Дорогой друг ничего не думал, но посоветовал пожертвовать правительственными облигациями. Тогда Жервеза взяла другую связку и наугад вытащила оттуда лист бумаги. Это была трехпроцентная акция стоимостью в 1374 франка. Людовик положил ее в карман. Во второй половине дня он вместе со своим секретарем продал ее маклеру и получил сорок шесть тысяч франков.
Но что бы ни говорила Жервеза, Арсен Люпен не чувствовал себя как дома. Напротив, его не переставало удивлять положение, которое он занимал в особняке Эмберов. Много раз ему приходилось убеждаться, что слуги не знают его имени. Они называли его просто господином. Людовик всегда говорил так: «Предупредите господина… Господин пришел?» К чему такая загадочность?
Впрочем, утихли и первоначальные восторги. Эмберы почти не разговаривали с ним. Конечно, они обращались с ним учтиво, как и подобает обращаться с благодетелем, но практически не обращали на него внимания. Складывалось впечатление, что они считают его оригиналом, который не любит, когда ему надоедают. Они уважали его уединение, словно он сам установил такие правила игры, словно это было его прихотью. Однажды, проходя по вестибюлю, Арсен Люпен услышал, как Жервеза говорила каким-то двум мужчинам:
– Он такой дикарь!
«Ну и пусть! – подумал Арсен Люпен. – Да, дикарь».
Не собираясь докапываться до сути столь странного поведения этих людей, Арсен Люпен продолжал претворять в жизнь свой план. Он убедился, что не стоит рассчитывать ни на случай, ни на забывчивость Жервезы, которая всегда носила ключ от сейфа с собой. Более того, Жервеза никогда не уносила ключа, не переставив буквы в замке. Значит, ему надо было действовать.
Но тут произошло событие, ускорившее ход событий: газеты развернули яростную кампанию против Эмберов. Их обвиняли в мошенничестве. Арсен Люпен пристально наблюдал за перипетиями драмы и поведением супругов. И понял, что потеряет все, если будет медлить.
Пять дней подряд Арсен Люпен запирался в своей комнате, вместо того чтобы, как обычно, уходить домой в шесть часов. Но все думали, что он ушел. Он же, распластавшись на полу, следил за кабинетом Людовика.
За все эти пять дней благоприятного случая, на который так надеялся Арсен Люпен, не представилось, и он ночью уходил через маленькую дверь, ведшую во двор. Ключ от нее у него был.
Но на шестой день Арсен Люпен узнал, что Эмберы в ответ на злобные инсинуации своих врагов решили открыть сейф, чтобы составить полную опись его содержимого.
«Все решится сегодня вечером», – подумал он.
И действительно после ужина Людовик ушел в свой кабинет. К нему присоединилась Жервеза. Они вместе начали листать регистрационные книги.
Прошел час, другой… Арсен Люпен слышал, как слуги ложились спать. Теперь на втором этаже никого не осталось. Пробила полночь. Эмберы продолжали заниматься своим делом.
– Пора, – прошептал Арсен Люпен.
Он открыл окно, выходившее во двор. На небе не было ни луны, ни звезд. Двор окутывала кромешная темнота. Арсен Люпен вытащил из шкафа веревку с узлами и привязал к балконной ограде, перелез через нее и медленно спустился, держась одной рукой за водосточный желоб, до окна, расположенного под окном его комнаты. Это было окно кабинета, зашторенное плотными шерстяными занавесями. Несколько минут он неподвижно стоял на балконе, чутко прислушиваясь и всматриваясь в темноту.
Все было тихо. Успокоившись, он слегка толкнул створки окна. Если никто не удосужился проверить, заперто ли окно, оно должно было открыться, поскольку вечером он повернул шпингалет так, чтобы тот не вошел в паз.
Окно поддалось. Тогда с величайшей осторожностью Арсен Люпен растворил его шире. Просунув голову в проем, он замер. Через щель между неплотно сдвинутых занавесей струился слабый свет. Он увидел Жервезу и Людовика, сидящих около сейфа.
Они изредка очень тихо обменивались словами, поглощенные своей работой. Арсен Люпен прикинул расстояние, отделявшее его, точно рассчитал движения, которые ему понадобится сделать, чтобы обездвижить обоих, не дать возможности позвать на помощь. Он уже собирался броситься вперед, как Жервеза сказала:
– Как вдруг холодно стало! Пойду, пожалуй, лягу. А ты?
– Мне хотелось бы закончить.
– Закончить? Да тут работы на целую ночь!
– Да нет, на один час, не больше.
