— Они еще не проехали Мейенбург?
— Насколько я знаю, нет. Радиосвязи нет, а мотоциклист не сможет проехать в такую погоду вдоль колонны. Какой дурень придумал двигаться в такую ночь?
— Штаб армии, — сурово сказал капитан.
— Но зачем?
— Не ваше дело, Савинков. И не мое. Мы должны выполнять приказ. Впрочем, и так ясно, зачем мы едем в Россию.
— Да?
— Мы возвращаемся, — терпеливо сказал капитан, — потому что мы — механизированное подразделение. У нас двести танков и много другой техники — тягачей, вездеходов. Вы видите, какое здесь положение. А дома, наверное, еще хуже. Мы возвращаемся не потому, что мы солдаты, а потому что у нас новейшая техника. В России явно не хватает тракторов, бульдозеров, чтобы чистить дороги, аэропорты и прочее. Сейчас вся Европа нуждается в такой технике. Поэтому нам предстоит играть новую роль. В мире устанавливается новый стратегический баланс — не танки и пушки, а тракторы и бульдозеры.
Он угрюмо рассмеялся и похлопал лейтенанта по плечу.
— Наконец-то мы нашли, как использовать танки. Вы, наверное, не думали, когда шли в армию, что будете работать в тракторной армии?
Через четыре часа бледный капитан наконец сообщил в штаб армии, что танки потерялись.
— Потерялись? — прогремел голос генерала, — что вы имеете в виду?
— Мы не знаем, где они. Мы просто не знаем…
— Геликоптеры. Утром. Я сам буду на одном из них.
Через девять часов генерал смотрел вниз из кабины геликоптера на белую пустыню. Ветер стих на некоторое время и ландшафт внизу казался застывшим белым морем, раскинувшимся до самого горизонта. Дорог не было видно, хотя можно было различить верхушки домов Фалькенхагена. На некоторых крышах сидели люди и в отчаянии махали руками пролетавшему вертолету. Через милю генерал заметил в снегу признаки своей танковой дивизии. Они пролетели над торчащими из снега пушками танков. Это было похоже на сюрреалистическую картину Дали. Пилот повернулся к генералу.
— Связь есть, — прокричал пилот сквозь рев двигателя. — Двадцать… тридцать. Наверное здесь под снегом все танки.
Генерал ссутулился, — И это моя дивизия? — с горечью сказал он.
Холодный ветер гнал пыль по длинной прямой улице Джандат в Дели. Ветер был сухой, но ледяной. Люди в лохмотьях, которые постоянно играли в шахматы в пыли мостовой, теперь покинули свое излюбленное место и толпились вокруг колонн на Коннаут Сквер. Они смотрели в небо и переговаривались между собой. Уличные торговцы всякой мелочью сложили товар в лотки и исчезли. Несколько рикш на велосипедах игнорировали холод. Они ехали через пылевые вихри, торопясь отвезти нескольких скучающих европейцев из короткой экспедиции по магазинам в тепло и уют отеля «Империал».
— А я была уверена, что это самое лучшее время года, — сказала англичанка высокому индийцу, с которым она пила чай в холле отеля. Индиец работал в сельскохозяйственном центре и все утро провел в беседе со своим шефом.
— Обычно, да, — ответил он. — Тепло днем, хотя ночью прохладно. Но сейчас происходит что-то странное. Мы никогда не знали такого холода в декабре. И мне говорили, что в Кашмире выпало чрезвычайно много снега, гораздо больше обычной нормы. То же самое и на южных склонах Гималаев. Вероятно, — улыбнулся он печально, — нам теперь придется уделять внимание зимним видам спорта.
— Сейчас действительно холодно, — произнесла англичанка. — Мне хотелось бы сейчас быть в Манчестере.
Мне бы тоже хотелось, чтобы ты была там, подумал индиец. Но она была женой представителя Объединенных Наций, который в настоящий момент обсуждал с его шефом меры по преодолению голода, который постигнет Индию летом и осенью, если муссоны не принесут дождей, как это было в прошлом году. Индиец вспомнил, что метеоцентр в Симле сообщал, что в этом году будет еще хуже. Если но так, то Индию ждет трагедия. Без летних дождей урожая не будет. Он снова вспомнил дневник одного англичанина, путешествующего по Индии шести лет назад. Он откопал этот дневник в архивах национальной библиотеки. Англичанин описывал точно такой же декабрьский ветер и холод. И в тот год тоже не было дождей. Тогда был ужасающий голод. Он содрогнулся. Он увидел в небе шесть или семь грифов. Широко распахнув крылья, черные тени — предвестники смерти — пролетели над садом. Кроме них в саду не было ни одной птицы, хотя обычно сад буквально кишел ими. Грифы были голодны. Но надолго ли? — подумал он.
Верблюд самец снова упал, будучи не в силах вытащить ноги из сыпучего песка пустыми на склоне хребта. Зеноба успела подхватить маленького Ибрагима, чтобы он не упал вместе с верблюдом. Саид, идущий впереди, обернулся, окликнул Хамиддина и Мухамеда. Крича и ругаясь, мужчина и двое сыновей стали тянуть верблюда за веревку, привязанную к кольцу в носу верблюда. Зеноба, держа на руках Ибрагима, устало смотрела на них. Верблюд кричал, бил ногами, но оставался лежать на боку. Наконец, задыхаясь горячим воздухом, Саид оставил его. Он подошел ко второму верблюду, безразлично взирающему на происходящее, достал немного сучьев из тюка, положил их на песок под бок упавшего верблюда и поджег их. Закатив глаза, верблюд дико закричал от боли. Запах горящей шерсти и паленого мяса ударил н ноздри. Верблюд судорожно поднялся на колени. С торжествующим криком Саид потянул за веревку и верблюд встал на колени. Саид подошел к верблюду и овечьим жиром растер ожог. Он критически посмотрел на груз, который нес этот верблюд. Животное было молодое — всего двадцать лет. Для него нормальный груз 600 фунтов, а он нес гораздо меньше. Ибрагим с Зенобой весили не больше двухсот фунтов и остальные тюки фунтов сто пятьдесят. И все же верблюд выбился из сил. Но Саид не мог уменьшить ношу. Разве что Зенобе придется больше идти пешком. Она пойдет. Но это еще больше замедлит путь. А до Тамманрассета еще шесть дней пути, до Лиссы — три дня. Он сказал Зенобе и женщина наполнила засохшей кровью овцы небольшой сосуд, налила туда немного воды из кожаной бутыли. Они посидели полчаса на склоне песчаной дюны, где песок слежался и был плотным. Верблюду нужно дать время оправиться от лечения. И Ибрагим очень устал. Они выпили кровь с водой. Саид помолился, повернувшись к востоку, и затем они снова двинулись в путь к Тамманрассету. Они медленно шли по песчаным дюнам, выбирая путь так, чтобы можно было хоть немного побыть в тени. Верблюд изредка спотыкался и скользил, но покорно шел за Зенобой. которая вела его за веревку.
Директор Центрального национального отдела атмосферных исследований в Булдере сидел в холодном кабинете и ждал, когда же наконец подключат центральное отопление. Он подошел к замерзшему окну и посмотрел на снежные вихри. Там, внизу, он знал, должны находиться машины. Но их уже давно не было: снег занес их по самые крыши, а холод превратил всю стоянку в ледяной блок, который теперь засыпало новым слоем снега. А где-то внизу находился город Булдер. Горная дорога между Центром и городом уже много дней была непроходимой. В Центре ощущался недостаток пищи, топлива.
Странно, подумал директор, я — директор Центра, занимающегося атмосферными явлениями, не могу понять, что происходит в природе. Судя по радиопередачам из Булдера, очень коротким из-за недостатка энергии, в городе погибло сорок человек.
Дверь открылась, и в кабинет вошел его помощник, одетый в анорак. Это была девушка. Она подошла к карте мира и начала втыкать в нее оранжевые булавки. Директор наблюдал за ней. Каждая булавка — это местность, где погодные условия настолько ухудшились, что вышли из-под контроля. Образовался широкий оранжевый пояс, проходящий через Канаду и север Соединенных Штатов. Директор ахнул: последние булавки отметили Кингфишер — чуть севернее Оклахомы.
— Уже и там? — спросил он.
Она кивнула.
— Да. В Британии положение очень тяжелое. И в Европе тоже. Только из Советского Союза нет информации.
Затем она стала втыкать голубые булавки в карту Британии. Директор присвистнул: Ньюкасл! Он подошел к столу и просмотрел последние сообщения. Невероятно… впрочем, это было невероятно неделю назад. Но теперь эти сведения проверены и перепроверены, отпечатаны и лежат перед ним. Ньюкасл, гигант промышленности Англии, отрезан от остальной части страны. Уже пять дней, как отрезан. Все дороги завалены снегом. И какую дорогу в город — южную из Дурхама — старается расчистить половина армии. Аэропорт погребен под снегом и не может функционировать. Вертолеты смогли подлететь к городу, но не рискнули садиться из-за снежной бури. Они сбросили медикаменты и немного продовольствия. Оценки последствий катастрофы были самыми разнообразными. Но все сходилось на том, что в городе и его окрестностях погибло не менее пяти тысяч человек. И, возможно, столько же в Нортумберленде. Многие города и селения были просто-напросто отрезаны от остальной части страны, и никто не знал, что там делается. Люди гибли в своих машинах, в неотапливаемых домах, в снежных каньонах улиц городов… Однако люди, видимо, сохраняли самообладание, так как не поступали сведения ни о грабежах, ни о мародерстве. Но, конечно, скоро все изменится. Голод в большей степени, чем секс, может толкать людей на необдуманные поступки. То, что произошло в Ньюкасле, можно считать крупнейшей катастрофой века. Ведь там погибло больше людей, чем в Сан-Франциско во время землетрясения 1906 года. О, подумал директор, если бы это была просто местная катастрофа. Но это — изменение всего климата, происходящее с ужасающей быстротой. И не только в Британии, Советском Союзе, Канаде и США. Достаточно взглянуть на карту. Красные булавки заполнили всю Германию, северную Францию. К тому же, уже было нечто худшее, чем Ньюкасл. Новосибирск? Где же Стовин и его люди? Может, они все погибли?
