— Что это? Не подходи. — В последнее слово она вложила Силу, мягкое касание, что можно было сбросить, как прикосновение застывшей руки. Губы девушки дрожали.
— Ты от Роклис.
Дженни покачала головой. — Я знаю командира Роклис, — сказала она. — Я не работаю для нее.
— Ты с ее людьми, теми, что в крепости. Ты пришла с ее солдатами. Ты хочешь забрать меня. Мне нужно идти.
— Пожалуйста, не надо.
— Ты ведьма.
— Как и ты.
— Я — нет. Не настоящая. — Она отступила почти к краю вырубки. Дженни знала заклинания, что могли бы принудить девушку, особенно когда ее сосредоточенность ослаблена страхом и истощением от ран. Но Изулт ощутила бы их и узнала бы, для чего они нужны.
— А хотела бы быть? — вместо этого спросила она. И когда глаза Изулт задумчиво расширились, — Мужчины не обижают ведьм.
Изулт опустилась на колени и вздохнула. Грязный палец исследовал ноздрю.
— Ты ведьма? — Сейчас это был вопрос, у Дженни было ощущение, что девушка впервые на нее взглянула. Видя ее такой, какая она была, а не такой, какой ее нарисовал страх.
Тьма над деревьями редела. Драконьи чувства Дженни донесли до нее путаницу голосов, крошечных и резких, как картинки в далеком кристалле:
— Я проучу эту сучку! — и — Не доверяйте никому, капитан, никому из них!
Голос ее прозвучал ровно. — Меня зовут Дженни. Если хочешь, я помогу тебе уйти от Балгодоруса.
Показались острые маленькие белые зубы, покусывая израненные и потрескавшиеся губы. — Он меня поймает.
— Нет
— Раньше он меня ловил. — Она дрожала, и Дженни ощутила прилив ярости по отношению к этим людям.
— Раньше у тебя не было настоящей волшебной защиты.
Треск в деревьях, удары по воде, по скалам. Не может быть, чтобы Изулт этого не слышала — или она даже этого не изучила?
— Ты пытаешься обхитрить меня. — Девушка снова отступила, ее темные зрачки были обведены белым. — Ты ведьма командира Роклис, а я слышала, что она делает с ведьмами. От Ледяных Наездников слышала.
— Ничего она не делает, — сказала Дженни. — Она пытается основать школу, чтобы помочь обучению магов.
— Это все ложь! — Голос Изулт был на грани истерики. — Она им лжет, чтобы заставить прийти, чтобы она могла скормить их демонам.
— Это не правда. — Дженни слышала эту старинную сказку дюжину раз в дюжине разных видов. Ее любили все Ледяные Наездники: мать Джона рассказала Дженни (еще ребенку) что короли древности пили кровь детей, рожденных ведьмами, или приносили их в жертву демонам на скалах вблизи океана или у подножия идолов, сделанных из латуни. В других историях говорилось, что они используют магические заклинания, чтобы превратить их в воробьев, или мышей, или котов.
— Она никогда не причиняла вреда ни мне, ни моему сыну, у которого тоже есть магическией дар.
— Ты мне лжешь! — Попав в ловушку между страхом перед Балгодорусом и ужасом неизвестного, Изулт вне себя от испуга завизжала:
— Ты просто хочешь, чтоб я помогла тебе навредить моему мужчине.
— Он не твой мужчина, — устало сказала Дженни. — Он…
Голова Изулт приподнялась. Во мраке за деревьями кричали голоса:
— Я с нее шкуру спущу, с этой суки! Отвечай, маленькая шлюха, или…
— Я здесь, — отчаянно завопила Изулт. — Я здесь. Она хочет меня схватить, убить меня! — Она грубо и неумело метнула заклинание, и живот Дженни, все тело свело от тошноты и боли. И тут же Дженни услышала, как закричал и согнулся от рвоты один из людей Балгодоруса. Ограничения. В ярости Дженни отшвырнула эту магию, в которой было не больше силы, чем в руке ребенка, и растворилась в темно-зеленых тенях деревьев.
— Не бей меня! — услышала она вскрик Изулт. — Она выманила меня колдовством. Она пошла туда, видишь, в деревьях?
Она указывала пальцем — на это ее магических способностей, по крайней мере, хватало — и Дженни повернулась и скользнула в сторону, укутавшись темным узором пледов, чтобы скрыть очертания тела. Балгодорус ударил девушку, отчего та упала на колени в прошлогоднюю мертвую листву, и Дженни кожей ощутила отчаянную вибрацию бесформенной магии, которую Изулт пыталась метнуть в него: заставить его забыть, заставить его любить ее, заставить его не бить ее, заставить его уйти…
Ничего не достигло бы цели, не будь даже эта магия ослаблена страхом девушки: и не только страхом, но и отчаянным желанием быть любимой хоть кем-то, пусть даже мужчиной, носок башмака которого врезался в ее ребра. — Это ж она делала эти заклинания! — всхлипывала Изулт. — Она только что наслала на тебя боль!
Люди расходились по лесу, вытащив мечи. Дженни затаилась, укутавшись туманами и тьмой, до тех пор, пока они не прошли мимо, а Балгодорус в это время за волосы поднял Изулт на ноги, стащил со спины корсаж и полосовал ее ремнем, и среди старых рубцов на белой коже спины загорались новые отметины. Только после того, как он пихнул ее перед собой — дрожащую, закрывающую тонкими руками голые груди — в заросли по направлению к лагерю, только тогда Дженни развернулась и направилась в поместье.
***
— И черт меня побери, если это не оказалось что-то вроде железного помойного ведра, а вовсе никакой не дракон! — Джон подался вперед на низком диване с подушками, горячо жестикулируя пригоршней тушеной рыбы. Лорд Рагскар переглянулся с Лордом Рингчином, а потом с тремя другими гномами, которые замыкали круг за Высоким Столом Мудрейших под замысловатым пологом из резного песчаника. Все замерли от удивления, щипцы и ложки, инкрустированные золотом, застыли в руках. Слуги — только гномы, в ливреях из ярких мягких шелков, струящихся до самой земли, и с огромными искусно сделанными драгоценностями — подтянулись поближе, чтобы послушать, и Джон придал голосу оттенок глубокого горя.
— И вот сижу я там на своей лошади, чувствую себя полным ослом со всеми этими гарпунами, стрелами и прочим — ну в смысле, я пойду против любого дракона в северных землях, но как, к черту, будешь сражаться с помойным ведром? — когда из ворот выезжает верхом мой сын и вопит, Я его отвлеку, па!
— и идет на эту штуку с копьем. Я на него заорал, но у этой штуки открывается что-то вроде крышки и появляется рука, металлическая рука вроде колодезного журавля, с железными когтями и хватает его, стаскивает с лошади и тащит внутрь. А я бросаю гарпуны, стреляю из арбалета, этой чертовой штуке ничего не делается, а рука появляется снова и как последнего идиота сбивает меня с лошади, вот только я цепляюсь башмаком за стремя и лошадь несется галопом через болото и волочет меня за собой…
Он заметил, что два короля-гнома с трудом сохраняют достоинство и манеры, плотнее закрывая рты, чтобы удержаться от смеха при виде такой картины, и знал, что в их глазах он не представляет никакой угрозы. Он бросил взгляд на ломоть светлого мяса в соусе, что капал с руки, словно только что вспомнив, что держит его, и проглотил, облизав пальцы и затем утонченно вымыв их в стеклянном бокале в форме лотоса рядом со своей тарелкой. Щипцы и ложка лежали рядом нетронутые, драгоценности на них мерцали в свете ламп, что свисали с потолка на длинных цепях. Ясный бледный свет, намного сильнее, чем от огня: хотвейзы, заполненные солнечным светом, вне всяких сомнений. Джон всегда считал, что показать свое дружелюбное варварство — изобразить танцующего медведя, как он это называл — это эффективный способ дать людям недооценить его, особенно тем, кто сидит за столом, как аршин проглотив. Или, в данном случае, тем, кто презирал всех долговязых людей, живущих над землей. Не пришлось им узнать, каких колотушек надавала бы ему тетя Джейн, увидев, как он ест руками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
