К решению Громова лично провести тактико-строевые занятия с первой батареей офицеры отнеслись по-разному. Одни видели в этом желание номандира полка найти наиболее результативные формы работы с подчиненными — так думали Сизов и Бородин. Другие считали, что Громов по неопытности взялся за это, — так втайне рассуждал Рыбалко, опасаясь, что Громов может допустить ошибки, и тогда пойдут нехорошие разговоры о командире полка. Наконец, были и такие, которые усмотрели в этом корысть, — так рассудил Крабов, хотя не раз скрепя сердце признавался себе: «А ведь он, пожалуй, наведет порядок».
Громов знал о таких пересудах, шутливо спрашивал у Бородина: «Как, секретарь, дело на меня еще не завел?» Бородин отвечал: «Не волнуйся, командир, вздохи бывают разные, и оглядываться на каждый из них не следует».
...Громов окинул взглядом дымящуюся поземкой холмистую степь, дорогу, убегающую темной лентой к горам, по которой он поведет батарею, начал ставить задачи взводам:
— «Противник», прикрываясь мелкими группами пехоты с танками, отходит в западном направлении, одновременно выдвигая резервы из глубины своей обороны...
Лейтенант Узлов не сводил глаз с командира полна. Громов пытался избежать его взгляда, но ничего не получалось: куда бы он ни поворачивал голову, через секунду-другую подполковник снова видел два неподвижных карих кружочка. Почему-то замечались одни глаза, немного грустные и в то же время выражающие непонятный восторг.
— Я со взводом управления следую в голове колонны, — заключил Громов и почувствовал страшную усталость, и не от напряжения, которое ему потребовалось, чтобы продуманно и последовательно изложить задачи, а больше оттого, что все время видел узловские глаза. Он задержал лейтенанта, спросил:
— Что это вы так на меня смотрели?
— Запоминал ваш приказ, товарищ подполковник.
— Ну-ну, желаю успеха, — сказал Громов и, подойдя к Крабову, сказал: — Заметили, как лейтенант Узлов слушал приказ? Старается. Думаю, мы не ошиблись, назначив его командиром взвода. Первым по тревоге прибыл в парк.
— Неслыханное дело! — покачал головой Крабов. — Сразу в герои попал.
Бородин засмеялся:
— Подвел, значит. Вот так Узлов!.. Он еще себя покажет.
— Будем ждать, товарищ майор, — отпарировал Лев Васильевич с оттенком официальности. Он не ехал на занятия. Громов, пожав ему руку, открыл дверцу штабной машины.
— Ждать можно долго, а мы не из таких, вернее, нам нельзя. Прошу, капитан, — пригласил он к себе Савчука и крикнул Бородину: — Значит, как договорились, будете в первом взводе!
Цыганок толкнул в бок Волошина и, стараясь перекричать шум моторов, выкрикнул:
— Пашулькин, держись, с нами партийный бог!
Сержант Петрищев предложил Бородину сесть в кабину.
— Нет, мое место в кузове, сегодня выступаю в роли взводного агитатора. — Он легко перемахнул через борт.
Цыганок покосился на Околицына.
— Такой видный парень, а не справился с комсомольским поручением. Получается так: агитировать труднее, чем стрелять из орудия.
— Что вы, Околицын хороший агитатор, никто его не освобождал от поручения. Это я так, пошутил, — сказал Бородин.
— Разве? — удивился Цыганок. — Вот бы никогда не поверил, что пошутили, товарищ майор.
— Почему?
— Потому что вы — партийный секретарь. Вы серьезный человек.
— Вот как! — захохотал Бородин. — Знаете, вы мне напоминаете одного солдата... На учениях это произошло. К генералу прикомандировали молоденького ординарца, первогодка. Служит он у генерала день, второй, третий, а на четвертый солдата отзывают в батарею. Друзья спрашивают: «Ну как, крепко тебе досталось от генерала?» Солдат ответил: «От генерала? Какой же это генерал! Говорит мне: «Пожалуйста, Петя, принеси мне поесть». Или: «Петя, садись, чайком побалуемся». Один раз даже сынком назвал. Батько мой так со мной не обращался. А вы говорите: «Генерал». Видите, как он думал о генерале. Молодо-зелено, вот и думал так, — заключил Бородин.
— Побаивался, значит1 — по-своему рассудил Цыганок.
— Нет, просто думал: коль генерал, значит, надо бояться его, — возразил Околицын. — А того не понимал, что генерал такой же советский человек, как и все мы, он солдату отец, товарищ боевой, если ты стараешься — похвалит и чайком угостит, если ошибся — поправит, ну а если заартачишься против службы — накажет. Тут уж обижайся на себя.
