– Да, собираюсь, – вызывающе возвратил он ее слова.
– И ты, конечно же, не мог предупредить меня заранее, что сегодня уедешь?
– Нет, конечно не мог, я сам не знал заранее.
– Ты ведь понимаешь, что сегодня день ярмарки в школе Кейт. Естественно, она ожидала этого дня уже несколько недель.
– Ну, я не понимаю, что...
– И что сегодня Мэтью играет в своем первом матче. Его первый шанс в школьной команде. Чем, по твоим словам, ты так гордился.
– О, Господи! И это тоже сегодня?! Я совсем забыл...
– Да, ты весьма хорошо забываешь такие вещи, не так ли? То, что ты должен сделать для своего дома и своей семьи. Совсем не важные вещи – вроде того факта, что ты должен был отвезти меня и Кейт на ярмарку, а потом отвезти Мэтью на матч. Ты даже забыл, что тебе следовало приехать сюда, чтобы переодеться.
– Ну, тут я ничего не могу поделать, – автоматически защищался Слайдер. – Что ты от меня хочешь, чтобы я позвонил в отдел и сказал, что я занят, что ли?
Но Айрин никогда не отвечала на неудобные вопросы.
– Один день! – горько провозгласила она. – Только один день. Неужели я так много прошу? Конечно, я бы не стала от тебя ожидать, что ты будешь делать для меня все, но я думала, что ты все же мог бы потратить несколько часов на своих детей, когда они этого столько ждали. Но ты у нас слишком занятой человек. Этого только и можно было от тебя ожидать.
– Ради Бога, Айрин, это же моя работа! – в ярости воскликнул Слайдер.
– Твоя работа! – тон ее голоса был презрительно-уничтожающим.
– Это очень серьезное дело...
– Это ты так говоришь. Но могу держать пари на что угодно – это тебя ни к чему не приведет. Это не приведет к твоему повышению. И хочешь, скажу тебе, почему? Потому, что ты носишься вокруг, как их маленькая собачонка, тратя на работу все часы, отпущенные тебе Богом, по их малейшему свистку, и из-за этого они тебя не уважают. О, нет! Они собираются так и продержать тебя внизу, потому что ты для них слишком удобен там, где ты есть, слишком полезен, чтобы тебя повышать!
– Ради Бога, Айрин, неужели ты думаешь, что я сделал бы все это, если бы это не было необходимо? Ты что, думаешь, мне нравится работать по субботам?
Неожиданно картина изменилась. Ее лицо, до этого напряженное, расслабилось. Она больше не играла роль в своей «мыльной опере» – теперь она взглянула на него так, как будто действительно только что разглядела его; взглянула с такой печалью разочарования, что ему стало невыносимо больно и обидно.
– Да, – тихо сказала она, – я думаю, тебе это нравится. Я думаю, ты предпочитаешь работать в любое время, чем побыть с нами.
Это было слишком близко к правде. Он беспомощно смотрел на нее, ему захотелось протянуть к ней руки, но прошло слишком много времени с той поры, когда они могли коснуться друг друга привычным жестом без проявления несовместимости. Если бы он дотронулся до нее и она оттолкнула его, это причинило бы обоим слишком большую обиду. Дистанция, которую оба соблюдали между собой в последнее время, была оптимальной для того, чтобы можно было продолжать жить вместе, но не более того, и этот момент был неподходящим для изменений.
– О, Айрин, – и это было все, что он мог выговорить из глубины своей жалости к ней.
– Не надо, – коротко сказала она и вышла.
Слайдер опустился на край ванны, уставился на свои руки и вдруг ощутил страстное желание оказаться рядом с Джоанной, с человеком, который не был бы наполнен до макушки непониманием и неизлечимой обидой. Он вспомнил, как Атертон однажды сказал, что лучшее из того, что вы можете дать человеку, которого любите – это доставить ему удовольствие. Он не знал, где Атертон вычитал эту мысль, но это была правда. Он любил Джоанну не только потому, что мог легко дать ей наслаждение; но он не был настолько наивен, чтобы не понимать, что это могло быть правдой и по отношению к началу любой любовной связи.
Вздохнув, он встал и начал бриться, потом принял ванну, переоделся, мысли о сложностях с Айрин и о легкости с Джоанной сменяли друг друга в его голове, в то время как где-то на заднем плане, почти на уровне подсознания, его мозг непрерывно перемалывал ворох данных по делу об убийстве Анн-Мари Остин. Разум его был как яблоко Белоснежки, одна половинка – сладкая, вторая – отравленная.
* * *
– Мисс Моррис?
– Вы, должно быть, сержант Атертон. Мне позвонили снизу и сказали, что вы хотите меня видеть.
Элен Моррис была пухленькой и хорошенькой молодой женщиной с дружелюбными темными глазами и аккуратно подстриженными волосами каштанового оттенка. Она имела характерный для медсестер начищенный и опрятный вид, а темные круги под глазами, по-видимому, являлись результатом ночного дежурства. Атертон уже успел задать внизу кое-кому несколько вопросов, прежде чем подняться к Элен Моррис, и это давало ему определенные преимущества перед усталой медсестрой.
– Сожалею, что продлеваю ваше рабочее время, но мне надо было поговорить с вами наедине, – проговорил он с обезоруживающей улыбкой, стараясь не насторожить собеседницу.
– Мне не нравится делать что-то за спиной Саймона, – ответила та, не отвечая на улыбку.
Атертон улыбнулся еще шире.
– Это всего лишь обычная процедура – независимое подтверждение показаний, и больше ничего.
– Я полностью доверяю Саймону, – заявила она, вздернув голову. – Он ничего не делал – ничего, связанного со смертью Анн-Мари.
– Ну, тогда вообще все в порядке, разве нет? – ласково заметил Атертон, поворачиваясь и жестом предлагая ей пройтись дальше по коридору.
Не найдя возражений, она пожала плечами и пошла рядом.
– Мне нужно выпить чашечку кофе, – сказала она.
– Отлично. Мы можем поговорить в кафетерии, – согласился Атертон.
Они прошли по пробуждающимся коридорам и вошли в больничный кафетерий, встретивший их гулким эхом полупустого в столь ранний час общественного помещения. Внутри стоял приятный аромат поджаренного бекона и не столь приятный запах растворимого кофе. Несколько сестер завтракали, но вокруг было множество пустых столов, за которыми можно было спокойно посидеть и поговорить на достаточном расстоянии от чужих ушей. Атертон взял две чашки кофе, и они уселись друг против друга за столик, вымазанный меламином.
– Я думаю, вы знаете, зачем я здесь, – начал Атертон, действуя по принципу «дай собеседнику высказаться первым».
Она пожала плечами, помешивая свой кофе с холодным безразличием. Он оценил ее нервы, хотя, как он предполагал, после ночной смены в операционной, все, что здесь происходило, и должно было восприниматься ею пассивно. С другой стороны, у нее был чувственный рот с полными губами, сжатыми сейчас с выражением недовольства и раздражения, и ее поза, в которой она склонилась над столом, опираясь на локти, выражала не только усталость, но и удрученность.
– Насколько хорошо вы знали Анн-Мари Остин? – начал Атертон.
– Вообще едва-едва. Видела ее за кулисами пару раз, и еще раз или два она вместе с нашей компанией выпивала после концерта – примерно так. Достаточно, чтобы заговорить с ней, вот и все.
– Она не дружила особо с вашим... другом?
Элен Моррис, которая двумя руками уже поднесла чашку с кофе к губам, сделала легкую гримасу неудовольствия и поставила чашку на место, так и не отпив из нее. Что было тому причиной – кофе или его вопрос?
– Я знала о ней и о Саймоне, об Италии, если вы это имели в виду.
– Кто-то рассказал вам?
– Такие вещи имеют особенность распространяться в оркестре.
– У вас были возражения по этому поводу?
Она глянула на него со вспышкой гнева.
– Естественно, мне это не нравилось. А вы как думаете? Но тут я ничего не могла поделать. – Он продолжал хранить молчание, и после короткой паузы она заговорила вновь. – Вы же знаете, она не была у него первым таким случаем. – Тут она неубедительно улыбнулась. – Музыканты все такие. Это напряжение от их работы. На гастролях они делают такое, чего никогда не сделали бы дома. И было бы глупо раздувать из этого большое дело. Поскольку это всегда заканчивается в аэропорту, как мне говорили. И так оно и было.
– Всегда?
– Мы с Саймоном уже давно вместе, и я его очень хорошо знаю. Несмотря на все его недостатки, он всегда был честен со мной. Он никогда бы не продолжал это с ней после гастролей. Так что все это были ее дела.
Она посмотрела Атертону в глаза, как будто стараясь убедить его в том, во что не верила сама. Пытается соблюсти хорошую мину при плохой игре, подумал Атертон, но слишком умна, чтобы не понимать, что именно Томпсон собой представляет.
– Значит, Анн-Мари не хотела, чтобы все так и кончилось?
Ее губы отвердели.
– Поскольку они спали вместе, я думаю, что она... влюбилась в него, или что-то в этом роде. Она начала бегать за ним, и Саймону было жаль ее, и я думаю, что она приняла это за поощрение.
– Что вы имеете в виду – бегала за ним?
