Едва ров был закончен, как на соседних холмах появился многочисленный неприятель. Оставив Ибн Омм-Мактума, человека, заслуживавшего доверия, командовать в городе и зорко следить за теми горожанами, которые были враждебно настроены, Магомет выступил с тремя тысячами войска, которое он расставил в боевом порядке позади глубокого рва. Абу Софиан, ничего не подозревая, смело шел вперед с союзными силами курайшитов и гатафанитов, но был внезапно удержан рвом и сильным обстрелом со стороны мусульман, скрывавшихся за ним. Таким образом, ему пришлось расположиться лагерем, причем курайшиты заняли нижнюю часть долины, а гатафаниты – верхнюю. В течение нескольких дней оба войска занимали противоположные стороны рва и только издали бросали друг в друга камнями из пращей и стрелами из луков.
Тем временем лазутчики донесли Магомету, что еврейское племя кораид, имевшее сильно укрепленный замок вблизи города и заключившее с ним договор о мире, находилось в тайном союзе с неприятелем. Он теперь понял, как трудно с его скромными силами охранять ров по всей его длине, защищаясь от грозившего изменнического нападения со стороны кораидитов, при необходимости поддерживать спокойствие в городе, где евреи, по всей вероятности, имели тайных союзников. Созвав военный совет, он спросил у военачальников их мнения относительно того, не следует ли подкупить гатафанитов на отдельный мир, предложив им треть всего сбора фиников, получаемого Мединой. На это Саад ибн Моад, мужественный предводитель ауситов Медины, спросил его:
– Предлагаешь ли ты это нам по повелению Аллаха или от себя?
– Если б это было повеление Аллаха, – возразил Магомет, – то я не стал бы спрашивать вашего совета. Я вижу, как неприятель теснит нас со всех сторон, и ищу средства нарушить их союз.
– О пророк Бога! – воскликнул Саад, – когда мы были идолопоклонниками, они получали наши финики, платя за них, и неужели же мы станем им давать их теперь даром, став правоверными и имея тебя руководителем? Нет, клянусь Аллахом! Если им нужны наши финики, пусть добывают они их своими саблями.
Мужественному Сааду пришлось вскоре доказать свою храбрость на деле. Отряд конных курайшитов, в числе которых были Акрема, сын Абу Джаля, и Амру, дядя первой жены Магомета, Хадиджи, нашли место, где ров был узок, и им удалось, пришпорив коней, перескочить через него; за ними последовало несколько воинов. Тогда они начали вызывать храбрейших мусульман на единоборство. Вызов приняли Саад ибн Моад, Али и несколько товарищей их. Али вступил в единоборство с Амру; они сражались и на конях, и пешие, схватились и повалились на землю, причем Али оказался победителем и убил своего врага. Общая борьба была очень упорна; много оказалось убитых с обеих сторон, а Саад ибн Моад был сильно ранен. Наконец, курайшиты отступили и пришпорили своих лошадей, чтоб перескочить через ров. Конь одного из них, Навфала ибн Абдаллаха, не перескочил рва, и град камней посыпался на всадника, пока он находился во рву; тогда он, обратившись к мусульманам, стал вызывать их напасть на него с более благородным оружием. Мгновенно Али соскочил в ров, и вскоре Навфал пал под ударами его сабли. Затем Али присоединился к своим товарищам, преследовавшим бегущего врага, и ранил Акрему дротиком. Эта стычка получила название «битвы при Моате».
Магомет, все еще не решаясь вступить в открытый бой, послал Русима, араба из племени гатафанитов, тайно обратившегося в ислам, осмотреть лагерь неприятелей и искусно посеять между ними раздор. Русим сперва отправился к кораидитам, с которыми был в старинной дружбе. «Не безумие ли, – сказал он им, – дать вовлечь себя в ссору мекканских курайшитов между собой? Обдумайте, насколько ваше положение иное, чем их! Потерпев поражение, им стоить только удалиться в Мекку, и там они будут в безопасности. Их союзники в пустыне тоже удалятся в свои отдаленные родные места и предоставят вас одних в жертву мести Магомета и жителей Медины. Итак, прежде чем вступить с ними в общий бой, пусть они поручатся и дадут залог, что не отступят до тех пор, пока не сломят власть Магомета».
Затем он отправился к курайшитам и гатафанитам и предостерегал их доверяться евреям-кораидитам, обвиняя их в намерении взять от них заложников и передать их в руки Магомета.
Раздор, так искусно посеянный между союзниками, вскоре возымел надлежащее действие. Абу Софиан в пятницу вечером дал знать евреям, чтоб они на следующий день были готовы к общей атаке. Евреи отвечали, что следующий день есть день субботний, когда им нельзя принимать участия в битве; в то же время они отказались помогать им в военных действиях, пока их союзники не дадут им заложников в доказательство того, что до конца они будут действовать заодно.