Цыганок смахнул с бровей снег, протер глаза, глубокомысленно подхватил:
— Все они такие, командиры: сержант ли, офицер или генерал — им не балуй в службе. Потому что служба для военного — хлеб насущный. А что, не так?! — И, не встретив возражения, Цыганок начал рассказывать, как с ним разговаривал Громов в артиллерийском парке.
— Сапоги я добровольно сдал, потом получил за милую душу наряд вне очереди. И нисколько не обиделся. Служба... Не балуй, солдат, коли ты присягнул на верность народу...
Бородин, пряча улыбку, не мешал высказаться солдатам, ему приятно было сознавать, что начатый им разговор задел за живое.
В кармане ефрейтора Околицына лежал текст подготовленной беседы. Молодой агитатор готовился к ней старательно и теперь ждал момента, чтобы обстоятельно рассказать, как нужно вести себя на марше. Но болтливый Цыганок не туда гнул, да и секретарь партбюро затеял не тот разговор. Чтобы как-то остановить Цыганка, он крикнул:
— Присягнул, а сам норовишь, как бы самоволку совершить. Мы на поруки взяли тебя. Соображаешь?
Цыганок с обидой в голосе попытался оправдаться:
— О самоволке я давно забыл. Бесчувственный ты, Саня, разве не замечаешь — я тихонько перевоспитываюсь...
Солдаты заспорили. Лица их раскраснелись. Околицын забеспокоился. Вдруг упрекнет его Бородин: что же ты, агитатор, позабыл о запланированной беседе? Он наклонился к Бородину, спросил:
— Как же, начинать или нет?
Майор взял его руку, крепко стиснул:
— Так и должно быть, очень хорошо!..
...В начале занятий ничего особенного в действиях Громова Савчук не видел. Командир полка (как и он, Савчук, раньше делал) отдавал распоряжения, команды, и батарея, повинуясь его воле, продвигалась по заданному маршруту. При подходе к замерзшему озеру Глухое (прошлым летом Савчук, Крабов и Гросулов часто здесь рыбачили) Громов по рации передал сигнал «Воздух» и приказал увеличить скорость. Батарея расчленилась, дистанция между тягачами стала больше.
— Сигнал «Воздух» отменить! — распорядился Громов. Через три-четыре минуты взводы приняли прежнее положение. Громов что-то отметил на планшете, вновь подал сигнал воздушной тревоги. Савчук посмотрел в бинокль: тягачи увеличили скорость, растягивались по глубине колонны. Отметил мысленно: «Красиво управляет».
Дорога вела в лощину, потом круто пошла в гору. Командирский тягач, преодолев крутой подъем, выскочил на самую вершину вала. Здесь стоял указатель с надписью: «Заражено». Громов заметил, как Савчук насторожился: видимо, капитан беспокоился, какое же решение примет командир полка. Сейчас необходимы быстрые распоряжения. Громов спокойно наклонился к переговорному устройству и негромко, но четко подал команду:
— Газы! Накидки! Уменьшить скорость, увеличить дистанцию!
Темп учений нарастал. Теперь Савчук увидел в действиях Громова то, чего он раньше не замечал, — строгую последовательность в отработке учебных задач и какое-то непонятное для него, Савчука, хладнокровие: ко всему, что происходило вокруг, он относился спокойно. Капитану казалось, что подполковник очень медленно отдает распоряжения, а люди в то же время укладываются в нормативы, успевают в срок выполнять команды.
Выслав в рощу, видневшуюся в полукилометре от наблюдательного пункта, имитационную команду и сообщив Шахову основное направление стрельбы, наименьший прицел, Громов начал наблюдать за развертыванием огневых взводов. Он стоял в кузове тягача, время от времени прикладывая бинокль к глазам. На холмистой местности плясали снежные вихри. Савчук догадался: это на предельной скорости мчатся тягачи к огневым позициям. Он посмотрел на часы: уложатся ли в отведенное время его подчиненные? В азарте опять забыл, что сейчас батареей управляет не он, а Громов. Один тягач запетлял по черной плешине и остановился на самом видном месте. Из кузова выскочил офицер. Это был Узлов. Савчук узнал его и невольно вскрикнул:
— Узлов!
— Спокойно, капитан, — сказал Громов. Он попросил у Савчука спички, но не стал закуривать, поднял бинокль, хотя и без того достаточно хорошо было видно, как вокруг тягача суетились артиллеристы, стараясь сдвинуть машину с места. Их объезжали другие расчеты, несясь на бешеной скорости по снежной целине. Узлов бросился в кабину. Через минуту он снова выскочил оттуда и вместе с солдатами начал толкать тяжелый тягач. Но тщетно: машина буксовала. Секундная стрелка на часах бежала так быстро, что Савчук не мог молчать:
