Мимолетным воспоминанием прошел перед ним и прошлогодний разговор с другом Сашей, когда они почти то же самое говорили о так называемых "новых русских", которые в большинстве своем отнюдь не являются русскими, о сильных перед слабыми, ничтожных перед сильными. И очень опасных своей бесчеловечной мстительной жадностью и жестокостью. Недаром сатанинское племя киллеров выскочило из адских недр именно с появлением этих "нерусских русских".
А Красюк все метался. Выволок шкуру оленя, под которой Сизов спал ночью, бросил на нее вчерашнее недоеденное мясо, стал заворачивать.
- Ты чего? Собирайся. Накроют ведь.
Сизов молчал, стоял опустошенный, оглушенный, растерянный.
- Ты как хошь, а я дураком не буду.
Снова нырнув в низкую дверь чуланчика, Красюк вдруг затих, увидев под шкурами то, чего никак не ожидал увидеть, - вещмешок из знакомой камуфляжной ткани.
Ему показалось, что остановилось сердце: именно в такой сидор укладывал он то припрятанное золотишко - два шелковых мешочка, запаянных в толстый полиэтилен.
Красюк поднял вещмешок за лямки и задохнулся еще раз: руки сами вспомнили вес - тот самый.
- Что еще нашел? - насмешливо спросил Сизов.
- Все то же, - ответил Красюк, стараясь не выдать себя срывающимся голосом.
Торопясь, ломая ногти, он развязал вещмешок, сунул внутрь руку и на ощупь сразу узнал то, что помнилось ему все это время.
Он снова затянул узлом лямки, завернул вещмешок в какую-то подвернувшуюся под руку шкуру, вынес, схватил в охапку все, что собирался забрать с собой, и нырнул в чащу.
Постояв минуту в недоумении, Сизов подобрал разбросанные шкурки, отнес их в чуланчик, долго развешивал по стенам. Когда снова вышел на порог, увидел Чумбоку, согнувшегося под тяжестью ноши. Нес он подстреленную косулю.
- Вота, - сказал Чумбока, сбросив косулю у порога и приветливо улыбаясь. - Кушай нада. Кушай нету - сила нету.
- Красюк в тайгу убежал, - сказал Сизов. - Решил, что ты пошел милицию звать. Дурной он, Красюк-то, всего боится.
- Людя боись - сам себя боись, - подытожил Чумбока.
- Найти его надо, пропадет в тайге.
- Пропадай нету, - ответил Чумбока и спокойно принялся разделывать косулю.
- Заблудится.
- Заблудись нету. Одна сопка иди, другая сопка иди, обратно вернись. Моя найди его.
Сизов не счел нужным торопить Чумбоку. А сам идти искать Красюка не мог. Он вошел в избушку, упал на нары, чувствуя, что нет у него сил даже шевелиться, не то что бегать по тайге за этим дурнем.
Сквозь дремоту он слышал, как Чумбока прошел в чуланчик, шумно завозился там. И затих. Потом вошел в избушку и замер в дверях.
- Что-то не так? - спросил Сизов, вдруг ощутив тревогу. - Красюк твои меха разбросал, так я их все повесил как надо.
- Капитана - хороший человека, товарища - хитрая росомаха, - сказал Чумбока.
Фраза знакомая, но тон, каким она была сказана, окончательно встревожил, заставил встать.
- Что-нибудь пропало?
- Золото пропала. Твоя товарища - злая человека.
Сизов молчал, поняв вдруг, почему Красюк так заторопился уйти. Сразу подумал о водопаде, где нашел самородки. Неужто и Чумбока там побывал? Впрочем, что удивительного? Для охотника тайга - открытая книга.
- Золото самородное? - спросил он, готовый тут же рассказать о своих находках.
- Песка. - Он изобразил руками размер упаковок. - Моя нашла у Круглого озера, где прошлое лето вертолета упала.
Вот это уж поистине было диво дивное. Искать золото не надо, само нашлось.
- Послушай, Аким, я знаю это золото, оно не твое, его надо вернуть государству.
- Моя понимай, моя хотела...
- Красюк летел в том вертолете. Он один остался живой и спрятал это золото. Мы как раз шли туда, чтобы найти его, сдать в милицию.
Чумбока молчал. В глазах его явно читалось непонимание.
- Она - злая росомаха, - наконец сказал он. - Она все берет себе.
- Красюк не злой, просто слабый человек. Многие при виде золота теряют голову. Его надо найти.
- Моя найди, - спокойно сказал Чумбока и снял с гвоздя ружье, висевшее на стенке.
* * *
Страх гнал Красюка в глубину распадка. Может, это и не страх был, а что-то другое, только остановиться он не мог. Почему-то казалось, что только там, где гуще таежная непролазь, надежней можно укрыться от погони. А что погоня была, это он чувствовал, даже слышал, когда затаивал дыхание, как кто-то ломился через завалы бурелома следом за ним.
В распадке было сумрачно и тихо. Плотно перепутавшиеся сучья цеплялись за ноги, рвали и без того изодранную телогрейку. Он задыхался, продираясь сквозь кусты, припадал к лужицам и ручьям, попадавшимся на пути, тыкался лицом в воду, жадно пил. И снова вскакивал, бежал дальше. Злобное отчаяние держало за горло. Он жалел, что не покопался в чуланчике раньше и не ушел еще вчера, когда можно было прихватить с собой ружьишко чалдона. Почему-то жалел, что верил Мухомору, морочившему голову о разных городах. И еще о чем-то жалел, неясном, давнем, слезно горьком, отчего вся жизнь наперекосяк. Сейчас ему казалось, что он может даже убить кого-то, виноватого в его несчастьях.
Хотелось упасть в мягкий мох и забыться. Отлежаться у костра, поесть. Но он боялся остановиться, боялся, что огонь увидят, что этот проклятый чалдон за километры учует запах дыма.
"Откуда у него мое золото?" - неотвязно вертелось в голове. Ответ напрашивался сам собой: подглядел в прошлом году, как он засовывал сидор в нору под корни лиственницы, дождался, когда все там затихло, и забрал спрятанное. Проще было все объяснить случайностью: охотник же, шатался по тайге, пошуровал в норе, ища зверя, а нашел мешок золота. Как в сказке. Будь это в городе, может, и поверил бы. Но в этом чертовом лесу, где и зная-то ничего не сыщешь...
Временами донимало что-то вроде уколов совести: обещал поделиться с Мухомором. Но ведь это, если бы помог найти. А то ведь сам нашел. Почему же делиться? Несправедливо это...
Теперь была перед ним одна задача: уйти подальше, затеряться в тайге, чтобы уж не нашли. Сизов болен, еле ходит, а чалдон точно кинется по следу. А уж он тут как дома. И у него ружье...
Истерзанная бурей тайга шумела как-то по-новому, будто плакала. Красюк все же решил остановиться, чтобы перекусить да рассудить, куда идти дальше. Да и о ночлеге пора было подумать. Ночь накрывает тайгу внезапно, как шапкой. Застанет в неподходящем месте, всю ночь придется маяться. А завтра снова идти.
Сидя под сосной, он пожевал безвкусное мясо, что прихватил с собой. Решил воспользоваться советом Мухомора и идти к узкоколейке. А там видно будет. Потом лег и задрал ноги на коряжину. Еще когда служил в армии, не раз слышал: лучший отдых ногам, если их поднять.
Но едва лег, как глаза сами собой начали закрываться, и он заставил себя встать. Постоял, оглядываясь, поднял с земли тяжеленный вещмешок, и в тот момент, когда разгибался, увидел близкую вспышку выстрела. И будто палкой со всего маху ударили его по руке, по боку.
Очнувшись, Красюк сразу подумал о нанайце: выследил чалдон. Но из кустов с ружьем в руке вышел Хопер. Схватил сидор и хрипло засмеялся, как закашлялся. Спросил:
- Чего в сидоре?
Красюк застонал. От боли, от досады, от горечи. Что Хопер может выстрелить еще раз, в упор, об этом не подумалось.
- Опять камни?
Не дождавшись ответа, Хопер перевернул вещмешок, вытряхнул из него все на землю, поднял плотный, поблескивавший полиэтиленом сверток, взвесил на руке. Ткнул его ножом, высыпал на ладонь несколько крупинок.
- Вот оно! Рыжевье!..
- Давай... пополам, - неожиданно для самого себя предложил Красюк.
Хопер опять хрипло закашлялся. Шагнул к Красюку, схватив за телогрейку, рывком поднял его.
- Ноги целы?
- Ты мне руку...
- Повезло. Если бы в ногу - хана. А так доберешься куда-нибудь.
- Сука ты, Хопер!
- Я тебе за суку! - Он поднял ружье. И опустил. Замахнулся прикладом. - Беги, пока я добрый. Ну!..
И Красюк побежал.
- Давай, давай! - хохотал сзади Хопер. - Остановишься, пули не пожалею.
Висевшая плетью левая рука мешала бежать. Особой боли пока не чувствовалось, но Красюк знал: боль придет потом. В рукаве было горячо и мокро. Надо бы остановиться, хоть как-нибудь перетянуть рану, но он все бежал, шатаясь и спотыкаясь.
В какой-то момент показалось, что его схватили сзади. Дернулся, услышал треск обломившегося сучка. Обрадовался, поняв в чем дело, но тут же вскрикнул от боли: острый шип, проткнув телогрейку, вонзился в бок. Красюк дернулся, здоровой рукой потер бок, почувствовал и там тоже мокроту крови.
Он начал выбираться из колючего кустарника, но тут вдруг увидел прямо перед собой узкую длинную морду с клыками, торчавшими книзу. Холод дрожью прошел от затылка к пяткам. В следующий миг морда исчезла, и кто-то большой и гибкий метнулся в сумрачной чаще, и послышался сдавленный крик, словно тут, совсем рядом кто-то кого-то душил. Красюк рванулся в сторону и отпрянул: прямо на него, сверху вниз, распластавшись в воздухе, летело что-то глазастое, мохнатое, похожее на черта, каким он себе его представлял по страшным сказкам, до которых зэки большие охотники.
