следует разделять популистику и серьезную науку, а также обращать внимание на личность конкретного специалиста. Если психолог как человек сам о чём-то размышляет, двигается, то он подходит к профессиональным задачам совершенно иначе по сравнению со специалистом, который живёт в парадигме секулярного мира, то есть мира, который отказался от традиции, культуры, построенной на христианском базисе. Если этот базис потерян — акцент делается, в основном, на силе переживания: если было сильное переживание, то оно формирует ПТСР. Но если вопрос разбирают специалисты, которые базируются на какой-то духовности, то они больше склонны говорить, что психологическая травма является следствием утраты духовного иммунитета или вовсе его несформированности. Если у человека есть высший духовно-смысловой уровень, который позволяет интерпретировать происходящее с точки зрения высших смыслов, человек не чувствует себя «щепкой в адском котле», понимает смысл истории, свою включённость в неё, осознаёт, что он делает каждую минуту своего времени, — тогда, конечно, у него есть мощный иммунитет, позволяющий противостоять агрессивным разрушительным воздействиям.
В недавно вышедшей книге «Депрессия и травма: как преодолеть»[105] есть два материала: «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты»[106] и «„Три Д“ — Депрессия, Деперсонализация, Дереализация. Преодолеть отчуждение: в том числе и о депрессии»[107]. В этих текстах, в том числе, анализируется травматический опыт Виктора Франкла, австрийского психиатра, пережившего заключение в нацистском концлагере, автора книги «Сказать жизни „Да!“: психолог в концлагере»[108]. Опытом Франкла гордится западная культура, однако за четыре года жизни в концлагере он, по собственным словам, близко подошёл к апатии, то есть к той черте, за которой возможно психологическое разрушение. Но если мы посмотрим на наших православных священников и мирян, чьих свидетельств у нас бесчисленное множество, — сроки их заключений в советских концлагерях во время гонений XX века исчислялись десятилетиями. Кто-то был гоним всю жизнь, кто-то находился в лагерях, направленных, подобно нацистским, на уничтожение людей. Их примеры и свидетельства показывают, что наличие духовного мировоззрения, веры позволяло человеку не только преодолевать ПТСР, но и вовсе не «заболевать» им.
Один знакомый священник, прошедший в прошлом Чеченскую войну, рассказывал, что те его сослуживцы, у которых не было духовного мировоззрения, во время или после войны сходили с ума. У него также были все шансы сойти с ума: в роте, где он служил, — а это была спецрота из спортсменовразрядников — осталось в живых три человека. Он вспоминал, что те зверства, которые творили противники с русскими солдатами, вызывали у последних чувство негодования и желание мести. По его словам, все, кто поддавался соблазну выместить месть на пленных или раненых чеченцах, в итоге сходили с ума. Несмотря на то, что сам он был свирепым сержантом — мог ударить подчинённого и т. д. — всё изменилось в плену. Раньше он был уверен, что в плену не сломается, но, когда зашли противники и стали его бить, через полчаса он понял, что от его прежней основы ничего не осталось, — как человек он был раздавлен. Но в то же время в этот момент как бы родился феникс: этот сержант был человеком думающим, и в плену он понял, что всё, на чём строилась его жизнь раньше — свирепость, бицепсы — оно не работает. Как христианин он родился на этом стуле, связанный, в крови, и в итоге благодаря этому перерождению не получил ПТСР. Сейчас он жизнерадостный, весёлый человек, он полностью адаптировался к полноценной гражданской жизни.
Другой знакомый спецназовец из очень элитного подразделения краповых беретов рассказывал, что все его сослуживцы живут плохо. Он говорит, что в его жизни было одно сплошное кровавое пятно: Суворовское училище, 1990-е, развал армии, многие знакомые ушли в организованные преступные группировки, были пьянки, тусовки — всё это скребло совесть, не было покоя в душе. Но, когда он обрёл веру, исповедь и духовная жизнь избавили его от ПТСР. Он сожалеет, что не может донести мысль о необходимости духовной жизни до друзейсослуживцев, несмотря на то, что они поддерживают общение. Почти все его товарищи страдают ПТСР. Когда человек живёт только войной, он неизбежно деградирует. Через какое-то время нужно людей выводить из боевых действий, чтобы они пришли в себя, переформатировались. Однако те, с кем служил этот спецназовец, из-за больших зарплат не выходили из боевых действий, и некоторые сходили с ума. Он вспоминает, как сидел в бронетранспортёре, и один человек рядом без конца рассказывал одну и ту же историю. Примечательно, что в фильме «Призраки»[109] — о гражданских, которые с оружием в руках стали защищать свою независимость, — один из бойцов говорит, что сначала не понимал, зачем их водят на концерты, в театры. А потом он понял: чтобы они не застряли в этой войне. Понятно, что на войне есть много срочных дел, но и переключаться тоже нужно. И вот, этот человек себя не потерял, не подвергся ПТСР, он может вернуться домой, снять форму и снова стать семьянином, оставив войну за порогом. Ухтомский называл это переключением доминант.
Ненависть и прощение
У людей, которые пережили насилие — на войне, в семье, в детстве — очень остро стоит вопрос о прощении. Иногда люди отказываются прощать, но без прощения невозможен полноценный выход из ПТСР. Психолог Эдит Ева Эгер, автор книги «Выбор»[110] (эту книгу нельзя рекомендовать к прочтению, потому что некоторые техники «выхода» из ПТСР, описанные в ней, неприемлемы для христианского мировоззрения), в юности была заключённой Освенцима. Она тоже некоторое время мучилась вопросом: простить ли Гитлера. Иногда люди, пережившие большую травму, думают, что прощение означает, что зло победило. Но надо понимать, что, когда мы совершаем акт прощения, это не значит, что мы допускаем, что чёрное стало белым. Мы не оправдываем Гитлера или тех, кто совершает насилие. Акт прощения означает, что мы не обязаны рушить свою жизнь только потому, что Гитлер жил на земле. Митрополит Антоний Сурожский говорил парадоксальную вещь: человек ненавидящий заперт с насильником в своей голове. Вроде бы он хочет через ненависть освободиться от влияния насильника, но не может. Евагрий Понтийский называл гневливого человека идолопоклонником, потому что, когда гневливый человек пытается молиться Богу, в его голове присутствует образ обидчика.
Образ преодоления этой ненависти продемонстрировал известный боксёр Василий Ломаченко. Он рассказывал, что первый его бой за звание чемпиона мира был
