— А моя была актрисой, возомнившей себя писательницей, — сказал Спенсер.
Взглянув на него, я моментально почувствовала себя лучше, так как поняла, что он в результате угодил в бездонную пропасть безрассудства.
— Думал, она любила бы меня, торгуй я хоть обувью, — сказал он, делая попытку улыбнуться. Он вздохнул. — Ну и как закончились ваши отношения?
— Он нанес мне бесчестье.
Спенсер медленно кивнул.
— А потом я вернулась в Коннектикут.
— Значит, вы уже не поддерживаете отношения?
— О Господи, нет, конечно.
Спенсер обдумывал мой ответ, подавая знак официанту. Не спуская с него глаз, он сухо сказал:
— Она съехала от меня прямо на квартиру кинопродюсера. Полагаю, в конце концов решила остаться актрисой. Писательская деятельность оказалась ей не по зубам.
— Она была шикарной, — осенила меня догадка.
— О, Салли, не то слово.
Разговор иссяк. Мы пили кофе и лакомились десертом.
По дороге в театр я ломала голову над тем, как эта женщина могла оставить такого человека, как Спенсер. Это выше моего понимания. Но затем он объяснился: у него слишком мало свободного времени, и ее это возмущало. О да, она любила приемы и обеды, но это случалось редко. Чаще всего он работал с девяти до пяти, а с пяти до девяти редактировал рукописи. Экономя на аренде квартиры, она пока жила с ним, позволяла себе тратить деньги и на массаж, и на обувь «Джоан и Дэвид».
Как долго она была с ним?
Да не больше года.
— Она оказала вам честь, уйдя от вас, — сказала в заключение я, когда мы подошли к театру. — Скорее всего она любила вас до такой степени, на какую вообще была способна.
Улыбка застыла на его лице. Он притянул меня к себе, и я — неожиданно для себя — взяла его под руку. Мы дружно вошли под своды театра.
— Мне больше не хочется выставлять себя дураком, — прошептал он мне на ухо.
Совсем не понимаю, что вдруг со мной случилось. Всего минуту назад я была Салли Харрингтон из Каслфорда, Коннектикут, готовившейся к интервью, жизненно важному для меня, а в следующую минуту внезапно обнаружила, что беззаботно смеюсь и чувствую себя возбужденной — и все благодаря мужчине, с которым едва знакома. Мы завидная парочка: красивые, молодые, преуспевающие и — совершенно очевидно — в этот вечер на вершине мира. После окончания спектакля мы прошли за кулисы, чтобы поздравить актеров. Затем пошли в ресторан, пили шампанское, болтали и веселились. Вскоре, держась за руки, двинулись по Пятой авеню, заглядывая в сверкающие витрины всех фешенебельных магазинов Манхэттена.
В витрине «Барнс и Ноубл» Спенсер с гордостью указал на книгу, изданную «Беннет, Фицаллен и К°». У витрины «Тиффани» мы решили, что шикарные ювелирные украшения уже немодны и теряют свою привлекательность. У витрины «Бергдорф» мысленно подняли бокалы в приветственном тосте. У витрины «ФАО Шварц» он рассказывал мне, как, будучи ребенком, выехал из комнаты на своей игрушечной лошадке-качалке к лестнице, после чего оказался в больнице с сотрясением мозга.
В отеле «Плаза» мы пили кофе без кофеина и ели пирожные. Потом пили бренди. И еще раз бренди.
Затем снова шли рука об руку вдоль южной части Центрального парка, направляясь к моей гостинице. Когда проходили мимо отеля «Ритц», Спенсер внезапно развернул меня, прислонил спиной к стене здания и одарил самым романтичным и страстным поцелуем. И он чувствовал себя великолепно, а я хотела оставаться с ним, ощущать его объятия, его желание, верный признак пробуждения которого воспылал и упирался мне в бедро.
Он уставился на меня, обхватив мое лицо ладонями. Смотрел так, словно испытывал боль.
— Кто ты? — прошептал он.
Я не могла говорить. Положив ему на плечо голову, обняла, стараясь осознать, что случилось, что происходит.
— Я хочу заняться с тобой любовью, — шепнул он мне в ухо срывающимся голосом.
Я согласно кивнула. Он тяжело дышал. Я слышала голоса людей и шум летящих мимо машин, но не сделала ни шагу. Хотелось оставаться здесь как можно дольше.
— Я хочу заняться с тобой любовью, — снова прошептал он, и я ощутила его эрекцию и сразу обмякла. — Хочу обладать каждой клеточкой твоего тела, — сказал он, целуя меня в волосы.
В отчаянии я не могла сдвинуться с места. Я клялась Господу, что единственное, чего бы сейчас хотела, — обвить ноги вокруг его тела и сделать это прямо здесь. Я хотела чувствовать его в себе прямо сейчас. Я вжималась в него, продолжая прятать лицо у него на груди и желая, чтобы он сдвинул нас с места и придумал что-нибудь. Он не мог ждать моего согласия, потому что я не в силах была его принять. Он схватил меня за руку и потащил в вестибюль отеля. Свет ослепил меня. Выпустив мою руку, он бросился к регистратору, выхватил из кармана бумажник и бросил на стойку свою кредитную карточку. Я была ошеломлена и стояла как окаменелая, ясно осознавая, что все в вестибюле осведомлены, что происходит. Спенсер вернулся, крепко вцепился в мою руку и потащил к лифту. Мы не обмолвились ни словом даже в лифте; он до боли сжимал мою руку. Лифт застыл, мы вышли, Спенсер чуть замешкался, не зная, куда идти, затем потянул меня по устланному ковром коридору. Сунул карту-ключ в прорезь, дверь открылась, мы влетели, и он поспешил закрыть дверь.
Мы сразу слились в тесном объятии и продолжительном поцелуе, даже не зажигая света; затем я упала на пол, увлекая его за собой. Я расстегнула ему ремень, а он стянул с меня трусики, и, клянусь Богом, мы занялись любовью прямо на полу, не снимая одежды. Он торопился войти в меня, наконец вошел, и у меня поехала крыша: я вцепилась в него, обхватила его тело ногами, а он входил и входил в меня, туда-сюда, взад-вперед, и я потеряла рассудок. Я цеплялась за ковер, я стонала, я поднималась все выше и выше, извиваясь, ощущая его глубоко в своем теле; и это было так хорошо, так хорошо…
Я содрогалась и задыхалась, содрогалась и задыхалась снова и снова, сжимала ягодицы, содрогалась в конвульсиях, словно меня рвут на части, издавала невероятные звуки. Затем отпала от него в изнеможении, и Спенсер крепко прижал меня к себе, издал гортанный вопль, вошел в меня еще два-три раза и замер… затем закричал «Салли!» прямо мне в ухо и обмяк, с трудом переводя дыхание.
Я почувствовала, как у меня потекло между ног. Сначала горячее. Потом теплое. Скоро остынет.
Мы не сказали друг другу ни слова, а просто лежали, сжимая наши объятия. Мы не могли говорить, не могли двигаться; он все еще был внутри меня, когда его плоть снова восстала.
И мы повторили все сначала.
Глава 16
Шум пылесоса в коридоре разбудил меня, и на какую-то долю секунды я почувствовала себя счастливой и воодушевленной, но затем…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
