— Мы не могли найти десятника. Кроме вас, тут и поблизости никого нет. Это почему?
Воин помоложе произнес, не скрывая досады:
— Все отправились за добычей!
Ходжа Абдулла показал бумагу, свернутую трубочкой.
— Тогда придется вам выполнять повеление, — сказал он так же спокойно. — Возьмите и прочитайте!
Двое нукеров, что оставались позади, привязав лошадей к шесту у стены, подошли поближе.
— Вы стойте там! — выкрикнул хрипатый.
Нукеры остановились, а стражник отвел копье, давая дорогу Ходже Абдулле. Взял у него бумагу, посмотрел. На дорогой бумаге что-то коротко написано, под записью внушительная печать. Стражник поднес бумагу к свету, рассмотрел печать (читать он толком не умел).
— Давай-ка ты прочитай!
Но другой и вовсе букв не знал. Зато Ходжу Абдуллу знал. Повертел-повертел бумагу в руках и посмотрел на Ходжу Абдуллу:
— Пир, это о чем фирман?
— О том, что сидящий здесь узник — очень опасный изменник. И что мы должны отвести его в крепостное узилище.
Один из нукеров, стоявших чуть поодаль, добавил громко:
— Почтенный кази должен в арке допросить как следует этого ублюдка!
Ходжа Абдулла, что и говорить, кази Андижана и духовный наставник многих уважаемых людей, кто ж этого не знает? И стражник постарше с первого взгляда узнал Ходжу Абдуллу. Но колебался, потому что знал и о том, что кази недавно был на стороне Бабура.
— Это фирман самого мирзы Джахангира? — хрипатый покрепче стиснул копье.
— Прочитай, если сомневаешься!
— Нам приказали крепко стеречь этого ублюдка, крепко-накрепко, пир!
— Это у вас называется крепко стеречь? Где сотник? Где десятник? Почему вас только двое? А если… если сторонники преступника нападут в большом числе? Нет, надо его побыстрей отвести в арк! Открывайте дверь!
Молодой стражник посмотрел на старшего: «Не видишь, что ли? Этот кази тоже перешел на сторону Джахангира-мирзый.»
Тот все еще колебался:
— Что мы скажем потом десятнику?
— Вы оба пойдете с нами! — сказал Ходжа Абдулла. — Все вместе будем стеречь, а то двоих мало!
Хрипатого такое соображение, видно, убедило. Он прислонил копье к стене и отомкнул дверь. Но не успел сделать и шагу внутрь, как один из спутников Ходжи Абдуллы резко ударил его палицей по шлему, втолкнул в камеру и свалил себе под ноги. Оторопелого второго тоже сбили с ног и мгновенно натянули узкий мешок на голову.
Ходжа Абдулла внятно прошептал своим спутникам:
— Не убивайте! Кровь да не ляжет на нас.
— А они нас потом выдадут.
Парень тщетно пытался освободить голову из черного мешка, умолял глухо и жалобно.
— Пир, пощадите! Мой пир! Я никогда не причиню вам зла! Не убивайте меня!
— Молчи, не то плохо будет, — крикнул воин, и Фазлиддин узнал голос своего племянника.
— Остановись! — приказал Тахиру Ходжа Абдулла. — Связывайте ему руки и ноги, с него хватит, а тот — без сознания.
— Я посмотрю!
Мулла Фазлиддин бросился к Тахиру и Ходже Абдулле:
— Учитель!.. Племянник! Тахирджан!.. Избавители мои!..
Так и не развязав рук, только крепко и нежно поддерживая зодчего, Ходжа Абдулла вывел узника во двор. При свете настенной лампы кинжалом разрезал веревки за спиной Фазлиддина.
Тахир и его товарищ затащили в камеру и второго стражника, замкнули дверь снаружи.
— Племянник мой, откуда бог ниспослал тебя?
— Из Самарканда прибыл, гонцом.
— Мирза Бабур здоров?
— Да, поправился. Спешит сюда, на помощь!
— А он знает, что Андижан пал?
— Еще нет, вот в чем беда!..
Ходжа Абдулла прошептал:
— Тихо! Тише, прошу вас.
Тахир посадил дядю на своего коня, и все они медленно, с осторожностью двинулись по городу. К счастью, их никто не встретил. Победители были заняты грабежом во дворах.
Вчетвером на трех лошадях всадники подъехали к крепостной стене. И здесь было пустынно.
— Вот где удобнее всего перебраться. — Ходжа Абдулла так и не повысил голоса ни разу.
Все слезли с коней. Товарищ Тахира вытащил из переметной сумы большой круг — свернутую веревку. Тахир же кинул веревочную лестницу, и вчетвером они поднялись на стену. Ходжа Абдулла стал близко к мулле Фазлиддину («Через ворота опасно». — «Понимаю, пир, и благодарю вас, учитель!»), достал что-то из-за пазухи и сунул ему в руку. Это был кожаный кошелек, полный золота.
— От высокородной ханум, матери повелителя.
— О, она тоже знает, как со мной обошлись?
— Ханум в слезах умоляла меня спасти вас. Танбал, вы знаете, хочет опозорить Ханзоду-бегим. Но пока мы живы, не дадим упасть на семью мирзы Бабура ни одному пятну. Так?
— Так, только так! — мулла Фазлиддин, засовывая кошелек во внутренний карман, сказал решительно:
— Я еду прямо к мирзе Бабуру!
— Мавляна, — голос Ходжи Абдуллы еще тише. — Мы с высокородной бегим хотели бы дать вам другой совет, — и перешел на арабский, которому когда-то обучал и Фазлиддина, именно поэтому тот называл его учителем. — Мавляна! В Самарканд отправится Тахирбек. Он гонец. Может быть, мирза Бабур покинул Самарканд и вышел в путь. Гонец его встретит. А у вас, мавляна, редкий талант, вы должны беречь его. Ужас и смута в Мавераннахре еще не скоро кончатся… Вы когда-то высказали желание отправиться в Герат. Пришла пора осуществить это желание.
Фазлиддин уже был в Герате и живо представил себе длинную-длинную дорогу туда. Она пролегала через беспокойные местности, и преодолеть ее — дело месяцев. Сердце зодчего наполнилось тоской: все бросить, во имя чего? Боль в раненой руке, вроде бы забытая, вернулась. Фазлиддин погладил правое запястье.
— Как же я… брошу родину, учитель?.
— Сейчас Хорасан, где живет Алишер Навои, — вот ваша родина, мавляна.
— Конечно… Но родина… И может быть, я уже не смогу вернуться, а в доме остались мои книги, чертежи.
Тахир!
— Я вернусь в дом и все надежно спрячу, будьте спокойны, дядя мулла!
Тоска терзала Фазлиддина — тоска по Ханзоде, которую, он чувствовал, никогда уже ему не увидеть. Да, он понимал, что одной из причин решения Ходжи Абдуллы и Кутлуг Нигор-ханум отправить его в Герат были, конечно, нежные и сложные, доставляющие радость и страдания отношения между зодчим и Ханзодой-бегим.
Фазлиддин долго молчал. Наконец обратился к Ходже Абдулле:
— Учитель мой, чтобы содействовать чистоте имени Бабура-мирзы, я готов на все. Но об одном прошу: скажите высокородной ханум, пусть она не верит ложным слухам. Подозревать Ханзоду-бегим не в чем, в чистоте ей нет равных!
— И вы такой же, мавляна, я знаю это. Если б не верили мы в вашу честность, то разве стали бы, рискуя жизнью, обманывать стражников? Вот уж не думал, что придется делать такие дела, да Тахирбек меня подбодрил. Против козней врагов, говорит, надо самим применять воинскую хитрость.
Вы мне заново подарили жизнь, учитель! Но вы сами — будьте осторожны, прошу вас. И ты, племянник!..
Часть горизонта на восточной стороне неба начала бледнеть. Мулла Фазлиддин стал обвязываться арканом.
— Встретимся еще, дядя мулла!
— Все в воле всевышнего… Тахир, мои чертежи… всякие другие бумаги, пусть не потеряются. Ты воин, хранить их тебе затруднительно. Поэтому найди возможность отдать Ханзоде-бегим… Все отдать, не одни чертежи, хорошо?
— Сделаю!
— Эту вашу просьбу я сам доведу до бегим! — сказал Ходжа Абдулла.
И они обнялись на прощанье перед тем, как мулле Фазлиддину спуститься со стены в одиннадцать слоев[98].
3
На рассвете мулла Фазлиддин вышел на дорогу, ведущую в Куву.
А уже на другой день после полудня люди Ахмада Танбала ворвались в дом одного из мюридов Ходжи Абдуллы, где скрывался он сам. Стражники, запертые в каземате, конечно, признались Танбалу, кто и как освободил муллу Фазлиддина.
Ахмад Танбал в приятном волнении поскакал к месту, где задержали Ходжу Абдуллу. Улица у Хаканских ворот была заполнена народом. Словно преступник, в окружении вооруженного конвоя, медленно шел Ходжа Абдулла, в рубашке до пят, руки связаны за спиной, лицо бледное. Белая чалма и белая рубашка подчеркивали черноту заросшего бородой лица.
Народ расступился, давая дорогу Танбалу. Остановились нукеры, влекшие Ходжу Абдуллу. Танбал натянул поводья, заставил стоять коня:
— А, лживый пир! Бабуровский прихвостень! Мало было козней, которые строил против нас, теперь ударился в обман, увел от заслуженного наказания ублюдка!
— Я лишь освободил от несправедливой смерти невинного!
— Невинные! Подложные фирманы и печати невинные не делают!
Добрая сотня глаз уставилась на Ходжу Абдуллу. Если сейчас он побоится Танбала, растеряется, люди подумают, что он в самом деле виновен.