Жервеза ушла. Прошло двадцать минут, тридцать. Арсен Люпен распахнул окно шире. Занавеси заколыхались. Он сильнее толкнул створки. Людовик обернулся и, увидев раздувшиеся от ветра занавески, встал, чтобы закрыть окно…
Не было ни криков, ни даже подобия борьбы. Несколькими точными ударами, не причинив своему сопернику никакой боли, Арсен Люпен оглушил его, замотал голову занавеской и связал. И он все это проделал так ловко, что Людовик даже не успел заметить лица нападавшего.
Затем Арсен Люпен быстро направился к сейфу, схватил две папки, сунул их под мышку, спустился по лестнице, пересек двор и открыл заднюю калитку. На улице стоял экипаж.
– Возьми это, – обратился Арсен Люпен к кучеру, – а потом иди за мной.
Он вернулся в кабинет. Они вместе опустошили сейф за два приема. Затем Арсен Люпен поднялся в свою комнату, отвязал веревку и уничтожил следы своего присутствия. Все было кончено.
Через несколько часов Арсен Люпен с помощью сообщника принялся разбирать папки. Он не испытал ни малейшего разочарования, удостоверившись, что состояние Эмберов было не так велико, как считалось. Он это предвидел. Миллионы не исчислялись сотнями и даже десятками. Но в целом состояние Эмберов оценивалось в кругленькую сумму. Деньги были вложены в ценные бумаги, облигации железнодорожных компаний, государственные облигации, фондовые бумаги Парижской биржи, акции Суэцкого канала, рудников Севера и так далее.
Арсен Люпен удовлетворенным тоном заметил:
– Разумеется, убытки будут значительными, когда придет время торговаться. Мы столкнемся с трудностями, нам не раз и не два придется продавать бумаги по смешным ценам. Но это не имеет значения. Благодаря этому первоначальному капиталу я смогу жить так, как хочу… и воплотить в жизнь кое-какие мечты, столь любезные моему сердцу.
– А остальное?
– Можешь сжечь, малыш. Эта груда бумаг производила впечатление лишь в сейфе. Нам же они не нужны. Что касается акций, то мы спокойненько запрем их в стенному шкафу и будем ждать благоприятного момента.
На следующий день Арсен Люпен подумал, что ему ничто не мешает вернуться в особняк Эмберов. Но из газет он узнал совершенно неожиданную новость: Людовик и Жервеза исчезли.
Сейф открывали в торжественной обстановке. Магистраты нашли в нем то, что оставил Арсен Люпен… практически ничего.
Таковы факты и объяснение некоторых из них в интерпретации Арсена Люпена. Этот рассказ я услышал из его собственных уст в день, когда он разоткровенничался.
В тот день он ходил взад-вперед по моему кабинету, и в его глазах сверкали гневные искорки, которых я прежде не замечал.
– Одним словом, – спросил я, – это ваше самое блестящее дельце?
Уклонившись от прямого ответа, он сказал:
– В этом деле есть неразгаданные загадки. И даже после моих объяснений остается столько темных мест! Почему они сбежали? Почему не воспользовались помощью, которую я невольно им предоставил? Было ведь так легко сказать: «Сто тысяч миллионов лежали в этом сейфе. Сейчас их там нет, потому что их украли»!
– Эмберы потеряли голову.
– Да, вот именно, потеряли голову… С другой стороны, правда…
– Что?
– Нет, ничего.
Что скрывалось за этой недомолвкой? Арсен Люпен не говорил всей правды, это было очевидно. И ему было трудно признаться в том, что он недоговаривал. Я был заинтригован. Вероятно, речь шла о чем-то очень серьезном, если такой человек, как Арсен Люпен, засомневался.
Я стал наугад задавать ему вопросы.
– Вы с ними больше не встречались?
– Нет.
– А вы не испытываете нечто вроде жалости к этим несчастным?
– Я?! – воскликнул он, так и подскочив.
Его возмущение удивило меня. Неужели я попал в цель? Тогда я продолжил:
– Разумеется. Если бы не вы, они, возможно, сумели бы противостоять опасности… или, по крайней мере, уехать с полными карманами.
– Угрызения совести… Именно этого вы добиваетесь от меня, не правда ли?
– Разумеется!
Арсен Люпен с силой ударил кулаком по столу.
– И я, по вашему мнению, должен испытывать угрызения совести?
– Называйте это угрызениями или сожалением… словом, хотя бы какое-нибудь чувство…
– Какие-нибудь чувства к людям…
– К людям, у которых вы отняли целое состояние.
– Какое состояние?
– Ну… Эти две-три пачки акций…
– Две-три пачки акций! Я украл у них пачки акций, так? Часть их наследства? В этом моя вина? В этом мое преступление? Но, черт возьми, мой дорогой, вам не приходило в голову, что они были фальшивыми, эти акции?.. Понимаете? ОНИ БЫЛИ ФАЛЬШИВЫМИ!
