По вечерам, когда он сворачивал коврик, гадальщики со всех сторон глумливо кричали:
– Сегодня он опять не заработал ни гроша!
– Сколько у тебя еще осталось от восьми таньга, – эй ты, гадальщик на кражи?
– Чем он будет ужинать сегодня, этот гадальщик, никогда и нигде не встречавший равных себе?
Ходжа Насреддин молчал, сохраняя притворно угнетенный вид.
А на четвертый день весь город потрясла и привела в смятение весть о дерзком воровстве – небывалом, неслыханном даже в стародавние, счастливые для воров времена. Из конюшни толстого менялы были ночью уведены арабские жеребцы, которых он берег и холил для предстоящих весенних скачек.
Утром весть о краже передавалась из уст в уста боязливым шепотом, в полдень о ней говорили вслух, к вечеру во всех концах базара ударили барабаны и заревели трубы глашатаев, объявлявших о награде в пятьсот таньга каждому, кто укажет след дерзких воров.
Гадальщики на мосту всполошились. Все взгляды были обращены к Ходже Насреддину:
– Заработай же скорее эти пятьсот таньга!
– Возьми их, что же ты медлишь?
– Он пренебрегает столь мелкой наградой, он ожидает награды в пять тысяч!
От этого назойливого визга у Ходжи Насреддина тяжелело дыхание, горело сердце.
Он сдерживал гнев, дожидаясь часа своего торжества.
Глава тринадцатая
Между тем волнение в городе росло.
Меняла от сильнейшего расстройства заболел и слег.
Вельможа, только что закончивший, с большим потрясением духа и не без ущерба для здоровья, ночные беседы с ханом о таинственном побеге пешаверцев, был этим похищением поставлен перед угрозою новых бесед, еще более тягостных. В предчувствии оных вельможа уподобился громоносящей туче (сквозь которую, однако, нет-нет, да и проскальзывала, подобно мгновенному солнечному лучу, затаенная усмешка – дитя глубоко сокрытых мыслей о предстоящих скачках, где теперь его текинцы уже не встретят опасных арабских соперников).
Ночью хан вызвал вельможу к себе в опочивальню. Беседа была очень короткой, причем слова исходили только от одной стороны, в то время как другая по необходимости ограничивалась лишь поклонами, встопорщиванием усов, закатыванием глаз, воздеванием рук к небу и прочими словозаменительными телодвижениями (без которых, воистину, сыны и дщери человеческие испытывали бы порой непреодолимые трудности в делах служебных, а наипаче – супружеских).
Вельможа вышел от хана изжелта-зеленый и потребовал к себе немедля всех старших и средних начальников.
Его беседа с начальниками была еще короче, чем беседа повелителя с ним.
Старшие и средние начальники, в свою очередь, потребовали к себе младших; там весь разговор состоял из нескольких ругательных слов.
Что же касается низших, то есть простых шпионов и стражников, то к ним слова уж вовсе не опустились, а только одни зуботычины.
Давно в Коканде не было такой беспокойной ночи! На площадях, на улицах, в переулках – всюду бряцало и звенело оружие, в холодном свете месяца поблескивали копья, щиты и сабли: стража искала воров. Костры на сторожевых башнях высоко вздымали в тихое небо языки темно-красного смоляного пламени, дымное зарево стояло над городом. Заунывно перекликались дозорные. В темных углах, под мостами, в проломах заборов, на пустырях и кладбищах таились сотни шпионов.
Старшие и средние начальники, в сопровождении младших и низших, предприняли самоличный обход всех чайхан и караван-сараев. Заходили они и в чайхану, где спал Ходжа Насреддин, подносили к его лицу пылающий факел. Он даже глаз не открыл, хотя и слышал, как потрескивает его борода, и вдыхал запах жженого волоса.
Одноглазого вора с ним рядом в эту ночь не было.
Наступившее утро не принесло городу успокоения.
Около полудня вельможа с многочисленной свитой появился на мосту Отрубленных Голов.
Его взгляд пылал, усы торчали, голос повергал в трепет.
Он простер десницу. Из толпы конных стражников выскочили двое – на гнедом жеребце и на сером; крутя нагайкой, свесившись в седле набок, гикая и свистя, первый из них гулко промчался по мосту, обдав гадальщиков горячим ветром и запахом конского пота; второй направил коня вниз, пересек в облаке брызг мелководный Сай, одним прыжком вымахнул на противоположный берег, исчез в боковом переулке.
Вельможа простер десницу в другую сторону – и туда, звеня щитами, саблями, копьями, толпясь и переругиваясь, устремились пешие стражники.
После этого вельможа направился к старику – главному гадальщику. Между ними началась тайная беседа.
Ходжа Насреддин со своего места не мог ничего услышать, но угадывал каждое слово.
Речь шла, конечно, о розыске пропавших коней. Старик обещал призвать на помощь все ему подвластные потусторонние силы, в том числе и сокрытые в черепе. Вельможа фыркал, топорщил усы, – он пришел не ради глупых сказок, он требовал дела!
Старику пришлось обратиться к подвластным ему земным силам. Начался допрос гадальщиков, – кому они гадали вчера и позавчера, не случилось ли им заметить в своих доверителях чего-либо подозрительного, может быть, соприкосновенного дерзкому похищению?
Все подряд отвечали, что ничего такого не заметили.
Вельможа гневался, дергал усами. Его напряженный стеклянный взгляд грозил палками, плетьми, изгнанием из города.
Гадальщики приуныли. Судьба, претерпевшая от них столько унижений, внезапно явилась перед ними в новом могучем облике, чтобы насладиться долгожданной местью; сегодня против нее были бессильны не только бобы и крысиные кости, но даже и череп!
Очередь отвечать дошла до Ходжи Насреддина.
Вслед за всеми он повторил, что не видел и не слышал ничего подозрительного.
Вельможа сердито фыркнул – опять ничего!
Вдруг из ниши напротив (именно так и думал и рассчитывал Ходжа Насреддин!) послышался чей-то злобно-трусливый, с гнусавым привизгом голос:
– Но ты ведь говорил, что в гаданиях на розыск похищенного не имеешь равных себе!
Услышав слово «розыск», вельможа встрепенулся:
– Почему же ты молчал, гадальщик? – В его стеклянных глазах разгорался огонь. – Отвечай! – Гнев, давно скопившийся в нем, искал выхода. – Я размечу все ваше поганое гнездо, превращу в прах и пепел! – загремел он. – Стража, возьмите его! Возьмите этого гадальщика, этого мошенника, и бейте плетьми до тех пор, пока он не скажет, где находятся украденные кони! Или пусть всенародно признается, что он бесстыдный лжец! Бейте его!
Стражники сорвали с Ходжи Насреддина халат. Двое побежали под мост – мочить плети. Медлить было опасно, Ходжа Насреддин смиренно обратился к вельможе:
– Недостойный раб повергает к стопам сиятельного князя униженную мольбу выслушать его. Я действительно гадаю на розыск похищенного и могу найти пропавших коней.
