Часов шесть кряду мы рассуждали, спорили и все о звуковом кино. Разговор этот назрел, требовал выхода. Дело в том, что еще задолго до этой встречи, обсуждая развитие киноискусства, мы часто восклицали: «Ах, если бы был звук! С какой силой можно было бы воздействовать на зрителя! Как можно было бы использовать опыт театра, музыку, все звуки и шумы природы». И вот звук становится реальностью. Но пока звуковое кино — неизвестная величина, объект горячих споров, предположений, фантазий, практических прикидок. Разговор наш затянулся. Подытоживая его, мы решили записать некоторые свои выводы. Озаглавили мы эти записки словом «Заявка», по принципу золотоискателей, которые, находя золотую жилу, ставили кол.

Пудовкин начал записывать первые формулировки, но от волнения пропускал слова. Эйзенштейн сказал, что он может писать только в уединении, долго думая над каждым словом. Оставалось писать мне. При этом все трое, перебивая друг друга, азартно жестикулируя, формулировали. Наше отношение к звуку отражено в первой же строке «Заявки»: «Заветные мечты о звучащем кино сбываются…»

Но в нашей декларации звучала и тревога, и опасения, что звук больно ударит по специфическим средствам киновыразительности. Мы опасались болтливого кинематографа. И не напрасно. Первый период звукового кино дал зрителю, в сущности, театральные спектакли, снятые на кинопленку. Вместо динамики, вместо движения было легче не действовать, а говорить, произносить слова. Прежде всего это были голливудские картины. Выразить мысль словами казалось проще, чем действием. Накопившиеся к тому времени огромные выразительные возможности «великого немого» перестали использоваться. Монтажные куски стали длинными, и сила монтажа, оперировавшего не просто кусками, а сопоставлением кусков, стала исчезать. Мы же считали, что сопоставление изображения и звука, иногда не совпадающего, а контрастирующего, даст новые возможности для специфического развития киноискусства.

Мы теоретизировали в «Заявке», но известно, что теория без практики мертва, а поскольку, как мы писали, «американцы, изобретя технику звучащего кино, поставили его на первую ступень реального и скорого осуществления», дальнейшей задачей эйзенштейновского коллектива стало освоение американского опыта. Для этого, как минимум, требовалось попасть в Америку. Случай благоприятствовал осуществлению этого желания. В Москву для установления деловых контактов с советскими кинематографистами прибыли знаменитый голливудский актер Дуглас Фербенкс и президент кинофирмы «Юнайтед Артистс» Джозеф Шенк. Судьбе было угодно распорядиться так, что Шенк оказался родственником Сергея Михайловича по материнской линии. Некогда дед Д. Шенка, выходец из России, был хозяином так называемого цепного пароходства на реке Шексне (речные посудины передвигались с помощью цепной передачи). Знаменитый режиссер, да к тому же родственник, был приглашен в Голливуд. Вместе с ним получили приглашение и мы, его соратники, — Эдуард Тиссэ и я.

Во время пребывания американцев в Москве на Воробьевых горах, близ деревни Потылиха, происходила закладка «Мосфильма». Там, где теперь стоят внушительные корпуса крупнейшей в мире киностудии, зеленели рощи и луга, паслись стада. Собравшиеся на торжество киноработники собственноручно вырубили несколько кустов, и начальник главка К. М. Шведчиков, вооружившись мастерком, неловкими движениями набрасывал раствор на первый кирпич будущего киногиганта. На стендах были выставлены форэскизы мосфильмовских корпусов, и, хотя звуковое кино властно заявляло о своем пришествии, студию спроектировали в расчете на немое кино.

Американцы уехали. Мы стали собираться в заграничную командировку. Американских виз не было, но сидеть и ждать мы не могли: с опытом в области звукового кино надо было начинать знакомиться немедленно. И мы отправились в Германию. Нам не терпелось увидеть и услышать появившееся на Западе звуковое кино, познакомиться с техническими и творческими приемами работы со звуком.

Мы ехали в Берлин поездом. Граница была на станции Негорелое, недалеко от Минска. Пограничники прощались с нами так, будто провожали нас на необычайный подвиг, грозящий гибелью.

Потом с особой старательностью нас осматривали пограничники Пилсудского. Они снисходительно, свысока смотрели на нас. Дескать, азиатов пропускаем в Европу. А мы с гордостью, по-Маяковскому, предъявляли красные паспорта.

Наши костюмы, хотя мы их заказывали у приличных портных, все же не достигали уровня европейского шика. Нас всюду по одежке признавали за советских. Но, как говорится, по одежке встречают…

В Польше же наш поезд сошел с рельсов. Мы сидели в вагоне-ресторане. Мне из этого закончившегося для нас вполне благополучно трагического происшествия запомнилось, как это время, когда вагон ковылял по шпалам, на буфетной стойке после каждого тычка колеса в шпалу в стопке посуды убывало по тарелке.

