Дон Клеофас пожелал видеть пожар, и Хромой тотчас же перенес его к Пуэрто дель Соль, на большой дом, напротив горевшего.
ГЛАВА XI
О пожаре и о том, что сделал Асмодей из дружбы к дону КлеофасуСначала они услышали беспорядочный шум голосов: одни кричали «горим», другие требовали воды. Вскоре они заметили, что большая лестница, ведущая в главные апартаменты дона Педро, объята пламенем; из окон вырывались клубы огня и дыма.
— Пожар в самом разгаре, — сказал бес, — огонь добрался до крыши и прорывается наружу. Искры так и летят. Горит до того сильно, что народу, сбежавшемуся тушить пожар, остается только глазеть на него. Постарайтесь рассмотреть в толпе старика в халате; это — сеньор де Эсколано. Слышите его вопли и мольбы? Он обращается к окружающим и умоляет спасти его дочь. Но напрасно он обещает щедрую награду; никто не хочет рисковать жизнью. А девушке только шестнадцать лет, и красоты она несравненной. Отец, видя, что тщетно просить о помощи, в припадке безумного отчаяния рвет на себе волосы, выдергивает усы, колотит себя в грудь; избыток горя доводит его до безрассудных поступков. С другой стороны Серафина, покинутая в своей комнате служанками, от страха лишилась чувств и скоро задохнется от дыма. Ни один смертный не в силах спасти ее.
— Ах, сеньор Асмодей, — воскликнул Леандро-Перес в порыве великодушного сострадания, — снизойдите к охватившей меня жалости и не откажите в моей просьбе: спасите эту юную особу от угрожающей ей смерти! Я вас умоляю, пусть это будет отплатой за услугу, которую я вам оказал. Не противьтесь моему желанию; вы меня смертельно огорчите.
Слушая эти мольбы, бес улыбнулся.
— Сеньор Самбульо, у вас все качества доброго странствующего рыцаря, — сказал он ему, — вы храбры, сострадательны к несчастьям других и прытки на оказание услуг девицам. Уж не броситесь ли вы в пламя, как новый Амадис{31}, чтобы спасти Серафину и возвратить дочь отцу?
— О, если бы это было возможно, я, не колеблясь, бросился бы в огонь! — воскликнул дон Клеофас.
— Единственной наградой за такой прекрасный подвиг была бы смерть. Я уже сказал вам, что человеческая храбрость в этом случае бессильна. Придется мне самому вмешаться, чтобы доставить вам удовольствие. Смотрите отсюда, как я буду действовать; внимательно наблюдайте за мной.
Не успел бес договорить, как преобразился в дона Клеофаса, к немалому удивлению последнего, смешался с толпой, протиснулся сквозь толчею и кинулся в огонь, как в родную стихию, на глазах у зрителей, которые пришли в ужас от этого поступка и выразили порицание единодушным криком.
— Что за безумец! — возмущался один. — Как могла корысть так ослепить его? Не будь он полоумным, обещанная награда не соблазнила бы его.
— Он, верно, влюблен в дочь дона Педро и с отчаяния решил либо спасти свою возлюбленную, либо погибнуть вместе с ней, — сказал другой.
Все уже решили, что ему предстоит участь Эмпедокла,[16] но через минуту увидели, как он выходит из пламени с Серафиной на руках. Воздух огласился радостными кликами, толпа воздавала хвалу храброму кабальеро за такой доблестный подвиг. Когда безумно отважный поступок увенчивается успехом, никто его не осуждает, — так и это чудо показалось народу естественным проявлением испанской доблести.
Но девушка была еще в обмороке, и отец не решался предаваться радости, опасаясь, как бы она не умерла от пережитого ужаса. Однако старик скоро успокоился: девушку удалось привести в чувство. Она посмотрела на отца и сказала ему с нежностью:
— Сеньор, если бы не было в живых вас, я бы более опечалилась, чем радуюсь теперь, когда спасли меня.
— Ах, дочь моя, — отвечал он, целуя ее, — тебя я не потерял, а остального мне не жаль. Поблагодарим, — продолжал он, представляя ей мнимого дона Клеофаса, — поблагодарим этого милого человека, — это твой спаситель, ему ты обязана жизнью. Благодарность наша безмерна, и обещанной денежной наградой с ним расквитаться невозможно.
Тогда бес решил ответить дону Педро и вежливо сказал:
— Сеньор, не обещанная вами награда побудила меня к услуге, которую я имел счастье оказать вам. Я — дворянин и кастилец. Приятное сознание, что я осушил ваши слезы и вырвал из пламени столь прелестную особу, — достаточная для меня награда.
