Мысленно Гидеон вернулся к Чарли Малливару, тому самому, кто пригрел молодого парня. Этот негодяй содержал где-то на набережных Темзы весьма темное заведение, где за шиллинг можно было "вздремнуть по очереди", как и притащить туда чего-нибудь поесть, а также поубивать персональных крыс и мирно подавить личных клопов. Этот притон по-хорошему давно было бы пора прихлопнуть, но Чарли Малливеру всегда как-то удавалось соблюдать минимум санитарных норм, принятых в Лондоне.
Малливер, несмотря на то что уже достиг средних лет, в целом-то, конечно, давно превратился в жалкую развалину, но слыл человеком отзывчивым, всегда готовым помочь попавшему в несчастье. Его взаимоотношения с полицией были достаточно сносными, хотя до уровня осведомителя он не поднялся, как и не опустился, насколько было известно, до людей типа обыкновенных жуликов и пройдох.
Так, интересно, приютил он у себя юнца Сида из чистой жалости, или же уступая чьему-то нажиму? Например, Бенсона.
Это была всего лишь рабочая гипотеза, но она имела право на существование.
Хотя её ещё требовалось доказать!
Гидеон навел порядок на своем столе, где скопилось уже изрядное количество бумаг, и в полчетвертого отбыл в подразделение «Джи-5». При этом он поставил перед собой сразу несколько задач: в первую очередь познакомиться с агрессором-придурком; затем проконтролировать работу, проделанную личным составом подразделения; заняться, наконец, молодым Сидом.
В любом случае была запущена в ход гигантская машина. Вся полиция Лондона, начиная с комиссаров местных подразделений и до самого простого констебля в форме будут находиться в полной боевой готовности до тех пор, пока Бенсон не будет пойман и лишен возможности нанести ущерб жене и своим детям.
Гидеон, более чем кто-либо другой, чувствовал на себе весь груз этой тяжкой ответственности за успех дела.
Малливер клялся на чем свет стоит, что приветить на какое-то время его уговорил сам малыш Сид.
— И чего в этом плохого? — возмущался владелец притона. — Я лично, не вижу, мистер Гидеон! Честное слово, не вижу.
Тип отказался изменить хоть слово в своих показаниях. А между тем…
Глава 17 ОТЕЦ И СЫН
Полиции был отлично известен Чарли Малливер, но она не подозревала о том, о чем прекрасно был осведомлен Бенсон: Малливер был убийцей.
Конечно, не тот тип душегуба, каким являлся Бенсон, поскольку он ещё сохранил где-то в глубинах своей души нерастраченные чувства жалости к себе подобным, что само по себе могло показаться поразительным в той особой среде, где он вращался.
Но… случилось так, что Малливер прикончил свою жену.
Дело произошло тому уже лет пять. Миссис Малливер помогала супругу содержать отель и специально занималась его спальной частью, отведенной женщинам, в то время, как Чарли присматривал за мужской половиной. Нельзя сказать, чтобы миссис Малливер отличалась очень суровой нравственностью, и она оделяла своими прелестями клиентов-мужчин с известной долей либерализма. А потом разразилась драма, и Чарли прибил её в пылу драки. В тот день он был сильно под мухой и вообще-то хотел ограничиться солидной взбучкой… Но результат был поистине катастрофический! Чарли теперь попросту грозило пожизненное заключение.
Бенсон оказался единственным свидетелем преступления и охотно помог виновнику сбросить труп в Темзу. Полиция, знавшая о весьма фривольных нравах миссис Малливер, не очень удивилась, обнаружив сию откровенно жуткую находку. Ясное дело, допросили мужа, но Бенсон оформил тому столь безупречное, хитроумное и правдоподобное алиби, что полиция заглотала его с закрытыми глазами.
Малливер, таким образом, овдовел и пять лет провел спокойно, во всяком случае никто его в связи с этим случаем не беспокоил. Но он постоянно помнил, что в один прекрасный день Бенсон явится и потребует от него какую-нибудь услугу в обмен на свое молчание. Что за услугу? Возможно, даже совершить преступление? Какое это имело значение, главное, чтобы не всплыло это давнишнее убийство, а тем самым Малливер отдаст свой должок Бенсону, причем раз и навсегда купит его молчание!
У Малливера, как видно, выбора не было.
Если бы можно было позабыть об… этом печальном происшествии с женой, то Чарли Малливера нельзя было бы считать убийцей в общепринятом смысле этого слова, хотя в основном и не потому, что он уж так ненавидел саму эту форму насилия, сколько страшился его последствий. Эта его осторожность в целом помогала ему в делах: преступный мир доверял ему, а полиция просто терпела.
