Главное – увидеть свет. Когда пелена спала с моих глаз – я прозрел!» «Похоже», – подумал я про себя.
Я покрутил колесико в коробочке. Ничего. Еще и еще, и вдруг меня как кольнуло и я услышал беззвучные слова: «Не балуйся».
– Привет, – сказал я. – Запишешь мои мысли?
– Ничего себе! – фыркнула мышка. – А они у тебя есть?
Мне захотелось, как Тошку, ударить ее лапой, но она как бы фыркнула и сказала: «В свободное от работы время». И все. Замолчала. Но мне стало хорошо и спокойно. Мы договорились. Теперь у меня была задача – сформулировать свою первую мысль. Ах, как они полезли из меня – глупости. И я сказал: «Надо уметь отличать переполняющие нас громкие глупости от живущей тихо и незаметно с виду мудрости». «Истина приходит тихо, но от нее остается свет. И он тебя не покинет. Иди на него и прозреешь». Я потом при встрече рассказал об этом Мурру. Он ничуть не удивился. «Так и должно быть, если ты настоящий кот». Слово «кот» он вымяукнул, как-то особенно оскаливая пожелтевшие от старости клыки. Мне хотелось поговорить еще, но он тихо слинял. Он не особенно любил наши сборища.
Теперь я спокоен. Мои мысли останутся в животе этой мудрой машины, и кто-то когда-нибудь откроет их и потрясется увиденным. Пишущий кот?! И человек кинется к своему коту, ни в чем не виноватому, а главное не причастному к содеянному. Не потому, что этот случайно попавший под руки кот хуже или глупее меня – у каждого кота есть свой талант. К нам однажды на форум забрел живой кот, так он умел множить любые числа, одновременно разговаривая с ними. Он нам объяснил, что три – заносчивая девица, а семь – одноногий старик, а тридцать семь вовсе не девица и старик, как легко подумать, а Пушкин. У каждого великого человека есть свое число, у Чехова, например, сорок четыре.
А ночью случилось вот что. Я сидел на подоконнике и рассматривал ночь. Все-таки это лучшее, что есть. Бесконечное небо с разновеликими звездами. Одни просто ослепляют, а другие мягко так, с нежностью, мерцают, будто рассказывают что-то чудесное. И хочется туда, к ним, потому как лучше неба нет ничего.
Мои Па и Ма уже лежали, у них было вечернее чтение. Я прислушался к нему. «Бессмысленных животных не бывает... Не понимаю, почему каких-нибудь смышленых домашних животных, одаренных природными задатками, нельзя выучить читать и писать, более того – почему такому зверьку не возвыситься до положения ученого или поэта».
Я знаю этот отрывок. У Па на этих страницах лежит закладка. Это житейские воззрения опять же кого? Кота Мурра. Я повернул голову, потому что на подоконник упала тень и закрыла мне вид трамвайной остановки, на которой толпились ночные ездоки. Меня занимал один из них. Он обегал остановку справа налево и обратно, выбегал на рельсы и шел по ним, как мальчишка. А был он немолод, седые редкие волосенки шевелил теплый ночной ветер. Я люблю придумывать истории неизвестных мне людей по их облику. Но тут возникла тень на моем подоконнике. Откуда ей быть на десятом этаже? Тень шевелилась и я едва не потерял разум. В шаге от меня сидел Мурр.
– Как ты тут оказался? – спросил я.
– Должен же я знать в лицо читателей моих книг. Их все меньше и меньше. Иногда оббегаешь всю ночь – и ни одного. Лет сто тому назад их было не сосчитать, а сейчас всего пятнадцать. Твои – пятнадцатые. Тебе повезло. Кстати, что это за страна такая – неопрятная, нечистая?
– Россия, – сказал я обиженно.
– Никогда не слышал.
– Это не делает тебе чести. По-своему... она великая... Россия... Ты не бываешь на форумах, а у нас недавно был кот ученый из России. Его знают все.
– Если я не знаю, значит, уже не все, – важно ответил Мурр. Потом поднялся, выгнул спину и сказал: – Я запомню – Россия. Поспрашаю философов... Конечно, если здесь читают меня – ей уже будет скидка. Если она умоется...
И он исчез. Человек со старыми волосами продолжал оббегать остановку, Па и Ма выключили свет. Красавица-ночь ослепила и потащила меня к себе. Я посмотрел на спящих Па и Ма и шагнул в пространство ночи. Это было прекрасно. Ни на что не похожее ощущение полета.
Но внизу было холодно и грязно. Никакой красоты ночи будто и не было. И я пошел на остановку. Мне надо было, как это сказать точнее, идентифицировать свои оконные и земные впечатления. Если все не так, как со стороны окна, мой прыжок бессмыслен. И я глупый кот, сбитый с толку мудрецом Мурром. Старого человека, бегающего вокруг остановки, не было. Оказывается, он забился в угол лавки и издавал странные звуки то ли стона, то ли похрапывания, то ли сдерживаемого смеха. Хотелось понять, зачем он бегал и зачем тут свернулся. Но главное было не это – я не понимал, где мое окно. Я ведь никогда не видел дом со стороны, и я, в сущности, не знал, как мне вернуться. И я пошел к дому в состоянии – как бы сказать точнее? – легкой паники. И тут я снова увидел Мурра. Он стоял рядом и улыбался, довольно-таки противно.