Курайшиты и гатафаниты были теперь убеждены в измене кораидитов и не решались на предложенную атаку, опасаясь, чтоб те не напали на них сзади. Пока они бездействовали в своем лагере, налетела холодная буря со стороны пустыни, с сильным дождем и страшными порывами ветра. Их палатки были снесены, сторожевые огни потушены, и среди этого переполоха вдруг пронесся слух, что буря эта явилась по волшебству Магомета, который со своим войском идет против них. На всех напал панический страх, и произошло всеобщее смятение. Абу Софиан, видя, что все усилия водворить порядок тщетны, сел с отчаяния на своего верблюда и подал знак к отступлению. Союзники поспешили удалиться с этого поля ужаса и беспорядка, причем курайшиты направились к Мекке, а остальные – к себе в пустыню.
Абу Софиан, полный ярости и огорчения, написал Магомету письмо, обвиняя его в том, что он трусливо прятался за рвом, – вещь, неслыханная в арабских военных действиях, – и грозя отомстить ему со временем, когда они встретятся в открытом поле, как в Ухудской битве. Магомет отвечал ему вызовом, предсказывая, что близок день, когда он вдребезги разобьет курайшитских идолов.
По удалении врагов Магомет решил ответить кораидитам, которые, запершись в своих укреплениях, противостояли осаде в течение нескольких дней; наконец, вынужденные голодом, они решились обратиться к посредничеству их давнишних друзей и покровителей – ауситов. Последние просили пророка даровать евреям те же условия, какие он некогда поставил кайнокам по просьбе хазрадита Абдаллаха. Магомет подумал с минуту и предложил предоставить их участь решению Саада ибн Моада, главы ауситов. Кораидиты, зная, что он некогда был их другом, радостно согласились. В силу этого они сдались в количестве семисот человек и, закованные в цепи, отведены были в Медину. К несчастью для них, Саад считал их изменнический союз с неприятелем за причину недавнего поражения. Он все еще страдал от раны, полученной в битве при Моате, и в минуты особенно сильных болей и гнева он постоянно молил о том, чтоб при своей жизни успеть отомстить кораидитам. Таково было его настроение, когда ему предложено было решить их участь.
Саад был человек толстый, полнокровный; его с трудом посадили на осла, подложили под него кожаную подушку и поддерживали все время на седле, пока он не доехал до места. Прежде чем войти в судилище, он от всех присутствующих потребовал клятвы в том, что они подчинятся его решению. Евреи радостно согласились в ожидании благоприятных результатов. Но едва ввели его в суд, как он, протянув руку, присудил, чтоб мужчины были казнены, их жены и дети отданы в рабство, а их имущество распределено между победителями.
Несчастные евреи были поражены ужасом; но решение это было окончательное. Их отвели на площадь, прозванную с тех пор «рынком кораидитов», где вырыты были громадные могилы, куда их заставили спуститься, и там одного за другим казнили, причем не сделали исключения и для князя их, Хоай ибн Ахтаба. Так вполне исполнилось желание Саада ибн Моада отомстить кораидитам: он присутствовал при казни людей, осужденных им; но возбуждение его было так сильно, что рана открылась, и он умер вскоре после того.
В укреплении Кораида было найдено значительное количество пик, копий, шлемов и другого вооружения, а на полях паслось громадное количество овец, лошадей и верблюдов. При дележе принято было за правило, чтоб каждый пеший воин получал один жребий, а каждый конный – три: два для своего коня и один для себя. Пятая часть всей добычи была предварительно отделена пророку.
Драгоценнее всего в этой добыче была, в глазах Магомета, Рехана, дочь Симеона, богатого и могущественного еврея, и самая красивая женщина во всем племени. Он взял ее себе и, обратив в свою веру, женился на ней.
Но неравнодушный к прелестям еврейских женщин Магомет становился все более неумолим в своей ненависти к евреям, нимало не доверяя их договорам и подозревая их в самых коварных замыслах на его жизнь. Мусульманские писатели приписывают чарам еврейских колдунов продолжительную и мучительную болезнь, от которой Магомет страдал в это время; болезнь эта не поддавалась никаким лекарствам. Они описывают даже, какими чарами этот недуг был вызван. По их словам, еврейский колдун, живший в горах, проделал их при помощи своих дочерей, тоже опытных в этом дьявольском искусстве. Они приготовили маленькую восковую фигурку Магомета, обвили ее его волосами и воткнули в нее одиннадцать иголок. Затем они сделали одиннадцать узлов на тетиве, дуя на каждый узел; обмотали тетивой фигуру Магомета и бросили все в колодец. Под влиянием этих могущественных чар Магомет стал сохнуть, пока его друг, ангел Гавриил, не открыл ему в видении эту тайну. Проснувшись, он послал Али к колодцу, где восковая фигурка и была найдена. Когда ее принесли к Магомету, он, по словам той же легенды, произнес над ней две последние главы Корана, сообщенные ему в недавнем видении. Главы эти состоят из одиннадцати стихов:
