– Сука! Она меня пырнула! Сука!
Я медленно поднялась со снега и посмотрела на них. А один из мужиков сдернул с моей головы шапку. Волосы рассыпались по плечам…я давно не красилась и красно-огненные корни сверкнули на солнце.
– Эй! Люди! Выходите! Среди нас ведьма! Вот почему мы голодаем! Выходите все! Смотрите палы красные! Ведьмища! Тварь! Обворовывала нас!
И тогда я побежала, придерживая живот руками. Вот и все. Это кончилось слишком быстро. Мой покой в Болотах подошел к концу. Нужно убираться отсюда.
Я оглядывалась назад и видела, как толпа становится все больше, они бегут следом с криками и улюлюканьем. Как и полгода назад, когда я только приехала сюда. Нужно успеть предупредить Галину. Нужно успеть убежать.
Заслышав шум, люди выходили из домов, а завидев меня, бегущую от толпы, сначала впадали в ступор и лишь потом, заслышав выкрики людей о том, чтобы держали ведьму, бросались следом за мной. Бежать было все тяжелее, я спотыкалась и падала, снова вставала. Когда я упала в очередной раз, меня схватили за ноги и потащили.
– Разводите костер. Сожжем её прямо сейчас, и тогда Бог пощадит нас и даст нам хлеб.
– За что девку травите? – крикнул кто-то.
– Ведьма она! Смотрите волосы красные! Когда-то предсказание было, что появится в селе ведьма и потом все сгорит, все умрут. Надо уничтожить ее!
Самые смелые подходили, чтобы рассмотреть мои волосы, трогали их руками и тут же убирали пальцы, как будто обожглись.
– И правда, как у ведьмы. Нет в природе такого цвета.
– Это не ведьма…это Ольга Лебединская, дочь Олега Олеговича, – послышался чей-то голос, и толпа стихла.
Задыхаясь, я подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто вышел к этим обезумевшим фанатикам. Монах. В черном одеянии с непокрытой головой. Ветер развевал его белые волосы, а уже разожженный костер бросал блики на молодое и очень красивое лицо.
– Она не ведьма, не богохульствуйте. Эта женщина ехала в Храм. Вы посмели тронуть ту, что должна принять постриг, предназначенную самому Всевышнему!
– Она брюхата, твоя монахиня! Разве они не должны быть девственницами?!
– Да! Она брюхатая! Блудница! Закидать камнями!
– Никто не вправе вершить самосуд. Отец Даниил разберется!
– Она все время пряталась среди нас! Поэтому мы голодаем и умирают наши дети. В ее чреве сам черт. Надо вырезать его оттуда и сжечь вместе с ней!
– Твои речи близки к дьяволу, несчастный! Как смеешь ты решать, кому жить, а кому умирать? Хочешь, чтоб тебя настигла кара? Чтобы следующей была твоя семья? Всем назад! Никто не посмеет тронуть будущую монахин. Кто знает, что она прячет в своем чреве. А вдруг это младенец самого Господа?
– Кто этот монах?! Что он знает о нашем горе? Сидит на горе в Храме и пожирает наши подаяния. Может быть, он самозванец и ее слуга!
Я бросила взгляд на монаха, а он, прищурившись, всматривался в толпу. Если не убедит их, не совладать ему с безумцами, озверевшими от голода и смертей.
– Он в дом кузнеца приходил, а наутро все мертвы были.
– Он не монах! Он вестник смерти! Ее приспешник. В костер его вместе с ней!
– Твою ж…
Я взглянула на мужчину расширенными глазами, а он так же посмотрел на меня. О, Боже! Мне кажется, я где-то его видела. Словно напоминал мне кого-то неуловимо и в тот же момент очень отчетливо.
Толпа двинулась на нас, и я увидела, как монах быстрым движением руки достал из-под рясы ствол. Пистолет у монаха. Реально? Это сюр какой-то.
И люди снова отступили назад, а потом с яростью ринулись на монаха, но он, подпрыгнув высоко вверх, выстрелил в воздух, потом в одного из толпы, ранил в руку, другого в ногу.
– Это Черт! Люди! Среди нас сам черт! Пусть уходят! Бог настигнет их своей карой!
Монах схватил меня за руку и потащил за собой, угрожая пистолетом и расчищая себе дорогу, люди в ужасе шарахались в разные стороны и осеняли себя крестами. Они молились и старались не смотреть на нас.
