А коль все же потрясения глубин (кризиса) души не было, то и вряд ли эти события-провозвестники могли заставить почти девяностолетнюю Анну Николаевну, еще очень твердую умом, как-то иначе взглянуть и на всю былую русскую жизнь, и на жизнь близкого ей круга. Это трудное дело — метанойя (??? — греч. — перемена ума — покаяние), этот мучительный поиск корней, нащупывание причин и истоков великого русского горя, великой порчи русского человека, исподволь совершавшейся на протяжении не одного века, — по мере удаления от Веры и служения Богу, как от главного своего национального призвания, достался на долю лишь поколения праправнуков (да и то очень немногих из них).
Как больное животное инстинктивно ищет и находит целебную траву, так и наше поколение искало корень нашего общего горя. Потому что, найдя его, возможно, удалось бы уж если не горе искоренить или поправить, то хотя бы найти противоядие. Оказалось, что и это не так просто, как думалось. Да и где бы нам себя, русским, было найти? Кто бы нас этому научил, или хотя бы помог? Родители, дававшие детям имена «марленов»? Или филологи, ничего, кроме новой орфографии русского языка не знавшие?.. Историки, виртуозно оперирующие фактами, но глядящими на все былое сквозь призму собственных мерок и представлений.
Русского человека теперь уж совсем извели… Пишу я это, пребывая в погружении в прошлую жизнь моих родных и их друзей, в ту прежнюю, дальнюю русскую жизнь, так несовместимо не похожую на жизнь нынешнюю. Что такое быть русским, — кто в наше время это может знать, хотя умственных измышлений пруд пруди. А кто все-таки знает и чувство это хранит, тот никому ничего доказать и объяснить не сумеет. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…»
* * *
…В первые годы XX века в Анне Николаевне уже было под 90 лет. Она была, тем не менее, довольно крепка, не жаловалась на память и вместе со своим уже далеко за пределами России известным сыном Николенькой не раз навещала в Киеве дочь и внуков, совершая переезды из Москвы по железной дороге. Событиями 1905 года она была потрясена:
«Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его, — писала Анна Николаевна в самом конце 1905 года она своей дочери Вере Егоровне в Киев, где ее зять Александр Александрович Микулин служил в должности окружного фабричного инспектора, — Последние времена настали, восьмой десяток лет доживаю, таких не видала».
Конечно, для нее, родившейся в 1817 году, все, что уже творилось в те годы в России, представлялось не иначе, как надвигающейся катастрофой. Правда, в родном Орехове тогда было довольно тихо: сравнительно с другими у ореховских крестьян было больше земли, поскольку народу было очень немного. Не прельстились ореховцы и на столыпинские хутора. Советовались с «Лександром Лександровичем». Решено было держаться общинного хозяйства, не выделяться. Сам Александр Александрович Микулин вместе с крестьянами ходил с саженью по полям, помогал поделить землю, чтобы можно было соблюдать севооборот. По примеру Александра Александровича в Орехове ввели четырехполье с посевом клевера, благодаря чему было уже полегче прокормить зимой скотину.
Еще живо и цело было родное Орехово, а с Ореховым — Домом, его родными стенами любые жизненные испытания и невзгоды были не страшны и даже смерть красна. Так говорила и так думала всю жизнь не только Анна Николаевна, но и ее дочь Вера Егоровна и ее внучка Екатерина Александровна — моя бабушка Катя, гордая тем, что немец-то до Орехова не дошел. И верила — никогда не дойдет. Вот только было бы Орехово — Ореховым.
Такими и были русские люди в их святой и нынче кажущейся наивной и уж теперь вовсе забытой простоте.
Коллаж: Погост Санницы (д. Глухово Собинского района), Храм св. пророка Илии. Фамильное кладбище Жуковских. Вид от холма Круча и храма на глуховские дали и реку Воршу.
Автор коллажа — Екатерина Кожухова.
…Молодой чете Жуковских жить после венчания было негде, гнезда своего они пока так и не свили. Родовая усадьба Анны Николаевны Плутнево в Алексинском уезде Тульской губернии осталась после смерти родителей ее младшим братьям. Анна Николаевна получила свое приданное деньгами — 15 тысяч ассигнациями, и молодые решили на эти средства, а так же на средства, полученные от продажи Русановки — старинной родовой усадьбы Жуковских в Полтавской губернии, — той ее части, что принадлежала Егору Ивановичу, приобрести себе имение неподалеку от Москвы. Тут-то граф Зубов и вмешался: всего в 8 верстах от Жерихова помещики Ляпуновы продавали в это время имение, — древнюю вотчину князей Всеволожских — сельцо Орехово, и граф уговорил сердечного друга его приобресть. Когда же спустя девять лет Егор Иванович вышел в отставку, — с его щепетильной честностью более невозможно было работать на строительстве дороги, где казенные средства тащили все без зазрения совести, и только он один был там у всех как бельмо на глазу, всем мешал, — Валериан Николаевич предложил ему для поддержания семейного бюджета стать управляющим его имениями Жерихово и Фетиньино, куда, к слову замечу, Суворочка свезла усадебный дом своего отца-генералиссимуса из Ундольского имения. Несравненное по уюту, красоте и живописности места, по чистоте природы (экологии, как бы теперь сказали), Орехово ведь никогда не давало не то, что излишков, а и прокормить семью, даже денно-нощно занимаясь хозяйством, было невозможно. А семья у Жуковских стала быстро разрастаться. Вот и пришлось Егору Ивановичу любезное предложение графа принять.
Очень много лет Егор Иванович жил в разъездах между Жереховым, Ореховым и Фетиньиным. Он очень любил и умел хозяйствовать на земле, хотя и здесь был гораздо более заботлив, аккуратен и бережлив, нежели предприимчив: не умел и, надо думать, не считал правильным ставить во главу угла выжимание прибыли из хозяйства, из земли, из работников. Он действительно главным образом заботился о том, другом и третьем. И эти усилия экономически лишь немного превышали затраты. Пока был жив граф Валериан Николаевич никто с него эффективного хозяйствования и не спрашивал. Но после кончины Валериана Николаевича в 1857 году наследники Оболенские все чаще стали предъявлять своему управляющему претензии. Нередко бывало так, что представленные им к оплате счета, скажем, на потребовавшееся поновление прорванной плотины не принимались, приходилось покрывать расходы из своих скудных средств. И все же немало лет Егор Иванович прослужил и у Оболенских, и затем и у Леонтьевых, их наследников, и только уж потом сменил его тот самый выше помянутый управляющий-лесовод Гуд, а Егор Иванович уехал в Тульскую губернию, чтобы снова стать управляющим, только теперь имениями своего старшего сына Ивана.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
