Мы сидим на Бабушкиной поляне, гуляем по лесу, рассказываем Мамочке в основном про танцы — она почему-то очень удивилась, что нас учат танцевать танго и фокстрот!
— А это что, плохие танцы? — спрашивает Ёлка.
— Замечательные! — отвечает Мамочка.
— Тогда почему ты удивляешься? — говорит Ёлка подозрительно.
А я по Маминому выражению лица — у неё такое редкое выражение лица, как будто что-то вспоминает, радуется и печалится, почему не знаю, — понимаю: это «диван», очень грустный «Диван перед маленькими детьми».
— Элка! — возмущаюсь я. — Ты что, не понимаешь, что это «диван»?!
И тут Мама с Ёлкой начинают хохотать! Мы с Анночкой удивляемся: чего они хохочут?
Потом Мамочка рассказывает про Мишеньку и Бабусю. Мишенька сам себе поёт колыбельные песни, а Бабуся поёт ему днём. Мамочка говорит, что он слушает её с такой же внимательностью и радостным желанием, как и мы.
Мы так много и так хорошо говорили, но сейчас будет ужин. Мамочка сказала, что нам после ужина дадут ещё минут пятнадцать. И только потом их увезут.
— Ужинайте спокойно! — говорит Мамочка. — У нас после ужина ещё будет много времени, чтобы попрощаться.
Мы ужинаем — мы с Анкой за одним столом, а Ёлка от нас далеко, даже в другой палатке. Всё так хорошо, мы с Анкой такие счастливые, но вдруг я слышу какой-то странный… гул — ничего не понимаю! А гул усиливается, как будто приближается. У Анки становится тревожное лицо.
— Да не обращай внимания, ешь спокойно! — говорю.
И сама спокойно ем — мало ли что там гудит? Но гул всё ближе. В нашу палатку из соседней вбегает довольно большая девочка и кричит:
— Сейчас родителей посадят в автобус и увезут, и мы с ними не сможем попрощаться! — А лицо уже зарёванное.
У Анки начинают дрожать губы. Я встаю и говорю:
— Не может этого быть! Глупости это и чепуха!
В нашей палатке все сразу немножко успокаиваются, но совсем ненадолго, просто на несколько секунд. Потому что вдруг гул врывается в нашу палатку — это не какой-то там гул, а это, оказывается, ревёт весь наш лагерь — наша палатка последняя, и вот докатилось до нас.
Мгновенно зарыдала вся палатка — у меня начинает сильно биться сердце, я никогда не плачу, но в горле что-то скребётся, что-то в груди переворачивается, и я вдруг как зареву! Вскакиваю, хватаю Анку за руку, за нами вскакивают все остальные, и мы не выбегаем, а прямо вываливаемся из палатки. И вижу: из всех палаток вываливаются зарёванные лица! А перед палатками огромная толпа родителей — и все женщины рыдают… Я сразу вижу Мамочку… но она не рыдает, ищет нас глазами. А где Ёлка? Вот бежит зарёванная Ёлка — ищет Маму! Я кричу: «Ёлка!» — и показываю рукой, куда бежать. Рядом с Мамой рыдает женщина, а Мамочка ей что-то говорит.
Мы бежим к Мамочке, она замечает нас, у неё становится сначала очень удивлённое лицо, она широко-широко разводит руки — и вот мы все прижались к ней, она обнимает нас крепко-крепко! Целует, обнимает, опять целует и обнимает. Мы уже совсем немножко всхлипываем, и тут она начинает… хохотать! Ей даже приходится снять очки, чтобы вытереть слёзы от смеха. От удивления мы совсем перестаём плакать!
— Девочки! Милые мои! — говорит Мамочка и смех прямо еле-еле сдерживает. — Мы, толпа родителей, стоим и слышим: дети плачут всё больше и больше. Кто-то из родителей говорит, что по лагерю прошёл слух и все дети считают, что родителей увезут и не дадут попрощаться. Мужчины нервничают, женщины плачут. Дама рядом со мной рыдает и спрашивает меня: «Почему вы так спокойны, ведь бедные наши дети там рыдают!» — я ей отвечаю: «МОИ ДЕТИ НИКОГДА НЕ ПЛАЧУТ!»
Отец родной
Вот мы уже вернулись из лагеря, отпраздновали день свадьбы родителей. И пошли в школу — ив такую и в музыкальную. Анночка пошла во второй класс простой школы и в первый — музыкальной, по классу рояля. И у неё и у Ёлки там преподавательницы так себе — не то что мой Александр Сергеевич! Мишка наш чудный, так замечательно говорит, поёт и очень ласковый.
Сегодня на большой переменке к нам пришла старшая пионервожатая. Я почему-то не могу её запомнить и, когда вижу, думаю: «Это кто такая?» Она сказала, что проведёт с нами беседу «Самая прекрасная страна в мире!». Я думаю: ведь это и без неё все знают, зачем проводить беседу?
Я не понимаю, зачем некоторые люди рассказывают, проводят беседы о том, что известно всем? Зачем они это делают? Я слышу, она говорит слово «Сталин». Я не слушаю её беседу и начинаю думать о Сталине. Его любит вся страна. Очень давно, когда я ещё была маленькая, я прочитала стихи Квитко про Сталина. И я была потрясена, ведь можно попасть в любую самую ужасную историю и в любом месте нашей огромной страны, но человек, попавший в беду, знает: он не погибнет, потому что Сталин спасёт его. Это очень важно человеку знать, что о нём всегда думают и его всегда спасут! Я очень люблю Сталина! Но я совсем не могу представить себе Сталина просто как человека! Как он сидит и ест — не могу себе представить, как он ложится спать… У некоторых людей есть пижамы — не могу себе представить Сталина в пижаме. И я сейчас думаю: если я не могу себе представить некоторые вещи, то лучше их и не представлять! Какое счастье, что я родилась в нашей семье, а наша семья родилась в нашей Прекрасной Стране! Страшно думать о людях, которые живут при капитализме. Какие они несчастные и какая тяжёлая у них жизнь! Когда я читаю об их жизни, я поражаюсь, почему они это терпят, почему они, как мы, не сделают Революцию и не станут свободными, счастливыми людьми?
И вдруг я слышу фразу: «Сталин — он всем нам отец родной! Всем и каждому!» Я знаю, что Сталин всех нас любит, как и мы его. Но «отец родной» — это совсем другое дело!
Я пришла домой и всё-всё пересказала Мамочке и мысли все свои пересказала — даже про пижаму! И спросила про «отца родного». Мамочка очень внимательно меня выслушала. Немножко от меня отвернулась и думает. И тут у меня вдруг такая тревога в груди: а вдруг Мамочка Сталина не любит так, как я? Нет, этого быть не может, как можно его не любить, потому что мне иногда кажется, что я люблю его больше, чем… просто человека! Но это очень трудно самой себе объяснить, потому что трудно понять. Мамочка поворачивается и говорит:
— Нинуша! Отец родной у каждого человека, у любого человека, один! Твой отец родной — Георгий Львович Шнирман! А Сталин — руководитель нашего государства и руководитель коммунистической партии.
Нет, Мамочка Сталина любит так же, как я!
Я видела много портретов Сталина — у него красивое, благородное лицо!
Мне очень хочется увидеть его не на портрете, а так, вблизи.