Монах проводил меня до дома Галины и ждал снаружи, пока мы лихорадочно собирали вещи. Мира причитала и проклинала себя за то, что позволила мне идти на рынок одной.
– Быстрее! Они придут сюда за нами! Вы должны торопиться! – говорил мужчина, стоя на пороге и поглядывая на дорогу,– Сюда придет целая толпа. Они вас так просто не отпустят.
Это мы и сами понимали. Галина собрала нам еду в дорогу, а сама отказалась уезжать. Сказала, что этот дом слишком много значит для нее, и если ей суждено в нем умереть, то значит на то воля Бога. Мы прощались быстро. Без слез и лишних слов. Когда уходили, Мира прихватила и тот мешок, что собрала сама.
– Берите мою старую колымагу. Она еще может послужить.
Галя ткнула пальцем на жигули.
– Скорее. Я сопровожу вас в Теменьково. Там безопасней. У вас есть деньги?
Я кивнула, а потом схватила его за руку.
– Я вам так благодарна, если бы не вы…
Он ничего не сказал, только сел за руль машины. Когда мы отъехали от Болот и я обернулась на деревню, то увидела, как полыхает огнем дом Галины. Посмотрела на Миру и увидела, как та утерла слезы рукавом. Вот и еще одна смерть…Не зря Ману называл меня именно так. Я тащу ее за собой чудовищным кровавым шлейфом. С кем бы я ни соприкоснулась, умирали страшной смертью. Каждый, кто соглашался мне помочь.
Я, как вселенское проклятие, как апокалипсис в женском обличии. Ребенок больно толкнулся в животе, и я вскрикнула.
– Что такое? – испуганно спросила Моран, когда я в очередной раз осадила коня.
– Н-н-н-езнаю. Ребенок. Он бьется и сильно беспокоен, и, кажется, что меня разрывает изнутри.
Мира судорожно вздохнула.
– Еще рано. Слишком рано. Это ложная тревога. У вас есть до родов около месяца.
Монах бросил на меня быстрый взгляд. Боль на какое-то время стихла, а потом прихватила с новой силой, и я согнулась на заднем сидении.
– Нужно остановиться, мне стоит все же убедиться, что это ложная тревога.
– Нет времени на привал. Если за нами будет погоня, то нас выследят до самого Теменькова, до Храма.
– Нас и так выследят, – сказала Мира и поравнялась со мной. Приложила руки к моему животу, что-то бормоча себе под нос. За то время, пока она ощупывала мой напряженный живот, меня несколько раз скрутило от боли.
– Это схватки, и они не ложные. Нам нужно мчаться, а она не усидит долго. Они будут только усиливаться. Видимо, волнения и падения сделали свое дело.
Я с трудом различала, что они говорят, меня начало знобить, и, когда монах помог мне пересесть на переднее сидение и начал гнать машину еще быстрее в город, я уже не могла сдержать криков.
– Терпи, Оля, мы скоро приедем в город там больница. Терпи и считай про себя, сколько времени проходит от схватки до схватки. Слышишь?
Я кивнула, обливаясь холодным потом и содрогаясь от ужаса. Лишь бы доехать, лишь бы успеть!
Но мы не успели. Мне становилось все хуже, я судорожно хваталась за сутану монаха, а он смотрел на меня и что-то тихо говорил, но я не могла разобрать его слов. Я только могла смотреть ему в глаза и кусать губы от адской боли. А потом услышала его голос, он громко позвал Миру. Я не разобрала, что именно он кричал ей. Я с облегчением почувствовала, как монах укладывает меня на разложенное сидение подстилая под меня свою куртку.
– Следите за ее пульсом и светите мне фонариком. Мы примем ребенка прямо здесь. У вас есть с собой вода?
– Во фляге, но там мало.
Больше я их почти не слышала. Меня раздирало на части. Я кричала и молилась. Звала Ману и маму с Артемом. Казалось, эта боль выгрызает мне внутренности и отрывает от меня по куску плоти.
– Пульс слабый. Что же это такое? Почему так долго?! Невыносимо видеть эти мучения.
– Молитесь, вы сейчас видите одно из чудес природы – появление человека на свет.
А мне хотелось, чтобы они меня убили. От боли все померкло перед глазами. Мне казалось, она длится бесконечно, и я горю в аду. В самом пекле. За все свои грехи.