В конечном счете это естественное великодушие и известная щедрость вполне могли быть всего-навсего чем-то вроде неосознанной реакции или разновидностью расчета на то, что доброта в итоге могла оказаться "прибыльным делом". Чарли, однако, был свидетелем такого числа злодеяний, стольких нарушений законности, что взволновать его чем-либо было уже не так просто. Бродяги, пьяницы, моряки, черные, желтые, метисы и белые всех национальностей — сколько же сотен их прошло перед ним в грязных номерах его «ночлежки». И немало их было с разрисованными бритвами и ножами бандитскими рожами и даже подпорченными… серной кислотой! Что касается всякого рода шрамов, то они мельками перед ним каждый день, и это уже никак не удивляло его. Поэтому он и не увидел ничего особенного в идее побрызгать на Смолла серной кислотой, используя юного дурачка Саймона. Он знал их дюжинами, людей, на которых покушались серной кислотой, и они от этого жили ничуть не хуже прежнего! И в конечном счете он ведь должен был заплатить должок Бенсону, верно? Он сам сделал первый шаг на этом пути, когда, проявив инициативу, позвонил дружку Руби, сказав тому по получении известия о побеге её мужа из тюрьмы: "Предпочитаете розы или лилии?" Ну и покатится Бенсон со смеху, едва узнает о его выходке.
Но Малливер был достаточно хитер, чтобы не входить для свершения затеянного в прямой контакт с Саймоном-дурачком. И тот, следовательно, в самом худшем случае мог вывести полицию на второго пособника, который в данный момент находился вне поле досягаемости, спокойно плывя на пароходе в Австралию. Стало быть, с этой стороны Малливеру опасаться было нечего. Единственное, что могло как-то подпортить ему жизнь, — это указание дать прибежище молодому Сиду, но его он получил непосредственно от самого Бенсона и даже не минуты не помышлял как-то уклониться от его исполнения. Насчет всякого рода тайников он был большой дока, зная их, по меньшей мере, с добрую дюжину. Но он счел, что в наибольшей безопасности ребенок будет у него в отеле, в одном из небольших частных кабинетиков, что были зарезервированы для особо уважаемой клиентуры. Молодой Сид, впрочем, держался вполне классно, когда узнал, что Малливер действовал по указанию его отца.
Ибо голова у парнишки была забита лишь одной идеей: увидеть Бенсона.
И юный Бенсон встретился с отцом, которого он не видел четыре года, как раз в то утро, пять дней спустя после побега заключенных из Милуэйз, когда поймали Джинго Смита, в те славные для Гидеона минуты, когда он прослыл человеком дня, героем, о котором говорил взахлеб весь Лондон.
Бенсон сильно похудел, и его лицо, частично скрытое бородой, имело злобный и свирепый вид. Он прибыл в Лондон накануне ночью вместе с Тисдейлом, протрясясь до столицы в кузове огромного грузовика, который вели его бирмингемские покровители. Они не стали останавливаться в отеле Малливера, а спрятались в складе, недалеко от того места, где Джинго бесславно закончил свою карьеру пиротехника.
В то же время их логово находилось достаточно близко от отеля Малливера, чтобы они по крышам могли легко туда проникать, пополняя запасы провизии, а затем незаметно уходить к себе в пристанище при малейшем подозрении на то, что полиция вышла на их след. Лачуга Чарли была днем обычно свободна, и в ней оставался лишь её владелец да старая грязнуля-прислуга, занимавшаяся уборкой помещений. Итак, Чарли дождался ухода своего последнего клиента, а затем поднялся в комнатку молодого Сида, чтобы в духе деланной приветливости предложить тому:
— Тебя хочет видеть отец, Сид. Так что потопали.
Бенсон-подросток, совсем сбитый с толку, стоял на пороге мрачной конуры, где расположился его отец. Ребенок ещё не осознавал, что перед ним, во плоти и крови, тот самый отец, встречи с которым он так ожидал! Малливер, слегка подтолкнув его в комнату, незаметно удалился, прикрыв дверь. Но продолжал все же держаться достаточно близко, чтобы в случае чего успеть подать сигнал тревоги.
Юный Сид в сущности жил в мечтах, точнее каждый раз заново переживал тот трепетный для него момент, когда он увидел в течение нескольких минут на телеэкране изображение своего отца. Для него мало что значали эта щетинистая борода, опавшие черты лица, некрасивые складки в уголках рта! Сид весь потянулся только к одному, что так влекло его: эти бледно-голубые глаза, которые как-то странно неподвижно следили за ним. Блестящие, чудесные, впрочем, глаза, выделявшиеся на лице с массивной челюстью и носом с горбинкой, которое имело свою притягательность, свойственную особой красоте некоторых морских пиратов!
