ложи связал меня. Я уж на что толстокож, но буквально чувствовал магнетическую связь. Будто всё, что мы сделаем полезного для общественного блага в Отечестве, прямо за океан и перетечёт через эту печать… Чёрт его знает, может, просто нервы расшатались? Соскучился по Отечеству.
Пьянов молчал. Никита Ильич в отчаянии воскликнул:
— Вы и сами чувствуете, как я, но не решаетесь признать!
— Тут вы правы: чувствую я совершенно так же, как вы говорите, — улыбнулся Пьянов. — Просто я опасаюсь оказаться несправедливым.
— Так разве же я предлагаю вам делать что-то противу наших новых братьев или нечто, идущее вразрез с теми надеждами, которые они возложили на нас? — воскликнул Никита Ильич с облегчением, обрадованный тем, что упрямый собеседник сдался. — Напротив, я собираюсь развивать их благие начинания и поддерживать связи с материнской ложей. Тем паче, что это не пойдёт никоим образом вразрез с национальными интересами, а послужит, надеюсь, ко благу России.
Пьянову заметно полегчало от такого оборота дела, и он стал рассуждать уже спокойно:
— Престранно, что перстень оказался так плох. Пятиконечная звезда — прекрасный древний знак, дошедший к нам от античности.
— Совершенно справедливо! Единственный, если задуматься, символ, который соединяет в себе гармонию, полное равновесие, с одной стороны, и движение к распространению, активность — с другой стороны.
— Ведь и первые христиане им пользовались.
— Я изучил эту тему. В православии пентаграмма и ныне означает и Вифлеемскую звезду, и Преображение Господне, и пять догматов. А у католиков — ещё пять ран Христовых… Эх, мало я дал подержать вам перстень. Нужно было дать довольно времени, чтобы вы успели определить свои ощущения!
— Две пятиконечных звезды наложены друг на друга. Получился род пентаграмматома — символа-заклинания. Я читал о таких прежде.
— Да-да.
— Но что это означает? Вас не посвятили?
— Объясняли философически, путано, но сам я для себя вывел следующее. Соединение двух полушарий и двух континентов. О! Они совершенно по-другому, чем мы, видят мир! Они очень чувствуют себя «за морями»… Есть такое выражение в аглицком языке… Означает: на оборотной стороне мира, вдали от европейской цивилизации. Это и предмет гордости, и некой… тоски, что ли. Это — как память о потерянном рае. Полагаю, рано или поздно эта пуповина отсохнет, но пока ещё кровоточит.
— В этом нет зла.
— Вовсе нет. Впрочем, что понимать под злом? Рога, и копыта, и сера — из сказок, коими няньки пугают малых ребят на ночь.
Пьянов невольно рассмеялся: ему припомнилось, как старший сынок, будучи ещё совсем в нежном возрасте, однажды противу всех правил прибежал в родительскую спальню в слезах и мокрой ночной рубашечке, крича, что нянька превратилась в чёрта. А нянька-то по молодости играла в театре у прежнего барина, пока тот не разорился и не продал имение вместе с актёрами. Вот и принялась изображать подряд всех персонажей сказки, которую рассказывала мальчику на ночь. Хорошая была, видно, актриса…
— Просто не наше это, и придумано совершенно для своих целей.
Анатолий Львович задумчиво смотрел за борт, будто желал разглядеть в глубине вод злополучный перстень и решить, наконец, загублен ли он зря мастером ложи или же справедливо отправлен в пучину.
Ближе к концу похода шторма стихли, воцарилась почти идеальная погода: крепкий попутный ветер, облачно без дождя, бодрящая свежесть воздуха. Участники экспедиции постепенно возвращались к привычному ритму жизни, обыкновенным для себя занятиям. Скоро они окажутся дома! Все чувствовали приближение к родным берегам.
У Болотина появилось довольно досуга, чтобы засесть за записи. Хотел упорядочить впечатления и внести в тетрадь полученные от новоявленных братьев сведения, чтобы не улетучились из памяти, как водится, под влиянием времени и обстоятельств.
Кроме того, двое членов Ложи истинных вольных каменщиков получили возможность наговориться вволю. Болотин обстоятельно посвящал своего товарища и брата во все премудрости истинных вольных каменщиков.
Беспокойная мысль Пьянова направилась и в прагматическое русло:
— Дорогой Никита Ильич! Вы намерены отчитываться ложе во всяком своём шаге, предпринятом по масонской стезе? Верно ли я понял?
— Безусловно. Англосаксы — не русские, больше жизни любят учёт и порядок. Станем отчитываться как следует.
— Как же вы станете отправлять отчёты в материнскую ложу без печати, которую вы швырнули в океан? Как вы объясните её скорую пропажу?!
Болотин усмехнулся не без самодовольства.
— Я заранее объяснил.
Анатолий Львович растерянно хлопнул ресницами и стал молча ждать объяснения.
— Я тотчас, как надел, решил, что выброшу перстень, но хотел прежде продемонстрировать его вам.
— Что же вы придумали для писем и отчётов? — воскликнул Пьянов, замученный ожиданием разгадки.
— Сослался на перлюстрацию — вот что! Каюсь, сгустил красок насчёт Особой канцелярии. Я не скрыл, что масонские ложи действуют у нас довольно свободно. Но все они учтены. А тут появляется новый масонский знак; мы навлечём на себя повышенный интерес. Сие крайне нежелательно — был ответ, которого я вполне ожидал. Тогда не лучше ли вести переписку так, будто она ведётся между обыкновенным производителем работ и заказчиком, находящимся за границей? Вот и весь сказ! У них остался образчик моей подписи, с которым легко сверить любую бумагу.
Никита Ильич победно глянул на Пьянова, но тот выглядел озабоченным.
— Ежели кто из братьев пересечёт океан и явится к вам в гости, чтобы лично проверить вашу деятельность? Тут и вскроется отсутствие перстня.
— Тогда и станем выкручиваться, — легкомысленно отмахнулся Болотин. — На своей земле легче. Впрочем, если серьёзно, то вот мои соображения. Мы обязаны держать ответ лишь до того момента, пока не сформируется независимая ложа.
— Вот как! Вы рассчитываете вскорости отделиться?! — изумился Пьянов.
— Вскорости вряд ли получится, но раньше или позже устроим это, — убеждённо ответил Никита Ильич.
— Что, ежели вам не дадут разрешения на отделение ложи?
— Дадут, не сомневайтесь! Или мы не русские люди?! — воскликнул Болотин редким для него тоном весёлого задора. — А вот скажите лучше, дорогой Анатолий Львович, какой символ вы лично избрали бы для нашей ложи?
— Думается, пятиконечную звезду, безо всяких дополнений и удвоений, — ответил Пьянов с ходу. — Она проста, совершенна, и смыслы несёт в себе самые возвышенные. А вы, Никита Ильич, какой бы предпочли символ?
— Как и вы: простую пятиконечную звезду. Золотую или серебряную.
Глава 4
Подводные камни археологии
— Молодец, что быстро вернулся! Я так боялся, что ты затянешь с отъездом!
Николай, едва прибыл в Москву, только бросил вещи на койку в прежнем своём малоприятном жилище: не стал терять время на поиски нового места для ночлега — и отправился на Девичье поле, к Алексею Кондратьевичу на службу.
