Улеглись спать. Богдан долго ворочался с боку на бок. Евген Степанович толкнул его кулаком.
— Спи!
— Между прочим, — прошептал Богдан, — почему вы так задержались тогда возле складов?
— Я решил взорвать средний, чтобы от него загорелись и другие. Пристроился в углу под крыльцом, а тут вышли двое. Стоят и курят. Минут десять стояли.
— А-а… Понятно… — сказал Богдан, повернулся и тут же уснул.
…Натянув чистый плащ, Богдан приподнял крышку люка и выглянул на улицу. Темно, лишь снег поблескивает в лунном сиянии. Бесшумно отодвинул крышку, еще раз внимательно посмотрел вокруг. Тишина, ни одной живой души.
— Кажется, все в порядке! — шепнул он товарищам и выбрался из люка.
Но неожиданно что-то мелькнуло в садике напротив. Оглянулся и заметил немца в каске, прятавшегося между деревьями. Богдан упал на снег, хватаясь за пистолет. В саду затрещали автоматы.
— Бегите! — крикнул в люк. — Я их задержу!
Мысль о бегстве вместе с Зарембой и Ароном он сразу же отбросил, так как понимал, что фашисты успеют забросать их гранатами. Взял на мушку бежавшего на него эсэсовца и выстрелил. Тот упал. Та же участь постигла другого. Эсэсовцы спрятались под забором, усилив пальбу.
— Испугались, гады! — обрадовался.
Осторожно поднялся на локтях, чтобы осмотреться и попытаться отступить. Но пули подняли фонтанчики снега почти перед глазами. Черные фигуры мелькали все ближе. Положив пистолет на левую руку, Богдан стрелял, пока не кончились патроны. Поднялся и ударил рукояткой первого… Потом зазвенело в голове. Казалось, снова увидел небо в красном зареве — и темнота…
Петро почтительно поцеловал пальцы губернаторши и произнес патетически:
— В этот торжественный день я желаю вам цвести еще много и много лет на радость всем поклонникам. А чтобы пальчики ваши стали красивее, наша бедная фирма просит разрешения украсить их этим скромным подарком.
Дородная, полнолицая женщина лет сорока, но с претензиями на моложавость, засияла:
— Вы всегда так щедры на комплименты, господин Кремер? — сказала, манерничая.
Петро изобразил на лице отчаяние.
— Как можете вы, фрау Ирма, — пылко произнес, — хотя бы на миг взять под сомнение мою искренность!
— Успокойтесь, мой друг. — Фрау Вайганг кокетливо дотронулась до его руки. — Бог мой, какая красивая вещь!
Перстень был подобран с учетом вкуса губернаторши: массивный, украшенный большим рубином. Фрау Ирма сразу же надела его и показала мужу.
— Правда, чудесно?! — И, получив его одобрение, она обратилась к гостю: — Вы всегда знаете, что мне нравится, господин Кремер.
Петро склонил голову и подумал: “Не так уже и сложно это знать…”, но вслух сказал:
— Ваш утонченный вкус приводит меня в восхищение, фрау Ирма.
Петро знал, что делал. Губернатор группенфюрер СС Зигфрид фон Вайганг был женат второй раз. Его жена была много моложе его и вертела стариком, как хотела. Когда в губернаторском доме впервые появился молодой и элегантный коммерсант, он сразу же привлек внимание фрау Ирмы. Несколько вовремя сказанных комплиментов довершили дело. Комплименты, а главное — щедрые подарки скоро помогли Петру стать желанным гостем в доме фон Вайгангов. Перед ним заискивали даже влиятельные чиновники, и сам шеф гестапо Отто Менцель приветливо пожимал руку при встрече.
Сегодня день рождения фрау Ирмы. Правда, праздник омрачен вчерашней диверсией на военных складах. Хотя губернатор приказал распространить официальную версию, согласно которой ущерб оказался совершенно ничтожным — дескать, пострадал один барак и сгорело несколько тонн горючего, — но все знали о подлинных размерах катастрофы. Шептались по углам, испуганно говорили о сильном партизанском отряде, якобы организовавшем налет на склады. Кое-кто предсказывал конец карьере штандартенфюрера Менделя — армейская контрразведка постарается свалить вину за диверсию на гестапо. Однако когда явился сам Менцель, как всегда самоуверенный и нахальный, о нем заговорили иначе. Узнав о сегодняшних арестах, стали превозносить таланты Менделя, якобы сумевшего разгромить крупную подпольную коммунистическую организацию, которая, собственно, и осуществила диверсию.
Улучив минуту, когда Менцель остался один, Петро подошел к нему.
— Вас можно поздравить с большим успехом, штандартенфюрер. Говорят, в нашем городе покончено с коммунистическим подпольем.
