Ее голос понизился и стал пугающе спокойным:
— Спасибо, Лиллита, за твою вежливость. Я все-таки твоя мать, и хочу, чтобы ты была порядочной. Я ничего не имею против м-ра Чаплина, но он разведен, и у него репутация волокиты.
— Это не имеет никакого отношения к…
— Дай мне сказать. Я не самая умная женщина, но неплохо знаю мужчин.
— Уж не хочешь ли ты прочитать мне очередную лекцию?
Она шлепнула меня по руке — несильно, но достаточно ощутимо, чтобы дать понять, что говорит дело.
— Прекрати дерзить. Да, я собираюсь прочитать тебе лекцию. Хорошо это или плохо, но ты — хорошенькая и привлекательная девочка. Девочка — сказала я, — в свои пятнадцать ты еще ребенок и многого не понимаешь. Ты созрела физически слишком рано, но от этого не стала взрослой, как не стала взрослой и оттого, что снимаешься в кино. А я не настолько старомодна, чтобы не понимать, что девочка твоего возраста может испытывать определенные эмоции, о которых лучше не распространяться. Но я достаточно старомодна, чтобы знать: если ты позволишь слишком многое мужчине до брака, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Ты слушаешь меня, Лиллита?
Кивнув, я уставилась в потолок, притворяясь, будто невыносимо страдаю от этой церемонии. Мама не сдавалась. Не упоминая больше Чарли, она перечисляла все ужасы, которые могут случиться с самоуважением девушки, если та перестанет быть порядочной. Я вела себя, как капризное дитя, отчасти потому что слышала это много раз прежде, а отчасти, чтобы замаскировать вину, поскольку многое из того, что говорила мама, содержало слишком очевидную правду, и я чувствовала себя не в своей тарелке.
Когда выдался следующий свободный момент у нас с Чарли, я рассказала ему о нашем с мамой разговоре. «Не расстраивайся — я придумаю что-нибудь», — сказал он. И придумал, в тот же день. Он решил устроить вечеринку с угощением у бассейна в своем доме и пригласить на нее около десяти тщательно отобранных гостей, при этом — никого из компании по плавательному клубу. Мама будет почетным гостем. Я буду невинной, простодушной посетительницей. Видя нас вместе в непринужденной обстановке, в окружении людей, не связанных со студией, она забудет о своих подозрениях в отношении нас. Все, что от меня требовалось, это притвориться, что я никогда не была в его имении прежде. Он проинструктирует слуг, чтобы они не показывали виду, что знакомы со мной.
Польщенная приглашением мама сказала, что с удовольствием придет. Но все чуть не сорвалось, так как накануне вечеринки внезапно ее скрутило от боли и ей пришлось лечь в постель. Я кинулась звонить соседу доктору, который, к счастью, оказался дома и согласился сразу же прийти. Когда я вернулась к маме, ее щеки порозовели, но она держалась за живот и жаловалась на невыносимые боли.
Доктор пришел, расспросил ее, сказал, что должен исключить аппендицит, и, осмотрев в течение пяти минут, резюмировал: «Вы в прекрасной форме, миссис Спайсер. У вас была просто кишечная колика. Приходите ко мне завтра, если хотите, и мы сделаем анализы, но я уверен, что поводов для беспокойства нет».
Боль испарилась так же быстро, как началась, и вскоре мама поднялась и вела себя, как ни в чем не бывало. Я готова была уже успокоиться, но она испугала меня, признавшись, что у нее это не в первый раз.
— Почему же ты не говорила мне? — воскликнула я в ужасе. — Ты обращалась к врачу?
— Нет, и не собираюсь, — ответила она. — Ненавижу ходить по врачам. Все будет в порядке.
Хотя на следующее утро она выглядела здоровой, я собиралась позвонить Чарли и сообщить, что мы не сможем прийти, но мама и слышать об этом не желала. Она отлично себя чувствует, настаивала она.
Воскресный день был солнечный, но прохладный. Приехав к четырем часам, мы обнаружили Чарли, облаченного в купальный костюм и в прекрасном настроении. По его совету мы тоже взяли купальники, и он посоветовал нам, пока погода не испортилась, переодеться и окунуться. Мама отказалась под предлогом, что не расположена к купанию, а я отважилась.
Большинство гостей уже пришли, и болтали о необычной для середины лета погоде. Я знала Элфа Ривза, который привел с собой жену Эми. Нас представили высокому и очень костлявому мужчине, д-ру Сесилю Рейнольдсу, и его жене Норе. Другие гости вели себя как важные господа, это были люди разных профессий, все очень вежливые и довольно спокойные и сдержанные. Почти половина из них была в купальниках, но Чарли был единственным, кто побывал в воде.
Пока я плыла в одиночестве, я видела их с мамой, сидящих в креслах и погруженных в серьезную беседу. Мне было ужасно любопытно, конечно, и при первой же возможности я спросила маму, о чем они говорили.
— Главным образом, о тебе, — ответила она. — Мистера Чаплина очень волнует твоя работа в картине. Он говорит, ты на верном пути и очаровательно неиспорченна. Он восторгался тем, как ты держишься, и твоими изысканными манерами.
Она улыбнулась.
— Он настоящий льстец. Он сказал, это моя заслуга, что ты такая милая девочка. И он назвал меня Лиллиан.
— Ну, теперь ты видишь? Похож он на хищника?
— Я никогда не утверждала ничего подобного, и ты прекрасно это знаешь! — фыркнула она. — Я уверена, что он настоящий джентльмен.
Мы все стояли у бассейна, пока не ушло солнце, после этого Чарли повел нас с мамой по всему имению. Мама была очарована. Что до меня, знающей дом от «а» до «я», то мои охи и вздохи звучали не менее искренне, чем мамины. И никто из слуг не показал своим видом, что знает меня.
Ужин а-ля фуршет был неторопливым и обильным; я была поражена видом икры и гвинейской курицы, сервированной на бумажных тарелках, и импортным вином, которое наливали в бумажные стаканчики. Чарли был расстроен и несколько удивлен разговором, который попытался завести с д-ром Рейнольдсом: он задавал ему вопросы по медицине, а того интересовало исключительно кино. В какой-то момент Чарли повернулся к маме, находившейся слева от него, и спросил с усмешкой:
— Что мне делать, Лиллиан? Этот ходячий скелет ухитряется быть одним из самых заслуженных хирургов по головному мозгу нашего времени, и для меня честь, что он здесь. Я хочу расспросить его о куче разных вещей, а он не дает мне ни малейшей возможности. Вы знаете, почему? Потому что этот великий человек хочет бросить свою важную работу и стать актером кино! Вы можете себе это представить?
Слово «актер» в устах Чарли прозвучало как ругательное.
Д-р Рейнольдс протестовал:
— Когда это я говорил, что хочу бросить то, чем занимаюсь? Я сказал всего лишь, что хотел бы сыграть что-нибудь. Не делайте из меня маньяка. Вам нет равных в кино, Чарли, но ваша фальсификация вам явно не удалась. Хирургия — не самый увлекательный предмет для беседы, разве что не более десяти минут. А вот мир развлечений не наскучивает никогда. Я просто не хочу, чтобы мне промывал мозги такой кокни, как вы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