Я и раньше замечал за собой это свойство: глаз мой просто не может проглядеть смешное. Что бы кругом ни делалось, я неминуемо в страшной сутолоке и неразберихе «угляжу» смешное и «помешу» его в копилку режиссерской памяти. Как это пригодилось мне впоследствии!

Ехали через Кенигсберг. Кичливое консервативное прусское «дворянство» заносчиво важно двигалось по улицам. В Кенигсберге напомнил о себе иной мир. Ничего похожего ни в Москве, ни в Ленинграде, ни в Свердловске давно уже не было. Происходящее у меня на глазах чудо воскресения из мертвых буржуазного мира производило оглушающий эффект.

Берлин 1929 года был переполнен эмигрантами со всего света.

Наше пребывание в Берлине не имело четких временных границ и конкретной цели — мы ждали американских виз, подтверждения приглашения от Шенка и Фербенкса и по крупицам собирали немецкий киноопыт.

Повсюду за границей нашей визитной карточкой был фильм «Броненосец «Потемкин»». Все стремились его увидеть; фильм показывали в университетских аудиториях, рабочих клубах, школах, посольствах, частных квартирах. Интерес к фильму сопровождался интересом и к его создателям. Благодаря фильму мы познакомились чуть ли не со всеми европейскими знаменитостями.

В первые дни нашего пребывания в столице Германии демонстрировался звуковой фильм американского производства «Санни бой» («Солнечный мальчик»). Это был музыкальный фильм. В нем снимался обаятельный актер Ол Джолсон. Он имел огромный успех у публики. Но зритель горячо аплодировал не столько потому, что герой очень хорошо пел, а потому, что он вообще пел. Сам звук производил волнующее, возбуждающее впечатление.

Когда мы писали в своей «Заявке», что «американцы, изобретя технику звучащего кино, поставили его на первую ступень реального и скорого осуществления», то еще даже и не видели этой первой ступени, первых американских звуковых фильмов. Можете себе представить, что делалось с нами после просмотра незамысловатой ленты «Санни бой»! Не спали всю ночь: Тот факт, что «великий немой» заговорил, в основе меняло всю нашу кинопрактику. Звуковое кино с первой встречи покорило нас. Поездка за границу приобрела больший, чем мы предполагали, смысл: нас обуяла неутомимая жажда познания тайн звукового кино. Мы стали добиваться возможности участвовать в создании звуковых фильмов.

Работник торгпредства, который отбирал фильмы для закупки, пригласил нас «в свободное время приходить на просмотры». Наш доброжелатель не был специалистом в области кино. Ему приходилось смотреть зарубежную кинопродукцию с утра до вечера, поэтому с ним частенько бывало такое: он на одной картине засыпал, а на другой просыпался. Часто он при этом удивлялся, что в одной картине сошлись разные эпохи и стили.

Осенью 1929 года в Берлине находился американский режиссер Джозеф Штернберг. На счету его были такие нашумевшие фильмы, как «Трущобы» о всемирно известных чикагских гангстерах, «Доки Нью-Йорка», утверждавший торжество любви и верности, душевную чистоту людей, оказавшихся «на дне». На просмотрах в торгпредстве нам довелось увидеть картины Штернберга, и, естественно, Эйзенштейн, человек неудержимый, когда ему хотелось познакомиться со знаменитым человеком, вскоре стал другом Штернберга, который сам был очень рад знакомству с прославленным советским режиссером и его помощниками.

Штернберг был приглашен германским и американским кинопродюссером Э. Поммером, возглавлявшим фирму «УФА», для осуществления постановки первого немецкого звукового фильма «Голубой ангел» по роману Генриха Манна «Учитель Унрат».

Американский режиссер искал актеров для съемок в этом фильме. Главного героя должен был играть Эмиль Яннингс — немецкий актер, незадолго до этого много снимавшийся на студиях Голливуда. Мы с восхищением смотрели на выдающегося актера, располагающего к себе человека, Эмиля Яннингса. А этот добродушный толстяк, чертовски талантливый человек, принимал нас за своих близких товарищей. В его отношении к нам не было и тени настороженности, хотя он великолепно знал, что для респектабельной буржуазии, к которой относился сам Яннингс, мы — фигуры одиозные.

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 73

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Эпоха и кино - Григорий Александров бесплатно.

Похожие на Эпоха и кино - Григорий Александров книги

Борис Андреев. Воспоминания, статьи, выступления, афоризмы - Борис Андреев - Кино
Обнаженная модель - Владимир Артыков - Кино
Альбер Ламорис - Полина Шур - Кино
Андрей Тарковский: ускользающее таинство - Николай Федорович Болдырев - Биографии и Мемуары / Кино

Оставить комментарий