Такое бескорыстие и великодушие внушили сеньору де Эсколано большое уважение к спасителю его дочери; он пригласил юношу бывать у него в доме и предложил ему свою дружбу. После оживленного обмена любезностями отец с дочерью удалились во флигель, стоявший в конце сада, а бес возвратился к студенту. Тот, видя Асмодея в первоначальном обличье, спросил:
— Сеньор бес, не обманывают ли меня глаза: ведь я видел вас сейчас в моем образе?
— Извините меня, я вам сейчас объясню причину этого превращения, — ответил Хромой. — У меня созрел большой план: я хочу женить вас на Серафине; представ перед ней в вашем облике, я уже внушил ей сильную страсть к вашей милости. Дон Педро тоже весьма доволен вами, потому что я тонко польстил ему, сказав, что, спасая его дочь, имел в виду только услужить им обоим и что честь довести до конца такое опасное предприятие — лучшая награда для испанского дворянина. У старика благородная душа, и он не захочет отстать от вас в великодушии. Поверьте, в эту минуту он раздумывает о том, не выдать ли за вас свою дочь, чтобы награда соответствовала услуге, которую, по его представлению, вы ему оказали. Покуда он примет решение, — прибавил Хромой, — займем для наблюдений место поудобнее.
И с этими словами он перенес студента на высокую церковь, в которой было множество гробниц.
ГЛАВА XII
О гробницах, тенях и Смерти— Оставим пока наблюдения над живыми, — сказал бес, — и потревожим ненадолго сон мертвых, покоящихся в этом храме. Осмотрим все эти гробницы. Любопытно, что в них скрыто и почему они воздвигнуты?
В первой, направо, покоятся останки генерала, который, возвратясь с войны, нашел, подобно Агамемнону, у себя в доме нового Эгиста{32}. Во второй лежит молодой дворянин, пожелавший во время боя быков похвалиться перед дамой сердца ловкостью и силой. Он был убит и растерзан. В третьей покоится старый прелат, покинувший этот свет довольно неожиданно: будучи вполне здоровым, он написал духовное завещание и прочитал его своим слугам. Как добрый господин, он им кое-что завещал. Его повар поспешил получить свою долю.
В четвертой гробнице погребен придворный, который всю жизнь угождал великим мира сего. В течение шестидесяти лет его ежедневно видели при вставании короля, за его обедом, ужином и перед тем, как король ложился спать; за такое усердие он был осыпан монаршими милостями.
— А сам-то он оказывал кому-нибудь услуги? — спросил дон Клеофас.
— Никому, — отвечал бес, — он часто обещал, но никогда не исполнял обещания.
— Ах, негодяй! Если бы захотели выбросить из человеческого общества лишних людей, хорошо бы начать с таких царедворцев! — воскликнул дон Клеофас.
— Пятая гробница, — продолжал Асмодей, — хранит останки вельможи, большого патриота и ревностного поборника величия трона. Он был всю жизнь посланником: в Риме или во Франции, в Англии или Португалии; он совсем разорился на этих посольских постах, и, когда умер, его не на что было похоронить. Король в награду за его заслуги принял на свой счет расходы по его похоронам.
Перейдем теперь к памятникам на той стороне. Первый принадлежит богатому купцу; покойный оставил детям громадное состояние, но, опасаясь, что они забудут свое происхождение, велел высечь на гробнице свое имя и звание, что теперь не очень-то нравится его потомкам.
Следующий мавзолей, превосходящий великолепием все остальные, вызывает восхищение путешественников.
— Действительно, он прекрасен, — согласился Самбульо. — Особенно эти две коленопреклоненные фигуры. Какое мастерское исполнение, какой искусный скульптор ваял их! Но скажите, пожалуйста, кем были при жизни изображенные здесь особы?
— Это герцог и его супруга, — ответил Хромой. — Он занимал высокий пост при дворе и с честью исправлял свою должность; жена его была весьма благочестивая женщина. Я хочу вам рассказать небольшой эпизод из жизни этой доброй герцогини, хоть вы его, пожалуй, и найдете немного вольным для такой набожной особы.
Долгое время духовником этой дамы был монах ордена Милосердия{33} по имени дон Херонимо де Агиляр, почтенный человек и знаменитый проповедник: она была им довольна. Но в то время в Мадриде появился некий доминиканец, восхищавший всех своим красноречием. Этого нового проповедника звали братом Пласидом; на его проповеди собирались, как на проповеди кардинала Хименеса{34}. Слух о его даровании проник во дворец, его пожелали послушать, и там он еще более понравился, чем в городе.
