Нет, нет, скука и клуб «Белладонна» — понятия несовместимые. Правда, наш распорядок дня кажется чрезмерно… упорядоченным, что ли. Розалинда встает рано утром, когда мы еще крепко спим, и провожает Брайони в школу. Все остальные валяются в постели до полудня, потом съедают легкий завтрак, читают газеты. Белладонна слушает радио; она не выключает его ни днем, ни ночью. Мы смотрим, как резвятся собаки. Теперь у нас три обученных волкодава, хотя в клубе мы называем их всех Андромеда. Брайони прозвала двух других псов Лягушонок и Будильничек. Легко догадаться, за что получил свою кличку Будильничек.
Независимо от погоды, самочувствия и настроения, Белладонна повязывает вокруг шеи шарф, надевает огромные солнечные очки и идет в школу за Брайони. До школы всего несколько кварталов, Белладонна гордится этой прогулкой и считает ее своей почетной обязанностью. Остальные матери знают лишь, что она — миссис Роббиа, недавно овдовела, дама тихая и приятная, но малообщительная. У толстых стекол солнечных очков коричневатый оттенок, поэтому знаменитые зеленые глаза Белладонны кажутся карими. Но ей не о чем беспокоиться — ни одна черточка в ее облике не дает оснований заподозрить, что она хоть раз переступала порог клуба «Белладонна».
Брайони очень нравится в школе, у нее множество подружек, с которыми она играет по выходным. Два раза в неделю она занимается в балетном классе и часто демонстрирует свои достижения дома, скользя по гладко натертым полам. Дома, в окружении знакомых лиц, среди людей, с которыми можно поболтать и по-английски, и по-итальянски, она чувствует себя в любви и уюте. Наш причудливый режим дня не вызывает у нее удивления, поскольку другого она не знает, и, как это свойственно маленьким детям, не находит в нашем образе жизни ничего необычного. Орландо дает всем нам уроки дзюдо и карате, а из кухни, где хозяйничает Бьянка, доносится аромат базилика. Конечно, Бьянке далеко до Катерины, но семейство у нас и без того чудаковатое, не хватает только волшебных заклинаний да колдовских снадобий.
До поры до времени.
Когда у нас есть время и появляется желание прогуляться, мы с Маттео отправляемся обследовать город. От знакомых нам с детства улиц в Бенстонхерсте, на другом берегу Ист-Ривер, не осталось ничего, нынешний Нью-Йорк известен нам не больше, чем Сибирь. Мы наугад бродим по Гейнсворт-Стрит и набережной Гудзона, где неумело играют в баскетбол студенты колледжа, направляемся позавтракать в «Льюис» — до него совсем недалеко пешком через Шеридан-Сквер. Там мы едим фирменное блюдо — спагетти с тефтелями и салатом за шестьдесят пять центов — и слушаем, как предтечи будущих битников обсуждают Дж. Д. Сэлинджера, Джексона Поллока, свободную любовь, ядерные испытания и судачат о том, какое они потерянное поколение. Мы дремлем на солнышке под неописуемо плохие стихи в исполнении неряшливых, бородатых вечных студентов на Вашингтон-Сквер или прислушиваемся к разговорам юных фрейдистов, одурманенных чепухой, которую им внушают психоаналитики. Когда удается, мы ходим на дневные спектакли в захудалые окраинные театры. Вечерами, если клуб по нашей прихоти закрыт, я люблю заглядывать в другие бары Гринвич-Виллидж. По большей части это дешевые винные погребки — «Сан-Ремо», «Минеттас», «Белая Лошадь», «Мэриз Крайзис» — хотя певицу оттуда я бы с удовольствием пригласил поработать к нам в клуб. Одно из моих любимых местечек — «Чимли» на Бедфорд-Стрит, недалеко от школы Брайони, темное и пыльное заведение, где раньше подпольно торговали спиртным. Мне нравится там потому, что на дверях у них нет вывески, как и у нас, и там любит проводить время местный народ. Маттео и Орландо любят заглянуть в джаз-клуб Эдди Кондона, или в «Виллидж Вангуард», или в «Файв Спот» на Купер-Сквер — послушать Чарли Мингуса, Майлзи Дэвиса и Джона Колтрейна. Когда они приходят домой, их одежда воняет дешевым табаком, а глаза блестят, они очарованы музыкой и счастливы проводить долгие часы среди завсегдатаев этих баров — ушлого простонародья, такого непохожего на самодовольных, напомаженных гостей клуба «Белладонна».
Но, к сожалению, те, кого мы ищем, не ходят в джаз-клубы.
Все спокойно, слишком спокойно. Щелкают фотокамеры, жужжат магнитофоны, толстеют пухлые папки. Клуб «Белладонна» популярен как никогда. Мы работаем уже несколько месяцев, но еще ни разу не встретили человека, который зажег бы искру памяти в Белладонне. Мы с Маттео замечаем, что она начала беспокоиться, но не выдает своих тревог ни единым вздохом. Вместо этого она заявляет нам, что пора устраивать тематические костюмированные балы, и представляет целый список идей. Какой же я болван: совсем забыл, что она уже говорила об этом Джеку, когда мы пили чай в «Уолдорфе»!
В те вечера, когда будут устраиваться балы, наши правила немного изменятся. Мы отпечатаем пригласительные билеты на лимонно-желтых карточках, с рубиновой эмблемой клуба «Белладонна» в верхнем углу, составим список избранных — тщательно продуманный, всего несколько дюжин, куда войдут счастливцы со всего мира, всех профессий, из всех слоев общества. Особенно высшего общества Англии.
Наверняка кто-нибудь из них окажется связан с Клубом.
А тем временем мы поразвлекаемся, продумывая, как украсить клуб для каждого бала, кого пригласить. Каждый из наших сотрудников добавляет в список Белладонны новые идеи. А наградой за лучший костюм — обязательно дополненный маской — будет разрешение посидеть рядом с Белладонной, поэтому гости будут из кожи лезть вон.
Так и получается. На Цирковой Бал мы посыпаем пол опилками, приглашаем дрессированных пуделей и клоунов. Гостей в костюмах жонглеров и воздушных гимнасток в балетных пачках приходит столько, что впору открывать собственную труппу. Еще забавнее получается Карнавал на Кони-Айленде, куда мы приглашаем глотателей огня, татуированных бородатых женщин и устраиваем на танцплощадке миниатюрную карусель. Приз за лучший костюм достается господину, который нарядился владельцем пип-шоу. Он надел на себя картонную коробку, обтянутую черным шелком, и предлагает всем желающим заглянуть внутрь через маленькую дырочку; вашему взгляду предстают две резные фигурки из слоновой кости, сплетенные в тесном объятии.
На Балу Зодиака гости надевают маски фантастических существ, соответствующих каждому из двенадцати знаков зодиака. Устраивая Садовый Бал, мы раскладываем на полу дерн, расставляем огромные фикусы в горшках, где среди ветвей воркуют прирученные голуби, натягиваем под потолком раскрашенное сумеречное синее небо с мерцающими звездами. Каждый столик украшен миниатюрным пейзажем из папоротников и мхов, будто земля в первобытном лесу.
Сильнее всего мы веселимся на Балу Животных. Белладонна надевает маску, которую Катерина соорудила из перьев бедного покойного Пушистика, и дополняет ее искусно сплетенными браслетами. Больше всего нравится ей дама, которая выкрасила лицо в красный цвет, прикрепила к перчаткам красные когти и накрутила на голову красный тюрбан. В этом наряде она стала похожа на высокомерного вареного рака. Гостям было велено принести домашних животных, и самые занудные из них приводят маленьких комнатных собачек, наряженных по примеру Андромеды в бриллиантовые ошейники. (Ей, бедняжке, пришлось в тот вечер остаться дома, иначе лай у дверей не смолкал бы.) Те, у кого фантазии побольше, приносят наряженных в маскарадные костюмы плюшевых мишек, а также игуан на поводках. Я выпускаю Петунию, попугаиху, которую я долго и усердно учил говорить. Не забывайте, она произносит только несколько тщательно подобранных фраз. Когда я угощаю ее любимым крекером с арахисовым маслом, она выдает свой коронный номер.
Понимаете, мы давно уже сыты по горло нашими репортерами — Долли и Л. Л. Мегалополисом; мы прозвали его «Губошлеп». Мы, конечно, не имеем ничего против статей в их колонках, но нам надоела их бесконечная ложь, смутные грязные намеки, клевета на людей, которые не сделали нам ничего плохого. И они всегда делают вид, будто они — завсегдатаи клуба, хотя Андромеда их и на порог не пустит, если мы не разрешим. Долли даже хуже, чем Губошлеп. Маттео уподобляет ее гигантской улитке, которая оставляет за собой слизистый след. Злобная болтунья, она считает, что Гедда Хоппер и Луэлла Парсонс — просто высший класс. В светских кругах ее боятся как огня, никто не смеет рта раскрыть против нее.
Разумеется, никто, кроме нас. В ночь Бала Животных Долли Даффенберг наконец-то получает полный ушат той грязи, которой она поливает других. Я спокойно выжидаю идеального момента, когда публика замолчит, насмеявшись над пронзительными криками Петунии.
Месть подобна комедии; главное — выбрать момент.
И тогда Петуния заявляет притихшему залу: «Долли — шлюха, хуже своей матери. Долли — шлюха, хуже своей матери!»