— Абсолютно точно! — самодовольно подтвердил тот. — Мы поставили точку на деятельности враждебных элементов. И еще, скажу вам по секрету… — Шеф гестапо придвинулся к Петру, и тот понял, что Менцель хочет доверить ему тайну, про которую говорят: “Совершенно секретно — копия на базар!” — И еще скажу вам по секрету: мы задержали того самого диверсанта, который пытался взорвать склады.
“Пытался! — усмехнулся в душе Петро. — А то, что до сих пор горит, разве иллюминация?” Громко же сказал:
— Неужели? Кто же он такой?
Петро был уверен, что шеф гестапо просто бахвалится, чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение. Но секрет Менделя поколебал эту его уверенность.
— Мы еще не установили. Впрочем, это не такое уж сложное дело. Хотя этот богатырь — сроду такого не видел! — пока что держится, мы ему скоро развяжем язык…
“Неужели взяли Богдана?” — оборвалось сердце у Петра. Разговаривал с гостями, шутил, щедро сыпал комплиментами, а мысль о Богдане все время сверлила мозг.
Едва дождавшись утра, бросился к Фостяку. Тот ничего не знал. Петро заперся в подсобном помещении магазина, приказав никого к себе не пускать. К вечеру зашел Фостяк. Петро взглянул на него и все понял.
— Богдана взяли… — подтвердил Фостяк. — Были и другие аресты… Взяли товарища Ковача и еще несколько членов организации, которые выпускали листовки. Есть строгий приказ: до выяснения обстановки — никаких встреч.
“А как взяли Богдана?” — хотелось спросить Петру, но язык не поворачивался. Однако Фостяк прочитал этот немой вопрос в его глазах.
— Кто-то заметил, как наши спустились под землю. Эсэсовцы устроили засаду. Богдан вышел первым. Заметив солдат, открыл огонь. Спас товарищей — они успели отступить и вышли в другом районе города.
“Ты всегда был таким, Богдан! Ничего не жалел для товарища. Рискуя жизнью, вытащил меня из плена. И теперь отдал жизнь за друзей. Отдал?.. Неужели ничего нельзя поделать?..”
Однако знал: гестапо не отдает своих жертв…
Богдана допрашивал Харнак. Гауптштурмфюрер уселся в кресле перед маленьким столиком с кофейником и чашками. Предложил Стефанишину место напротив, придвинул к нему чашку с кофе и любезно сказал:
— Угощайтесь.
Такое начало игры вызвало у Богдана усмешку — он ясно сознавал, чем она кончится, но чувствовал в себе силы выдержать любое испытание. Все же от кофе не отказался — когда еще доведется пить его? Глотнул ароматный напиток и посмотрел гауптштурмфюреру в глаза.
Посторонний человек, зайдя в кабинет, мог бы подумать: добрые знакомые мирно проводят время за чашкой кофе.
— Как-то неудобно, — приветливо говорил Харнак, — пьем вместе кофе, а я до сих пор не знаю, что вы за человек…
Такой стиль Харнак применял к людям, как он выражался, с размягченным мозгом, то есть к интеллигентам. Считая врачей, учителей, ученых неполноценными людьми, он старался усыплять их бдительность, расположить к себе, вбить им в голову, что ценою совсем мелких, несущественных признаний можно откупиться от пыток и сохранить жизнь. Иногда это ему удавалось, и гауптштурмфюрера считали в гестапо лучшим специалистом по делам “интеллектуалов”. Эту же уловку Харнак применял, стараясь добиться признания у людей сильных и мужественных. Ведь обычные гестаповские методы в таких случаях вообще не дают результатов, и он считал, что лучше иметь хотя бы один шанс из ста, чем ни одного.
Харнак не тешил себя надеждой, что с Богданом все будет просто и легко. Совершить такую смелую диверсию и отстреливаться до последнего патрона мог лишь человек большой воли и мужества. Ясно было, что этот богатырь вряд ли испугается пыток. И Харнак решил немного поиграть с ним.
Богдан оценил ситуацию почти сразу. Он понимал, что в гестапо есть люди с большим опытом, умные и коварные. Этот следователь, неплохо знающий русский язык, вероятно, из этого сорта. Серые глаза смотрят насмешливо и испытующе, хотя гауптштурмфюрер и старается быть любезным. Губы сжаты в прямую тонкую линию; длинные пальцы, держащие чашку с кофе, едва заметно дрожат. “Должно быть, алкоголик или наркоман, — подумал Богдан, обратив внимание на это дрожание и нездоровые синяки под глазами. — Впрочем, черт с ним! Все равно ничего он от меня не добьется”.
Не дождавшись ответа, Харнак поставил чашку на столик. Закурил и, пододвинув сигареты Богдану, сказал:
